— Надо поляну перебежать к Луговихиному двору.

Левка задумался.

— Нет, бежать не годится, — сказал он. — Надо просто идти, как будто мы гуляем.

— Пошли! Я скажу, что меня маманька к Луговихе за яйцами послала. У ней курей штук сто. Смотри, ребята, как из ее двора солдаты курей тащат, — и Васятка кивнул на солдат, которые со смехом выбегали из ворот, таща за ноги трепыхающихся кур.

Мальчики перелезли через прясла и пошли через полянку к дому. Они были уже у самых ворот Луговихи, когда во дворе послышалась ругань, хлопанье крыльев, кудахтанье кур и женский голос, умолявший кого-то:

— Христом-богом прошу. Оставь ты мне эту хохлатку… Бери за нее хоть десять кур…

В ответ послышался смех и сиплый голос:

— Может, она мне тоже нравится пуще всех твоих кур! Ну, пусти, убью!

Женщина заплакала. Звякнула щеколда, распахнулась калитка, и перед Левкой и Суном появился Брынза с винтовкой за плечами. В каждой руке он держал по нескольку связанных за ноги кур. Из-за спины Брынзы виднелась американская шляпа.

Левка и Сун, не мешкая, бросились назад. Брынза тоже узнал мальчиков; Он выпустил кур и закричал:

— Стой, убью!

Впереди бегущих показались два американских солдата. Левка оглянулся. Брынза, присев, снимал с плеча винтовку.

— За мной! — сказал Левка Суну, решившись на отчаянный шаг. Он повернул назад и бросился прямо на Брынзу.

Американский солдат с вырывающимися курами в руках стоял возле Брынзы и хохотал, потешаясь над его усилиями снять винтовку через голову. Тем временем Левка юркнул в открытую калитку. Сун бежал за ним, отстав на несколько шагов. Брынза, вскинув, наконец, винтовку, стал целиться в Левку. Сун, увидев опасность, грозившую другу, изо всей силы толкнул предателя в спину. Прогремел выстрел, и пуля, подняв облачко пыли, врезалась в землю.

Американский солдат хохотал, размахивая курами. Он даже посторонился, уступая Суну дорогу. Сун был уже в воротах, когда цепкие пальцы Брынзы сжали его плечо.

В это время Левка бежал по картофельному полю. До его слуха доносился раскатистый смех американца, ругань Брынзы и голос Суна:

— Скорей, Левка! Скорей!

Левка пробрался через заросли конопли, миновал лужок. Слезы застилали ему глаза. Сейчас, может быть, Суна били и топтали ногами. Может быть, Сун, умирая, шептал: «Эх, Левка, Левка, бросил меня…»

И Левка подумал: «А не вернуться ли назад?» Но тут перед Левкой возникло суровое лицо деда, его приказ. Он вспомнил о партизанах, что идут сейчас на соединение с отрядом отца, против которых сейчас расставляются пулеметы, пушки, устраиваются засады. И понял, что его первый долг — выполнить приказ лед а.

Левка бежал по болоту, поросшему кустами тальника. Где-то над головой тоненько пропела пуля. Вторая чокнула в лужице возле самых его ног. С пригорка торопливо застучал пулемет. Но Левка бежал и бежал, проваливаясь по колена в воду, падая и снова вскакивая, бежал, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули.

«Скорей! Скорей!» — подгонял он себя, чувствуя, как жжет в груди.

Вот по лицу больно хлестнула ветка.

«Лес!» Левка оглянулся: село скрылось за густым кустарником. Он остановился, набрал полную грудь воздуха и снова побежал. Но уже чуть медленнее.

Деда Коптяя и Колю втолкнули в полутемный сарай. Еще не успела закрыться скрипучая дверь, как на дворе послышалась ругань солдата, лай и визг Рыжика. Видно, пес сражался с кем-то из охраны.

— Рыжик, сюда! — позвал Коля.

И пес, тяпнув напоследок кого-то за ногу, влетел в полузакрытую дверь.

Снова раздалась ругань. В сарай заглянул солдат. Его белесые глазки горели злобой, сивые усы, похожие на зубную щетку, двигались из стороны в сторону. Солдат занес было ногу через порог, но кто-то окликнул его, и он, погрозив кулаком Рыжику, захлопнул дверь и заложил ее на засов.

Положив руку Коле на голову, старик спросил:

— Ну как, страшно?

— Да нет… чего бояться? Подумаешь!.. Дерутся-то они больно… Вот придут наши… дадут им…

— Ну-ну! Раз такое дело, давай сядем на сенцо, отдохнем и покурим. — Дед сел на податливый ворох сена и плутовски прищурил глаза: — Солдаты-то табак не отобрали. Карманы обшарили, а табачок-то вот он, — и старик вытащил из-за голенища кисет.

Рыжик растянулся у дедовых ног, предварительно лизнув его руку.

Коля сел рядом. От ударов прикладом у него сильно болела голова и ныл бок. Но страха он и в самом деле не чувствовал. Ему думалось, что все страшное уже позади, что они с дедом «здорово утерли нос белякам». Да и что могло случиться, когда так хорошо пахло сено! Его, видно, только что привезли с луга, и от него еще шло солнечное тепло, когда на балках под крышей ходили, надувшись, голуби. И главное, дед Коптяй сидел здесь так же спокойно, как в своем зимовье, и как ни в чем не бывало дымил обожженной носогрейкой.

— Напиться бы! — сказал Коля, почувствовав вдруг металлический привкус крови во рту и томительную жажду.

Дед Коптяй опустил руку с трубкой на колени.

— Да, сейчас бы водички из моего родничка. Нет лучше воды на свете!

Старик задумался.

Коля всем своим существом чувствовал, как от этого большого человека исходит добрая могучая сила. С ним так же легко и ни о чем не надо тревожиться, как и с Левкиным отцом, дедушкой Лукой Лукичом, как с Андреем Богатыревым и Максимом Петровичем.

Коля поднялся. Десяти минут было для него вполне достаточно, чтобы прошла усталость, и его уже терзало любопытство. Ему не терпелось поскорее осмотреть сарай, проверить, нет ли где лазейки, да и мало ли чего интересного можно найти в этом большом таинственном помещении!

Беглый осмотр стен и пола показал, что о побеге и думать нечего. Стены сарая сложены из бревен, пол — из толстых плах. Единственным слабым местом тюрьмы были двери, но у них стояла бдительная стража.

«Посмотрим, что дальше будет!» — решил про себя Коля и принялся за более тщательное исследование углов сарая. В одном из углов он наткнулся на кучу подсолнечных семечек.

«С голоду не помрем», — подумал Коля.

Еще больше он обрадовался другой находке: за старыми санями лежала пирамида арбузов.

Коля принес пару арбузов деду. Дед Коптяй улыбнулся:

— Жить теперь можно. Жалко, нож отобрали. Ломай, когда так!

Коля ударил арбуз о колено раз-другой и разломил его по трещине на две части.

— Спелый, аж засахарился, — он подал половину арбуза деду и с наслаждением погрузил зубы в прокладную мякоть.

Вскоре дверь отворилась и в сарай вошла молодая женщина с корзиной. Она кивнула деду и, посмотрев на Колю, поднесла к глазам фартук.

— Не плачь, молодка! Не плачь! Что плакать-то? — стал утешать ее дед Коптяй.

— Живей! — донесся голос солдата.

Рыжик залаял.

Женщина набрала корзину арбузов. Выходя из сарая, она кивнула в угол. Коля нашел в углу хлеб и два куска сала.

— Добрая душа учительша, — растроганно произнес старик, отламывая хлеб.

Коля с аппетитом поел, накормил Рыжика, развалился на сене и сразу уснул.

Дед Коптяй почти не притронулся к еде. Он сидел все в одной позе и посасывал носогрейку.

Прошло около часа. В сарай вошел ординарец Жирбеша.

— Буди мальчишку, просят! — сказал он.

Старик не ответил.

— Буди, говорю, мальчишку, начальство просит, — повторил солдат.

Дед Коптяй словно окаменел.

— Ты, старик, покорись. Начальство это любит… Выкинь дурь из головы… Повинись!

— Уйди, прихвостень, холуй барский, зашибу!

— Ну-ну, потише, — говорил солдат, расталкивая Колю и посматривая на дверь. — Вот шомполов-то всыпят, не так заговоришь… не то к стенке…

Дед Коптяй с таким презрением посмотрел на солдата, что тот поперхнулся и замолчал.

Коля проснулся. Увидев солдата, он вопросительно посмотрел на деда Коптяя, ожидая, что тот скажет.

— За тобой, Коля… Смотри, брат… — тихо произнес дед Коптяй. А то, что он не высказал словами, сказали Коле его строгие глаза.