— Первопроходцы?

— Да. Проходимцы. Они проходят. Построят и идут дальше. Пока не дойдут до океана. Еще не скоро. Я, может, вырасту до тех пор?

— А кем ты будешь, когда вырастешь? — поинтересовался я.

— Хочу, как доктор Айболит, зверей лечить. Доктора вот надо к белочке, а где его взять?

— Доктор рядом с тобой сидит, — кивнул я на Христину. Аленка пришла в восторг.

— Вы доктор, да? Вы поможете белочке?

— Постараюсь, — сказала Христина. — Ей нужен покой…

— И лекарство, да? Какое?

— Думаю, что такое же, как и человеку при ожогах.

— Да, как человеку… Она стонет тихонечко. Вы слышите? У вас есть что-нибудь от боли?

— Могу сделать укол морфина. Андрей, ты остановишь машину?

— Конечно.

Я остановил машину. Христина сделала бедному зверьку укол. Белка даже не реагировала на него. Похоже, она была в шоке. Но стонать перестала. Аленка была в восторге и горячо расцеловала Христину.

— Я ей сделаю гнездышко в корзиночке. Будет покой. Как хорошо, что вы настоящий доктор — ну, всех лечите, а не одних людей только!

Панорама строительства открылась внезапно, при повороте. Мощные бетонные опоры, о которые плескалась вода. Единственный пока, словно повисший в воздухе стальной пролет. Гигантский портальный кран склонял двурогую стрелу над эстакадой, рабочие пытались приостановить раскачавшуюся железобетонную махину. Из кабины крана выглядывала женская голова в зимнем пуховом платке.

Среди всяческих деревянных времянок, бревенчатых бараков, вагончиков, желтых и синих палаток важно выделялись кирпичные дома — те, которые останутся, когда уйдут «проходимцы».

Я остановил фургончик у кирпичного дома, где жили Аленка и ее мама Маргарита Турышева… Ссадив Аленку, поехал к конторе мостоотряда.

Вечером по просьбе Христины всех строителей собрали в клубе.

Клуб был какой-то странный, отродясь не видывал такого: огромный, с высоченным куполом. Он не походил ни на что. Оказалось, это бывший ангар (помещение для стоянки и ремонта самолетов). Прежде здесь была лесная авиабаза, пока ее не перевели на Вечный Порог, где тогда строилась электростанция.

В полутора километрах вверх по течению Ыйдыги было село Кедровое. Теперь оно будет расти в сторону моста. В Кедровом жили потомки ссыльных кулаков. Их родители и деды давно могли уехать на все четыре стороны, но прижились, полюбили этот суровый, но щедрый край и никуда не хотели уезжать.

Мы с Христиной расположились на сцене, мостовики — в зале вдоль стен, оставив середину для танцев (за весь вечер так никто и не танцевал).

Христина просто и доходчиво рассказала им о важности изучения условий работы в экстремальных условиях. О том, что теперь, когда человечество вышло в космос, значение работы в таких условиях будет возрастать и надо сделать все возможное, чтоб люди страдали меньше.

Она попросила разрешить ей проводить обследование дважды в день — перед началом работы и после, в течение десяти дней. Сказала, что будет приезжать к ним на десять дней каждый квартал. Обследования будут вестись в основном по той же медико-биологической программе, что и обследование космонавтов.

Все охотно согласились помочь науке, хотя один угрюмого вида парень и буркнул что-то насчет «подопытных кроликов», но остальные были даже польщены сравнением с космонавтами. В заключение Христина попросила подниматься к нам поочередно на сцену (я задернул занавес), а остальных заниматься своим привычным времяпрепровождением.

К сцене сразу выстроилась очередь — самых нетерпеливых и любопытных, но большинство, заняв очередь, шли играть в шахматы, просматривать журналы или газеты. Дружная компания уселась в углу и стала петь, довольно хорошо, видимо, это были хористы.

Карточки заполняла сама Христина, журнал — я, она диктовала мне скорость реакции на свет и звук, изменение частоты сердечных сокращений, температуру тела и так далее и тому подобное. Мы пропустили около половины присутствующих, когда в клуб вошла молодая женщина в легком черном пальто и черной фетровой шляпе с полями. Удивительно своеобразное лицо было у нее, не знаю, с кем сравнить: ни раньше, ни позже не встречал я такого лица, доброго и гордого одновременно, строптивого и задумчивого. Она вела за руку заплаканную Аленку, и я понял, что белочка умерла, и вдруг почему-то подумал, что мама Аленки и есть та женщина, о которой сочинил песню Женя Скоморохов.

Мы с Христиной кое-как успокоили Аленку, посадили ее возле себя, Маргарита поблагодарила нас за доброе отношение к ребенку и села неподалеку в кресло, которое ей уступил кто-то из парней. Обследовали еще несколько человек. Какая-то грузовая машина с урчанием подъехала к самым дверям, и через миниту-другую в клуб входил, широко улыбаясь, наш Женя.

Бурно встретили его все мостовики.

Женю окружили плотным кольцом, усадили, всучили ему гитару, и вот он уже пел. Так естественно держался, будто провел здесь весь вечер.

А дальше начались медицинские «несообразности». Христина хмурилась и бормотала, что «ничего не понимает» (я и подавно!). Приняв еще с десяток рабочих, она прекратила прием, посидела, задумавшись, а затем попросила подойти к ней еще раз лишь тех, кого она уже сегодня вечером принимала. Остальных она посмотрит завтра.

Все удивились, но (народ в мостоотряде дисциплинированный) послушно потянулись на осмотр по второму разу.

Женя было перестал петь, боясь помешать ей работать, но Христина попросила его развлекать их, как только может. И Женя развлекал.

Но сам он, по-моему, видел только Аленкину маму, Маргариту Турышеву. На нее смотрел, для нее пел. Я не ошибся. Не понимаю лишь одного: как я мог угадать?

— Женя, спой что-нибудь свое, что сам сочинил! — попросил его кто-то из «проходимцев».

И Женя пел им песню за песней. А я думал… о Маргарите и об Аленке.

Он рассказал- потом нам с Алешей их историю, и то, что я узнал, меня потрясло.

Аленка была племянницей Маргариты — дочерью ее младшей сестры. Ребенок был внебрачный, а сестренка Маргариты отнюдь не жаждала выступить в роли матери-одиночки.

Маргарите удалось как-то убедить сестру, обещав усыновить ребенка, прилив «позор» на себя. Теперь эта сестра вышла замуж, у нее двое детей, и она ни разу не поинтересовалась судьбой своего первенца. В тот вечер я ничего этого, естественно, еще не знал. Женя сказал, что будет ночевать у ребят в общежитии, а пока пошел провожать Маргариту с Аленкой. Мы с Христиной решили ночевать в нашем фургончике — там были две откидные полки, как в вагоне поезда.

Христина вскипятила чай на спиртовке, а я нарезал окорок, рыбу, сыр и «Алешин хлеб».

За чаем веселая раскрасневшаяся Христина рассказала, как ее поразили данные обследования одних и тех же людей в один и тот же вечер, до приезда Жени и с появлением Жени. Меня это весьма заинтересовало, хотя я не сразу раскумекал, в чем тут дело, но Христина разъяснила мне.

— Ты, наверное, заметил: я каждого спрашивала, сколько лет он живет на Крайнем Севере? Еще студенткой я обратила внимание: у вполне здоровых людей, долго проработавших на Севере, наблюдается необщительность, отсутствие свойственной молодежи жизнерадостности, внезапные необоснованные вспышки гнева, просто по пустякам. Это влияние Севера на характер человека.

— На всех?!

— Нет, не на всех, но на многих. Но Север влияет и физически: пульс, давление, частота сердечных сокращений и тому подобное.

— В какую сторону влияет?

— Пульс замедленный, давление пониженное, движение словно при несколько замедленной кинематографической съемке… И вдруг является Женя. И… все физиологические функции выравниваются, возвращаются к норме. Бее повеселели, взбодрились, чувствуют себя превосходно. Один и тот же человек — ты пойми! Тонна таблеток не принесла бы столько пользы, как появление этого веселого парня.

— В мостоотряде ни разу не побывал театр? — спросил я.

— Вот именно, ни разу. Кино два раза в неделю — нет своего киномеханика, один на три стройки. Черт те что! Обязательно поговорю с Виринеей Егоровной. Пусть хоть театр приезжает.