На перевале дед Коптяй остановился, решив подождать, когда подтянется не в меру растянувшийся караван.

Мальчики остановились возле деда Коптяя, сняли с плеч тяжелые карабины. Коля подтянул пояс, увешанный гранатами-лимонками.

Партизаны невольно залюбовались прекрасной картиной осенней тайги. В прозрачном и необыкновенно чистом воздухе уже не было летней дымки, и поэтому сопки золотисто-зелеными волнами убегали в необозримую даль.

— Смотрите-ка! — нарушил молчание Левка. — Смотрите! Внизу, откуда мы поднялись, все зелено, а по другую сторону уже осень — там все золотое!

Дед Коптяй пояснил ребятам:

— Позапрошлую ночь морозец ударил, вот там и пожухла зелень. Ну, а на ту сторону перебраться у мороза силы не хватило: вот там и зелено.

— На то и перевал, — вставил партизан в беличьей шапке.

— Перевал… — как эхо повторил Левка, пораженный торжественным тоном, каким произнес это слово партизан.

Дед Коптяй вскинул на плечи котомку:

— Подымайсь! Ишь, расселись!

И караван снова двинулся в путь. Он то скрывался в сумеречной тени елей и кедров, то мелькал среди багряной и золотистой листвы кленов, то пересекал поляны, заросшие ржавым багульником. Дорога петляла. Иногда открывалась каменистая вершина перевала, и тогда все головы оборачивались назад.

…С тех пор минуло много дней, много дорог осталось позади. И чем труднее были дороги, тем чаще и чаще кто-нибудь из четырех друзей заводил речь о перевале. Может быть, он был так памятен потому, что никогда после они не видели грани, за которой по одну сторону лежит лето, а по другую — осень. А может быть, потому, что за этим перевалом они проверили и закалили свою дружбу. А может быть, он стал им дорог потому, что за ним осталось их детство!