Еще один удар по ее девичьей мечте. Впрочем, она уже давно не наивная девочка, питавшая несбыточные надежды.

В той небольшой гражданской войне, которая разрушила семью, сам Габриэль заставил ее поменять союзников, и она перешла от чистосердечной и восторженной его поддержки к полной и безоговорочной вражде.

Он возненавидит их еще больше, когда узнает всю правду.

Рэйчел вздрогнула, словно от электрического разряда, — надо скорее бежать из этой комнаты, иначе она не выдержит, закричит, зарыдает… Она знала, что встреча с Габриэлем будет нелегкой, но даже в худших предположениях не ожидала, насколько нелегкой.

— Ты долго был в дороге, — поспешно проговорила она. — Устал, наверное. Тебе что-нибудь принести?

— Хорошо бы кофе.

Лишь легкий намек на взгляд в ее сторону — вся награда за участие: он был слишком занят ее матерью. Та наконец подняла глаза и удостоила Габриэля настороженным взглядом, как будто смотрела на готовую к броску кобру.

— Съешь что-нибудь? — спросила Рэйчел, уже направляясь к двери.

— Нет. Спасибо, — запоздало прибавил он, вероятно сообразив, что перед ним не сотрудница его американского офиса «Ювелирный дом Тирнана». — Только кофе.

Она выскочила из гостиной, как из парной, и тут же кинулась к открытому окну, жадно ловя ртом прохладный воздух. Проще было, конечно, послать за кофе экономку, но она не могла упустить возможность вырваться наконец оттуда и хоть немного отдышаться. Рэйчел сделала еще несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоить обезумевший пульс, и двинулась на кухню.

Надо было собраться с мыслями. Пока руки деловито засыпали кофе в кофеварку, пока заполняли водой емкость, она пыталась понять, что же произошло. Едва Габриэль вошел в комнату, время повернуло вспять. Четыре с половиной года разлуки растаяли как дым, и она была все той же наивной и неопытной девятнадцатилетней девчонкой, не способной справиться со своей первой любовью.

Любовь. Это слово отдавалось в ней погребальным звоном, означавшим смерть ее идеалов, надежд, ее невинности. Габриэль распорядился всем этим, как счел нужным, — растоптал и раздавил, не дрогнув.

Рэйчел резко отвернулась от стола, пытаясь стряхнуть навалившуюся вдруг тяжесть. Она почти машинально обвела взглядом кухню и открыла наугад один из шкафчиков. Внутри оказались пакеты с печеньем.

Он вроде сказал, что не хочет есть; однако поднос будет выглядеть приличнее, если на него поставить еще что-нибудь, кроме кофе. Рэйчел разорвала один из пакетов, высыпала содержимое на блюдо и, подхватив поднос, пошла обратно.

Она не дошла до середины холла, когда дверь гостиной распахнулась и Габриэль, стремительно приблизившись, взялся за поднос.

— Я отнесу.

— Нет нужды…

Ее протест повис в воздухе — это было не предложение, а приказ.

Она молча следила, как он ставил поднос на кофейном столике посреди комнаты. Интересно, это у него такой звериный слух или он ждал, когда она пойдет обратно?

— Вы не будете?

Он указал рукой на единственную чашку.

— У нас недавно был ленч… Что?

Она удивленно вскинула брови. Его плотно сжатые губы неожиданно растянулись в широкой и вполне искренней улыбке.

— Мое любимое. — Он взял печенье и с удовольствием захрустел. — Ты вспомнила.

Да, Рэйчел вспомнила: это было его любимое овсяное печенье с медом, которое пекли в маленькой местной пекарне, и оно очень напоминало домашнее. В былые времена ему достаточно было намекнуть, и Рэйчел бежала за печеньем в магазин.

Она прокляла в душе свое подсознание, безошибочно выбравшее из множества пакетов в шкафу именно этот. Она слишком хорошо знала, как интерпретирует Габриэль это простое действие.

— Отнюдь, — голос ей едва повиновался, — Просто это единственное печенье, которое нашлось. Я забыла попросить миссис Рейнольдс купить что-нибудь другое, так что это выбор Хобсона.

Стараясь не смотреть ему в глаза, чтобы не увидеть откровенную усмешку, Рэйчел перевела взгляд на мать.

— С тобой все в порядке, мамочка? — Она села на диван рядом с Лидией и взяла ее за руку. — Тебе принести что-нибудь?

— Нет, спасибо, ничего не нужно.

Лидия прижала к своим мокрым, покрасневшим глазам кружевной платочек. Последовал сдавленный вздох. Слезы, которые всегда были рядом, грозили пролиться в любой момент.

— Я не смогу ни к чему прикоснуться.

— Возможно, тебе лучше прилечь. Даже если ты не уснешь, отдых будет полезен.

Рэйчел с болью в сердце подумала, как мало спала мать с того ужасного утра, когда у дверей появилась полиция с известием об аварии на шоссе.

— Если, конечно, вы обсудили все, что хотели обсудить.

Последняя ремарка предназначалась Габриэлю, который стоял молча, с полной чашкой, — внимательный наблюдатель развернувшейся перед ним сцены.

— Мы обсудили все наиболее важное, — спокойно отозвался он. — Остальное может подождать.

— Тогда, если простишь нас…

Кивок, как и все его прочие действия и слова, нес на себе печать милостивого снисхождения, как будто он был владетельный сеньор, дарующий разрешение своему рабу действовать самостоятельно.

Все тот же Габриэль, холодно отметила про себя Рэйчел. Он всегда рассматривал ее и мать как незваных пришельцев и обращался с ними соответственно. И если ей еще досталось какое-то количество ласки, то перед Лидией всегда демонстрировалось лишь надменное безразличие, которое сейчас, похоже, предназначалось им обеим.

— Я вернусь через минуту. — Она помогла матери подняться и добавила: — Наливай себе еще кофе, если хочешь.

Это была намеренная провокация в полном соответствии с его тоном, и она поняла, что попала в цель, — в эбеновых глазах вспыхнул опасный огонь. Ему это не понравилось, совсем не понравилось.

Рэйчел подумала, что еще меньше ему понравится, когда она расскажет обо всем, что случилось в последние два дня. От этой мысли у нее неприятно засосало под ложечкой. Откладывать было нельзя — чем дальше, тем тяжелее будет разговор.

Она проводила мать в спальню на втором этаже и задернула занавески, чтобы не мешало весеннее солнце, бьющее в большие сводчатые окна.

— Постарайся отдохнуть, мамочка, — ласково посоветовала она. — Через пару часов я принесу чай.

Глаза Лидии устало закрылись. События последних двух дней вытянули из нее все силы, и она едва держалась на ногах. Но по-прежнему какое-то внутреннее беспокойство мешало ей.

— Габриэль…

— Не волнуйся, — мягко сказала Рэйчел. — Я справлюсь с Габриэлем.

«Я справлюсь с Габриэлем»… Эти слова преследовали ее, пока она бежала вниз по лестнице, отзывались в голове насмешливым эхом.

Когда это, интересно, ей удавалось «справиться» с Габриэлем? И удавалось ли вообще кому-нибудь? Он — сам себе закон, всегда и во всем. Даже отец не мог держать его в узде. Своенравный и независимый, он всегда жил своим умом.

Помедлив перед дверью гостиной, она сделала глубокий вдох и решительно расправила плечи — потребуется действовать крайне осторожно.

Слишком хорошо она знала, как умеет Габриэль вывернуть любое слово, как во всем видит расчет и махинации. Все ее фразы должны быть предельно выверены.

Рэйчел открыла дверь и застыла на пороге, чувствуя, что все разумные слова и тщательно взвешенные объяснения застряли у нее в горле.

Сбросив туфли прямо посреди комнаты, Габриэль вытянулся на диване. Его длинные ноги лежали на парчовых подушках, а еще одна подушка подпирала голову. Он ослабил узел галстука и расстегнул две верхние пуговки рубашки. Он отдыхал, закрыв глаза; и всей своей позой, казалось, просил не беспокоить его. Тем не менее его правая рука сжимала большой хрустальный стакан, наполненный, несомненно, любимым виски его отца из запасов, хранившихся в баре в дальнем углу комнаты.

Рэйчел задохнулась от гнева и возмущения.

Она с грохотом хлопнула дверью, еле сдерживая ярость.

— Располагайся как дома, чего стесняться! — выстрелила она. — Не угодно ли еще чего-нибудь?