— Трусит Голубинка!

— Ага, это вам не голыми кулаками драться!

— Дай ему с левой! — кричали скауты.

Но Коля не трусил. Та боязнь, что он испытывал перед выходом на ринг, сразу прошла, как только он увидел перед собой узкий лоб и злые глаза противника. Просто у Коли сказывался недостаток тренировки. Хотя он и находил себе партнеров для драки, но это были очень неопытные бойцы, почти не знающие английского бокса. Коля легко с ними расправлялся, применяя нехитрые приемы. Сейчас же перед ним был очень опытный противник. Он непостижимым для Коли образом разгадывал все его хитрые замыслы. И Коля переменил тактику: он перестал нападать, а только защищался, стараясь улучить минутку и дать скауту по-настоящему.

И опять Гольденштедт разгадал его замысел; стал осторожней, и только в конце раунда Коле удалось сильно ударить его по носу.

Секундант обмахивал Колю фанерным листом и недовольно шептал ему на ухо:

— Ты чего это за тактику избрал? Почему подпускаешь его на короткую дистанцию? Ведь у тебя руки длинней! Ну и бей его на длинной, не давай подходить. И наступай смелей! Вот увидишь, ты ему накостыляешь.

Во втором раунде, как только прозвенел гонг, Коля сам бросился на противника и, не давая ему опомниться, нанес такой удар в голову, что тот полетел на веревки ринга.

Зрители замерли. Кто-то хлопнул было в ладоши, но на него шикнули. Этот первый успех чуть было не обернулся для Коли очень плохо. Он не знал, что существует запрещенный прием, когда противник использует силу отдачи веревок ринга. Взбешенный Гольденштедт решил использовать этот прием. Откинувшись на веревках, он вдруг рванулся вперед и нанес Коле удар в лицо раскрытой перчаткой, что было тоже запрещено. Шнуровка перчатки рассекла у Коли кожу на лбу.

— Неправильно! Долой с ринга! — крикнул кто-то.

Но одинокий голос заглушил гул одобрительных криков:

— Так его! Бей!

— Какие тут правила!

Кровь заливала Коле глаза. Но судья не остановил боя. До конца раунда Коля хладнокровно защищался и даже не раз переходил в атаку.

— Молодцом! — похвалил Колю секундант в перерыве между раундами, залепливая рану на лбу липким пластырем. — По правилам ты и так уже выиграл бой. Да наши ни за что не согласятся это признать! Ну, ни пуха ни пера!

В третьем раунде Гольденштедт пошел на хитрость. Он сделал вид, что повредил правую руку, и защищался одной левой. А когда ему приходилось отбивать удары правой, то морщился, словно рука нестерпимо болела. Коля не поддался на эту уловку. Он не забыл совет секунданта: остерегаться знаменитого оперкота правой. А Гольденштедт, думая, что ему удалось обмануть Колю, наконец, решился. Подбадриваемый криками друзей, которые разгадали его хитрость, он отбил правую руку Коли, которой тот защищал лицо, и, подавшись вперед, хотел применить свой знаменитый «крюк» — ударить снизу в челюсть. При этом он открыл лицо и в тот же миг полетел на пол от такого же удара, каким хотел сразить Колю Воробьева.

При полной тишине судья медленно просчитал до десяти. На счете восемь Гольденштедт приподнялся на локте и снова растянулся на полу.

— О-о! — первым из зрителей произнес американец. — Это есть золотой мальчик! — кивнул он на Колю.

…После победы над «первой перчаткой» Коля стал своим человеком в скаутском клубе. У него появилось много знакомых скаутов. Американец — мистер Уилки — прочил Коле блестящую будущность боксера.

Однажды после тренировки Коля не нашел на скамейке своих рваных штанов и тельняшки. Вместо них лежал новенький костюм скаута.

Мистер Уилки подошел к озадаченному Коле.

— Да, да! Это есть твоя форма. Приз лучшему спортсмену. Бери, бери! Смело бери!

Веснушчатый скаут, с которым Коля подружился, протянул ему рубаху:

— Надевай! Твое тряпье мы уже в море списали!

Сколько раз втайне Коля завидовал ладно пригнанной скаутской форме. И вот эта недосягаемая роскошь лежала перед ним. Американские ботинки с необыкновенно толстой подошвой издавали сладостный аромат, скрипела и топорщилась в руках новая зеленая рубаха… И все-таки Коля медлил. Где-то в глубине его сознания слабый голос шептал: «Плюнь на это барахло! Подумаешь, купить чем захотели…» Но другой голос, более сильный, заглушил этот робкий протест совести: «Это ж приз; скаутом я все равно не буду; ведь пришел сегодня в порт грузчик в немецком мундире!» — последний пример окончательно убедил Колю, и он стал надевать рубаху.

Дома появление Коли в скаутском костюме встретили по-разному. Отец, критически осмотрев сына, коротко заметил:

— С паршивой собаки хоть шерсти клок. Будет в чем осенью в школу ходить!

Меньшие братья с благоговением глядели на ослепительный наряд старшего брата.

Только Наташа укоризненно смотрела на Колю. Улучив минуту, она остановила его и сказала:

— Как же это, Коля? Что теперь ребята скажут? Ведь это… это все равно, что… все равно, что измена!

— Ну, сказала тоже! Измена! — Коля принужденно засмеялся и отошел.

Первый раз за свою жизнь Коля Воробьев ходил летом в ботинках. Добротные, на толстой подошве, они жгли его непривычные к такой обуви ноги. Были теперь у Коли и новые штаны, и рубашка, и пилотка-пирожок на голове.

Вначале все эти обновы так радовали Колю, что он мало обращал внимания на укоризненные взгляды Наташи и на ехидных мальчишек, которые кричали при встрече:

— Молодой человек, отгадайте загадку: «Голова чужая, кожа не своя…»

А кто-нибудь отвечал:

— Конечно, скаут: пилотка итальянская, одежда американская.

…В августе Колю взяли в скаутские лагери на Русский остров. Во время экскурсии в старый форт на берегу моря Коля увидел знакомый катер и черных от загара Левку и Суна. Они разжигали костер на берегу. Возле них вертелась рыжая собака.

— Ишь, пса завели… — с завистью прошептал Коля.

С этого дня Коля загрустил. Улучив минуту, он поднимался на ближнюю сопку и подолгу смотрел на «Орла». Казалось, что катер дремлет в тихой заводи. Как в эти минуты Коле хотелось снова очутиться в своей старой одежде и вместе с Левкой и Суном ловить рыбу, купаться или, лежа на горячем песке, мечтать вслух о разных разностях!..

Сегодня Коля дежурил. Уже горнисты проиграли отбой. В палатках потушили фонари, и весь лагерь потонул в голубом сумраке. Коля ходил по скрипучему песку между рядами палаток. Кое-где еще не спали, раздавались приглушенные голоса и смех. В одной палатке говорили особенно громко. Спорили Корецкий и Попов — сын фельдшера из городской больницы.

— А если нечестно? — сказал Попов.

Корецкий засмеялся:

— Что значит нечестно! Мистер Вилка говорит, это понятие только для девочек. Конечно, брать чужое нельзя, а насчет другого — кто сильней, тот и прав… и все может…

— Значит, когда мы с тобой боролись по всем правилам, а ты мне дал подножку, это тоже честно?

— Мистер Вилка говорит, что правила придумали слабые личности. Сильная личность — сама себе правило, — Корецкий захохотал.

— Теперь я тебе штуку подстрою. Погоди!

— Ну, уж ты и в самом деле, — испугался Корецкий. — Между друзьями иногда можно и по правилам, если договориться. Хочешь, будем вместе закалять волю?

— Как это?

— По-разному можно. Но главное, чтобы ничего не бояться, быть настоящим мужчиной. Мы тут одну штуку придумали. Сразу будет видно, кто настоящий парень, а кто тряпка.

На дорожке послышались шаркающие шаги, и на сероватом боку палатки показался темный силуэт, похожий на деда мороза.

Это был сторож гимназии. Его взяли на лето в лагерь возить воду на кухню и караулить вельбот.

— Не разговаривать! — строго сказал Коля.

Спорщики притихли.

— Добрый вечер, Иван Андреевич, — приветствовал Коля старика.

— А, скаут по несчастью! Все маешься? — Старик остановился.

— Маюсь, Иван Андреевич, — признался Коля.

— Что же не убежишь?

— Убежал бы давно, да отец… Потом они костюм дали…

— Они, брат, на эти костюмы и ловят вашего брата.