Когда стали заселять новый дом, первой в нем поселилась Трещина.

С высоты своего потолка она оглядела отведенную ей комнату и презрительно сплюнула штукатуркой:

— И это называется — новый дом?

— Чего вы плюетесь? — проскрипела Половица, приподымаясь. — Не нравится — не надо было вселяться.

— А если я хочу в новый дом? Сейчас все тянутся к новому — не могу же я отставать от жизни!

Трещина сказала — как припечатала. Потому что при этих словах из нее вывалился такой кусок штукатурки, который сразу поставил Половицу на место.

Убедительный аргумент. Но оставались другие половицы, которые тоже нужно было поставить на место.

И не только половицы…

— Провалиться мне на этом месте, если я не наведу порядок в этом доме! — сказала Трещина.

И она провалилась на этом месте, которое еще недавно было потолком.

Провалилась на то место, которое еще недавно было комнатой.

Расческа, очень неровная в обращении с волосами, развивала бурную деятельность. И дошло до того, что, явившись однажды на свое рабочее место, Расческа оторопела:

— Ну вот, пожалуйста: всего три волоска осталось! С кем же прикажете работать?

Никто ей не ответил, только Лысина грустно улыбнулась. И в этой улыбке, как в зеркале, отразился результат многолетних Расческиных трудов на поприще шевелюры.

Очки это видели своими глазами…

Совсем еще новенькая, блестящая Пуговка соединила свою жизнь со старым, потасканным Пиджаком.

Что это был за Пиджак! Говорят, у него и сейчас таких вот пуговок не меньше десятка, а сколько раньше было — никто и не скажет. А Пуговка в жизни своей еще ни одного пиджака не знала.

Конечно, потасканный Пиджак не смог бы сам, своим суконным языком уговорить Пуговку. Во всем виновата была Игла, старая сводня, у которой в этих делах большой опыт. Она только шмыг туда, шмыг сюда — от Пуговки к Пиджаку, от Пиджака к Пуговке, — и все готово, все шито-крыто.

История бедной Пуговки быстро получила огласку. Очки рассказали ее Скатерти, Скатерть, обычно привыкшая всех покрывать, на этот раз не удержалась и поделилась новостью с Чайной Ложкой, Ложка выболтала все Стакану, а Стакан — раззвонил по всей комнате.

А потом, когда Пуговка оказалась в петле, всеобщее возмущение достигло предела. Всем сразу стало ясно, что в Пуговкиной беде старый Пиджак сыграл далеко не последнюю роль.

Еще бы!

Кто же от хорошей жизни в петлю полезет!

— Помещение должно быть открыто, — глубокомысленно замечает Дверная Ручка, когда открывают дверь.

— Помещение должно быть закрыто, — философски заключает она, когда дверь закрывают.

Убеждение Дверной Ручки зависит от того, кто на нее нажимает.

Это число было настолько незначительной величиной, что стояло даже ниже нуля, не говоря уже о других, положительных числах. Поэтому, недовольное своим положением, оно все отрицало и стояло в задачнике со знаком минус.

Но теперь все изменилось. Отрицательное число возвели в степень, и оно стало положительной величиной. Оно утверждает то, что прежде отрицало, и отрицает другие отрицательные числа — ничтожные величины, стоящие ниже нуля.

Остепенилось число. Положительным стало число. И все-таки это отрицательное явление.

Много лет прослужила Единица без единого замечания, и нужно же было как-то отметить ее заслуги!

Поэтому Единицу решили возвести в степень. Думали этими ограничиться, но опять Единица служит прилежно, а замечание — хоть бы одно!

Возвели ее еще в одну степень. И опять ни одного замечания. В третью степень возвели, в четвертую, в пятую — нет замечаний!

Далеко пошла Единица. Теперь она Единица в тысячной степени. Посмотреть на нее — обычная Единица, но как глянешь на степень — да, это величина!

Позавидовала Единица Десятке: «С такой кругленькой суммой я бы тоже кое-что значила!»

Поэтому, обзаведясь такой же кругленькой суммой, она не закинула ее, как торбу, за плечи, а выставила наперед — пускай, мол, все видят.

Получилось довольно внушительно:

0,1

Потом какими-то, честными или нечестными способами она добыла еще одну кругленькую сумму — и тоже наперед выставила:

0,01

Единица стала входить во вкус. Она только и думала, как бы отхватить еще одну кругленькую сумму, и еще не одну кругленькую сумму, и ей удалось скопить их в большом количестве.

Теперь Единицу не узнать. Она стала важной, значительной от кругленьких сумм, все ее уважают, все с ней считаются и говорят о ней:

— Да, это величина!

Еще бы не величина: 0,00000000000000000000000001

Вот какой величиной стала Единица!

Пчелы трудятся. Муравьи трудятся. А лошадь — работает. Только работает. Как будто работа — это не труд, а труд — это не работа.

Но о лошади никто не скажет, что она трудится. И о собаке не скажет. О собаке принято говорить, что она служит.

Такое у них разделение труда: одни работают, другие трудятся, а третьи просто служат.

И это, конечно, большое облегчение. Тот, кто трудится, может не работать, тот, кто работает, может не трудиться…

Ну, а тот, кто не трудится и не работает, должен служить.

Хотя бы примером служить, как нужно трудиться и работать.

— Почему вы не носите очки? — спросили у Муравья.

— Как вам сказать… — замялся он. — Мне нужно видеть солнце и небо, и эту дорогу, которая неизвестно куда ведет. Мне нужно видеть улыбки моих друзей… Мелочи меня не интересуют.

Не успел Цыпленок вылупиться, как тотчас получил замечание за то, что он разбил яйцо. Бог ты мой, откуда у него такие манеры? Очевидно, это что-то наследственное…

Было тихо.

Было темно.

В темноте — сквозь окно — светились желтые зрачки звезд.

В тишине — за окном — притаились какие-то шорохи.

Мышка сказала:

— Когда я вырасту большой, я обязательно стану кошкой…

Козел горячился:

— Тоже придумали! Слыхано ли дело — не пускать козла в огород?

Баран был холоден.

— Забор поставили, — горячился Козел. — Высокий забор, а посредине ворота…

— Что? — оживился Баран. — Новые ворота?

— Не знаю, какие они там — новые или старые.

— Вы что же — не рассмотрели?

— Отстаньте, — холодно бросил Козел. — Какое это может иметь значение?

— Ну как же не может? Ну как же не может иметь? — горячился Баран. — Ну как же это не может иметь значения?

Козел был холоден.

— Если не ворота, — горячился Баран, — тогда зачем все? И зачем тогда городить огород?

— Да, да, зачем? — загорелся Козел. — Я то же самое спрашиваю.

— Я не знаю, — пожал плечами Баран.

— Нет уж, скажите, — горячился Козел. — Вы мне ответьте: зачем городить огород!

Баран был холоден.

— Вот так — нагородят, — горячился Козел, — не пролезешь ни в какие ворота.

— Ворота?..

Баран горячился — Козел был холоден.

Козел горячился — Баран был холоден.

И до чего же приятно — встретиться вот так, поговорить о том, что волнует обоих…