Было начало первого ночи, но ведь это мама, она может приехать к людям и под утро и заявить на пороге, что умирает с голоду.

У Ефремовых не спали. Мама, входя в переднюю, сообщила, что «умирает с голоду». Жена писателя Ефремова Марфа Евгеньевна, директор института океанологии, повела маму на кухню готовить ужин (и секретничать), а я прошел к Маринке.

Марина уже поправилась. Как всегда, очень обрадовалась мне, но тяжело переживала мой отъезд. Она была убеждена, что я оставляю фигурное катание из-за того, что тренер отстранил ее, как «бесперспективную», а отец просто предлог, ведь я никогда его даже не видел. Может, это и было так, но на Байкал я отправлялся именно потому, что там жил отец.

Марина рассказала, что скоро возвращается из «дальних странствий» ее мама — океанолог — и они с братом будут жить дома на Кутузовском проспекте.

Моя мама что-то рассказывала смешное Маринкиным дяде и тете: из кухни слышались взрывы смеха, а я рассматривал Марину. Славная девушка. Любил я ее, как родную.

— Что ты собираешься делать по окончании десятилетки? — спросил я. — Думала уже об этом?

Марина решительно кивнула головой:

— Ага. Думала. Буду сдавать в университет.

— На какой же факультет?

— Биологический. По специальности генетика. Я почему-то удивился.

— И давно ты так решила?

— Давно. В позапрошлом году. Прочла книгу академика Дубинина «Вечное движение» и с тех пор читаю по генетике все, что достану. И что пойму, конечно. Хочешь, дам почитать?

— Сейчас уже некогда, собираюсь к отъезду. Если не жалко, дай что-нибудь с собой.

— Хорошо, я тебе подберу. Андрей! А как же у тебя будет с учебой?

— Я все равно еще не выбрал. Хочу сначала мир посмотреть, людей узнать.

— Но ты думал о будущем?

— Еще бы! Пока я знаю одно. Кем бы я ни стал, буду всегда жить ярко. Не в моем характере мириться с задворками, хотя бы и с московскими. Прозябать я не желаю. Сейчас идет освоение Севера — поеду на Север. Будут осваивать Марс — отправлюсь на Марс.

— На Марс… Кем?

— Там будет видно. Времени еще хватит выбрать. Я еще сам пока не знаю, что нужнее всего.

— Какая профессия самая нужная?

— Да. Без которой не обойтись при любом освоении, будь то Сибирь, Антарктида, Луна или Марс. Может, понадобится сразу несколько профессий.

Несколько минут мы в молчании разглядывали друг друга. Внезапно я понял, что мне надо сделать, чтоб потом не каяться. Просто гениальная мне пришла в голову мысль… Затем я медленно сказал:

— Марина, я тебя люблю. Я потом женюсь на тебе… если ты пожелаешь, конечно.

Марина густо покраснела. Попыталась обратить это в шутку.

— Когда потом?

Шутка не получилась, слишком серьезно спросила.

— Через десять лет.

— Через две пятилетки… — Раскрасневшееся личико отразило явное разочарование.

— Ну, может, через восемь. Когда ты станешь генетиком. И я стану кем-нибудь…

— Ты за это время полюбишь другую, — тихо заметила Марина.

— И ты ведь можешь полюбить другого. Тогда всю жизнь будем с тобой жалеть, что не дождались друг друга. Можно еще раньше пожениться: через пять с половиной лет.

— Почему… с половиной?

— Если меньше, я не уложусь. Средневековые подмастерья путешествовали ровно семь лет.

— Мы же не средневековые.

— Тем более. Не хочу мешать тебе учиться. Значит, ты согласна?

— …Андрей!

Я быстро наклонился и поцеловал ее в горячую щеку, затем в губы.

— Марина! Ты моя на всю жизнь, — проговорил я пылко.

— Андрей, ты правда?.. Я снова стал ее целовать.

За этим нас и застал дядя Яша. Он даже присвистнул от изумления.

— Можно ему сказать? — шепнула Марина.

— Скажи.

Марина, вся пунцовая, взяла дядю за руку.

— Дядечка Яша, Андрей сделал мне предложение. Он хотел жениться на мне через десять лет. Потом сбавил до восьми. А теперь остановился на пяти с половиной. Придется ждать.

— Вы это серьезно? — спросил нас дядя Яша и почесал затылок.

— Конечно, мы же, ясное дело, любим друг друга! — ответил я за обоих.

— Да, пожалуй. Я думаю, что теперь самое время распить бутылку пепси-колы. У меня припрятана на всякий случай. Придется сказать тете Марфеньке.

Яков Ефремов лихо подмигнул нам и отправился на кухню, откуда послышались изумленные восклицания женщин.

Надо отдать справедливость старшему поколению («предкам», как сказали бы наши ребята из школы, но я не терплю этого выражения, оно мне кажется глупым), они и глазом не моргнули по поводу сногсшибательного известия. Как ни в чем не бывало они втроем накрыли на стол в самой большой комнате, кабинете Марфы Евгеньевны, вытащили банку кетовой икры из посылки и пригласили помолвленных.

Кажется, они ничего не имели против нашей свадьбы через две пятилетки…

Дядя Яша даже провозгласил «горько», на что обе женщины воскликнули: «Ну, это уж чересчур». Мы с Маринкой поцеловались. Мама смотрела на меня с таким выражением, будто хотела сказать: «Ну и жук». Она иногда обзывает меня жуком.

Мы еще сидели за столом, налегая на кетовую икру, когда пришел Маринкин старший брат. Он очень похож на своего дядю, такой же светлоглазый, загорелый, худощавый, в джинсах, которые можно ставить на пол, и они не упадут, и рубашке, на которой напечатана целая газета на русском и английском языках. Яша учился в техникуме циркового искусства где-то на Пятой улице Ямского поля. Он мечтал стать клоуном и мимом. Попав на помолвку пятнадцатилетней сестренки, он не выказал своего удивления. Домой мы вернулись на такси, так как метро было давно закрыто и ночные троллейбусы уже не ходили.

Выбором невесты мама была довольна. Но когда я уже лежал в постели, примащиваясь сладко уснуть, мама в халатике присела у меня в ногах.

— Ну и жук ты, Андрейка! — начала она. — Скажи честно, когда мы входили к Ефремовым, у тебя и на уме не было этого дикого сватанья? Только не ври.

— Ну, не было.

— Боюсь, что у тебя «легкость в мыслях необыкновенная».

— При чем здесь Хлестаков? Просто, глядя на Маринку, я вдруг понял, что мы нашли друг друга. Одни находят друг друга слишком поздно, другие в самый раз, иные бедняги никогда, а мы с ней встретились слишком рано, только и всего. Когда-нибудь мне придется жениться, так лучшей жены мне не найти. Понимаешь?

— Маринку я люблю, как родную дочь. Я не против самого выбора. Но… ты же не влюблен в нее как мужчина?

Мужчина, черт побери! Я хотел приосаниться, но попробуйте принять важный вид, лежа под одеялом.

— Я еще мальчишка, мама. А когда придет время любить, я полюблю только Марину.

— Разве это от нас зависит, сын?

— Я хорошо ее знаю, уважаю (она ведь личность!), люблю, как родную. Разве этого мало? — Я даже сел и спустил ноги.

— Мало, Андрюша, — серьезно возразила мама.

— А влюбленность долго держится?

— Не очень долго. Но любовь, если она настоящая, может длиться всю жизнь. И никуда от нее не уйти.

Мама подавила вздох. И, видно испугавшись, как бы я не начал задавать вопросы, перевела разговор опять на меня.

— Поразительно, как я тебя мало знаю, — с досадой произнесла она.

— Я сам-то себя не знаю. Никто не делает мне столько сюрпризов, как я сам.

— Я вот чего боюсь, — сказала мама, — может, ты славный малый, но эгоист?

— Почему же эгоист? — обиделся я.

— Почему?.. Ну, что ты так легко оставляешь меня и едешь на край света искать человека, который знать тебя не хочет… про это не будем говорить. Сейчас многие молодые едут на северные стройки. Ладно. Но что ты так легко срываешь с места Алешу, который не может тебе ни в чем отказать… Не перебивай. То, что ты нарушил покой Маринки — ребенка еще… Не будь сегодняшнего представления…

— Мама!

— …Она бы вспоминала тебя как товарища, как друга, а ведь теперь она будет думать о тебе как о будущем муже… И действительно, еще влюбится в тебя. Неужели ты этого не понимаешь?

— Но ведь и я отныне буду думать о ней как о будущей жене и тоже могу влюбиться, и это будет замечательно!.. Сейчас ей всего пятнадцать лет, но когда будет двадцать один — двадцать три года, мы можем пожениться. Что тут плохого?