Потом Старейшина, скрепя сердце, решил, что я все-таки чужд им, и мои приемные родители и братья взяли на себя трудную и опасную задачу — помочь мне перебраться через Геллеры. Они же устроили так, что я попал в Трейд-сити.

После двух лет физически мучительной упорной работы по перестройке разума на дневной образ жизни — Следопыты своими «совиными» глазами лучше видели при лунном свете, и вся их жизнь протекает ночью — я устроил себе убежище и обосновался там. Но все последующие годы (после, как я мог предполагать, Джей Элисон вычеркнул все это из основной картины памяти, обшей для нас обоих) исчезали в темных глубинах подсознания.

Книжная полка была до отказа забита микропленками. Я огляделся, и у меня появилось странное ощущение, будто я тревожно вслушиваюсь, не раздадутся ли сейчас мерные шаги и пронзительный голос Джея Элисона, и не спросит ли он меня, какого черта мне нужно в его апартаментах?

Бегло осмотрев полку, я взял наугад одну из книг и начал ее читать что-то о технике сращивания переломов — когда вдруг сообразил, что понимаю ровно три слова в параграфе. Я подпер лоб кулаками и стал вслух произносить слова, пытаясь наполнить их каким-то смыслом: "Рваная рана… Первичное излияние… сыворотка и лимфо… тампоны" Я исходил из предположений, что эти слова все же имели какое-то значение, и «тот» я знал, какие именно. Но даже мое медицинское образование, если оно у меня было, не помогло вспомнить мне ни слова. Что «излом», что «перелом» — все это звучало для меня совершенно одинаково.

Внезапно обозлившись, я схватил белый халат и надел его поверх рубашки. Малиновый кусочек ткани, который выглядывал из-под халата, был похож на экзотическую птицу, попавшую в страну снега. Я пришел в себя и вернулся к осмотру выдвижного ящика стола. Небрежно толкнув его, в отделении для бумаг я наткнулся на микрофильм, и когда чисто механически окинул его взглядом, то понял, что эту книгу — пособие по альпинизму покупал еще подростком, и, как ни странно, запомнил это. Мои последние изрядно затянувшиеся подозрения, рассеялись. Несомненно, я покупал ее до того, как личности так резко разошлись, образовав Джейсона из Джея. Я начинал верить в то, что произошло, хотя внутренне не мог согласиться с этим. Только верил, что это как-то случилось. Было видно, что книгу часто листали, и от этого она выглядела настолько захватанной, что можно было подумать, я читал ее, будучи совсем малышом.

Под аккуратно сложенной пачкой чистого белья я обнаружил наполовину опустошенную плоскую бутылку виски.

Вспомнив слова Форса о том, что он никогда не видел Элисона пьющим, я внезапно подумал: «Бедняга». Быстро разделавшись с виски, я. сел, лениво полистывая пособие по альпинизму. Как я полагал, мои половины разминулись так значительно после того, как я окончил школу медицины.

Причем настолько сильно, что, должно быть, проходили дни, недели, а то к годы, пока Джей Элисон держал меня в заточении. Я попытался сообразить, какое сегодня число, затем взглянул на календарь и получил такой шок, что быстро повернул его лицевой стороной вниз. Мне подумалось, что сейчас не лишне было бы чего-нибудь хлебнуть.

Я сомневался, что подобные воспоминания первых десяти лет моей жизни и начала этого десятка были те же, что и у Джея Элисона. По-моему, люди забывают и вспоминают выборочно. Неделя за неделей, а позже — год за годом доминирующая личность Джея вытесняла меня. Так что молодой хулиган, более чем наполовину дарковерец, любящий горы, почти бездомный в негуманоидном мире, утонул в чопорном аскетическом типе молодого человека, студента-медика, который всего себя отдавал работе. Почему ему было уже за тридцать, а мне всего двадцать два?

Внезапно раздавшийся звонок разбил тишину. Я поискал интерком на стене спальни.

— Кто это? — спросил я, и чей-то неизвестный голос спросил в свою очередь: — Доктор Элисон?

— Здесь таких нет, — сказал я чисто автоматически и встал, чтобы положить микрофон назад. Вдруг до меня дошло, я остановился и, сглотнув, спросил: — Это вы, доктор Форс?

Это был он и облегченно вздохнул. Мне совсем не хотелось думать о том, что я скажу, если кто-нибудь поинтересуется, почему я отвечаю вместо него по личному телефону.

Когда Форс дал отбой, я подошел к зеркалу и окинул себя взглядом, пытаясь увидеть в своем лице резкие черты этого незнакомца — доктора Элисона. Пока я так стоял, привычка к походной жизни сделала свое дело — я уже прикидывал, что из вещей я должен взять с собой в горы, и даже уловил какую-то мысль о теплых носках и продувающих насквозь ветрах. Лицо, смотревшее на меня из зеркала, было молодым, без морщин, и чуть веснушчатым — то же лицо, что и всегда, за исключением обычного загара. Джей Элисон! Должно быть, держат меня за закрытыми дверями слишком долго.

Внезапно я легонько стукнул по поверхности зеркала.

— Ну, и черт с вами, доктор Элисон, — сказал я и пошел смотреть, где он хранил свои вещи. Очень скоро они могли мне пригодиться.

Доктор Форс ждал меня в маленьком аэропорту, на крыше, рядом с небольшим вертолетом, одной из тех машин, что в незапамятные времена были переданы медицинской службе еще тогда, когда они были признаны последним словом техники.

Форс бросил настороженный взгляд на мою малиновую рубашку, но все, что он сказал, было: — Хэлло, Джейсон. Я хотел бы кое-что обговорить заранее. Как сказать вашей команде, кто вы в действительности?

— Я не Джей Элисон, — я тряхнул головой. — Мне нет нужды ни в его имени, ни в его репутации. Правда, если среди них есть люди, знавшие Элисона в лицо…

— Есть кое-кто, но я не думаю, что они вас узнают.

— Скажите им, что я его двоюродный брат, — сказал я без тени юмора.

— Вряд ли это необходимо. Вы не настолько похожи.

Форс поднял голову и кивнул человеку, что-то делавшему рядом с вертолетом.

— Сейчас увидите, что я имею в виду, — сказал он, вздохнув, и мы двинулись навстречу этому человеку.

На нем была форма Космофлота — черная кожа с радугой звезд на рукаве. В нем за милю можно было узнать бывалого парня. Судя по разноцветным звездам, ему доводилось нести службу на дюжине различных планет. Ему было чуть больше пятидесяти, лицо покрывали шрамы. Он был огромен и, вероятно, очень силен. Губы на обветренном лице походили на узкую щелку.

Мне сразу понравился его взгляд. Мы пожали друг другу руки, и Форс сказал: — Это наш человек, Хендрикс, его зовут Джексон. Он эксперт по Следопытам. Джейсон, это Бак Хендрикс.

— Рад познакомиться, Джейсон. — Мне показалось, что Хендрикс смотрел на меня чуть больше, чем в этом была необходимость. — Вертолет готов. Влезайте, док, вам ведь до Карфона, не так ли?

Мы застегнули ветрозащитные куртки, и вертолет-бесшумно поднялся ввысь, в небо.

Я сел рядом с Форсом, посмотрел вниз сквозь бледно-сиреневые облака на рисунок поверхности Дарковера подо мной.

Херндрикс как-то странно смотрел на меня. Что его укусило?

— Он знает Джея Элисона уже восемь лет, — сказал Форс. — И он все еще не узнал вас.

К моей радости, он не стал развивать эту тему дальше, и больше мы не говорили об этом.

Так мы летели под тихое жужжание лопастей, оставляя за спиной заселенные участки, что лежали рядом с Трейдхити, который мы, собственно, называем Дарковером.

Форс, рассказывая мне о лихорадке Следопытов, подкинул кое-какую идею насчет кровяной фракции, и я понимал, почему необходимо склонить пятьдесят-шестьдесят гуманоидов отправиться со мной и дать кровь.

А вообще-то это будет просто неслыханно, — я имею в виду, — если я сумею довести это дело до конца. Большинство Следопытов за всю свою жизнь ни разу не касались земли.

За исключением тех случаев, когда они переходили перевалы снегов. Среди них не найдется и дюжины, включая и моих приемных родителей, и тех, кто помог мне тогда, давно, проделать этот мучительный путь на ту сторону Чертовой Лестницы, кто бы вообще пересекал кольцо гор, отрезающих их от всего остального на планете. Люди иногда проникали внутрь нижним лесом в поисках Следопытов, но этот интерес был односторонним. Следопыты никогда не искали встреч с людьми.