Зет.

Он стоит, прислонившись к стене напротив меня.

Внимательно изучая меня.

— Какого хрена, Зет!

— Ты расстроена. Почему ты расстроена, Слоан?

В этот момент дверь в раздевалку распахивается, и в комнату вновь проходит Оливер. Он замирает на месте, когда видит меня и Зета вместе.

— Привет, — произносит он с натянутой улыбкой и кратко кивает в мою сторону, проходя мимо, когда его взгляд устремляется и задерживается дольше положенного на темноволосом парне, который находиться в раздевалке персонала. Вдруг он узнал его? Чувство страха и дрожь пронзает меня, но Оливер просто проходит мимо. Он бы не оставил меня с ним наедине, если бы узнал в Зете парня с фото разыскиваемых преступников.

Зет не говорит ничего. Он даже не двигается. Ничего в нем не изменилось за прошедшее время, но что могу сказать определенно точно, что он разгневан.

— У меня был просто ужасный день, — отвечаю я ему.

— Почему? — выдавливает он из себя.

— Потому что маленькая девочка, что поступила к нам, чуть не умерла, а мы не можем найти ее родителей. А я разрываюсь между желанием позвонить в службу опеки или же дождаться родителей, когда они придут чтобы навестить ее. Если они конечно придут. А теперь, мне ужасно хочется пойти домой, принять душ и лечь спать, все понятно? Мне не нужно...

— Позвони им.

— Прости?

— Ну, то о чем ты думаешь, позвони в органы опеки, — просто говорит он. Его голос напряженный и резкий, он выдает его гнев. — Некоторые люди, — говорит он, двигаясь вперед, — не заслуживают иметь детей. На самом деле, некоторые люди должны подвергаться химической кастрации, чтобы они никогда не удостаивались такой чести, как иметь ребенка.

Зет тянется ко мне, и мне кажется, что он хочет заправить выбившуюся прядку волос из хвоста мне за ухо. Но он этого не делает. Вместо этого захватывает локон и потирает его между большим и указательным пальцем.

— У тебя кровь в волосах, — хрипло бормочет он.

— Я уже привыкла к этому. — Я закидываю сумку на плечо, делая что угодно, лишь бы двигаться.

— У тебя очень жестокая работа, — заявляет он. С моих губ срывается истерический смешок, отражаясь эхом от стен коридора.

— Ты издеваешься надо мной, Зет? Ты не должен быть здесь. Тебе нужно уйти прямо сейчас. Немедленно.

— Почему? Что такого происходит?

Я резко разворачиваюсь к нему и указываю ему в грудь указательным пальцем.

— Твой портрет расклеен по всему третьему этажу больницы, вот что происходит! Арчи Монторелло, какой-то там итальянский мафиози, подвергся обстрелу, и копы считают, что к этому имеет отношение какой-то глава преступного клана. А ты, очевидно, один из его «парней», что делает для него грязную работу. Они практически ожидают схватит тебя, и вуаля! — говорю я хмуро. — Вот он ты, собственной персоной!

Выражение лица Зет становится немного озадаченным. Он выглядит, словно ни капли не обеспокоен тем, что я сказала ему.

— В Арчи стреляли?

— Именно. И он был включен в программу по защите свидетелей или что-то в этом роде.

— Если бы он был в программе по защите свидетелей, его бы уже и след простыл. Другое имя, биография, другая жизнь.

— Ммм... Звучит заманчиво, может, и мне следует обратиться, чтобы меня включили в программу по защите свидетелей.

— Не будь такой драматичной.

— ДРАМАТИЧНОЙ? Драматичной? Ты что сейчас серьезно это сказал? — Мой голос становится громче и в нем проскакивают истерические нотки. А он просто стоит, наблюдает за мной, изучая мое выражение лица и мой язык тела, словно может сказать по ним, что происходит со мной на самом деле. Мы яростно сверлим друг друга взглядом, ни один из нас не собирается сдавать свои позиции. И затем, молниеносным движением, Зет подается вперед и хватает мои обе руки, заводя их мне за спину. Он делает это настолько уверенно и решительно, что у меня даже не возникает мысли о том, чтобы оказать ему сопротивление.

— Какого хрена ты творишь, Зет?

— Это не касается Арчи Монторелло. И не касается маленькой девочки, чьи родители не заботились о ней.

— И, черт возьми, откуда тебе известно, почему это не из-за этого? — огрызаюсь я в ответ. Наши тела прижаты друг к другу, я могу ощущать весь жар, что исходит от его тела, вижу, как трепещет жилка на его шее. Я пытаюсь отстраниться от него, но он качает головой, его выражение лица представляет собой маску абсолютного контроля.

— Ты ведешь себя так, потому что ты поцеловала меня, а я разозлился на тебя. И поэтому ты зла на меня. И, — он добавляет низким и хриплым голосом, невыносимо спокойно, — затем я исчез на две недели и не звонил, и не приходил навестить тебя.

Я стараюсь изо всех сил вырвать свои руки из его неумолимой хватки, извиваясь у его твердого тела, но это приводит только к тому, что он еще сильнее прижимается ко мне своей грудью. Я остервенело выдыхаю, затем шиплю:

— Как будто меня это как-то волнует, что ты не приходил ко мне, Зет! Как будто мне есть до этого дело!

Низкий звук, отчасти напоминающий хмыканье, раздается в его горле.

— Естественно, тебе есть до этого дело!

Я издаю смешок, но мне кажется, он совершенно не возымел действия, чтобы убедить его в неправоте.

— Так, этими словами ты хочешь сказать, что признаешь, что вел себя как полный мудак, так?

— Я прекрасно знаю, что ты расстроена.

Я хочу закрыть лицо ладонями, но не могу. Тогда я делаю наиболее подходящую вещь в данной ситуации, я прикрываю глаза. Когда втягиваю в себя еще один вдох, я открываю глаза, смотря на него пристальным взглядом.

— Отпусти меня, Зет.

— Нет.

Я не могу доверять этому парню.

— Какого хрена ты хочешь от меня? Ты мне дал недвусмысленно понять, что не желаешь видеть меня рядом с собой, так почему...

Он иронично хмыкает. Звук сопровождается приподнятой бровью.

— Ну и как это я тебе дал недвусмысленно понять?

— Мне кажется, вся эта «не смей больше целовать меня» хрень и то, что ты исчез на две недели, говорят сами за себя. Понимаешь, отношение говорит само за себя.

Кажется, что весь наш разговор безумно забавляет его. Он старается подавить улыбку, когда заявляет в ответ на мои слова:

— У меня нет никакого отношения. Это просто я. Я тот, кто я есть. — Но эти слова не исправляют ситуацию. И мне уже хочется ударить его по лицу сумкой за надменность. — Спроси меня, где я был эти две недели, — продолжает Зет.

Ох, черт его дери, гром его разрази. Невыносимый мужчина. Я медленно выдыхаю, стараясь сдержать свой гнев под контролем.

— Ну, так и где же ты был?

— Я делал необходимые приготовления, чтобы забрать твою сестру.

О. Я немного прекращаю сопротивляться.

Алексис.

Бесконечная волна горя накрывает меня. Словно крошечная часть меня автоматически считает ее мертвой, каждый раз, когда он произносит ее имя. И, к сожалению, интуитивно я уже стараюсь подготовить себя к его возвращению без Алексис. К тому неотвратимому мгновению, когда он мне проговорит те решающие слова, что он ошибался. Что та девушка, которую он нашел, не является Алексис, а моя сестра уже мертва. Я позволяю горю укорениться во мне, в моем теле, в душе, моих костях, и затем выдыхаю единственные слова, на которые способна с того момента, как он начал мне помогать:

— Эм. Спасибо тебе. Полагаю так.

— Всегда пожалуйста. А теперь спроси меня, почему я держался на расстоянии и не приходил к тебе.

Я больше на самом деле не хочу играть в эти игры. Я не хочу ощущать себя настолько безвольной, такой влюбленной и глупой рядом с ним, неспособной отстраниться, неспособной уйти, не оборачиваясь. Я также не могу понять, почему от него исходит аромат роз. Это ненормально.

— Ладно. — Я впериваюсь в него взглядом. — Ну и почему ты держался на расстоянии от меня?

— Я не приходил к тебе, потому что тебе было необходимо время, чтобы не чувствовать себя глупо после того, как я отверг тебя.

Ого! Что. За. Херня? Он... просто невыносим.