Контрабандистов привлекло мое положение ученого-астронома и репутация человека несколько не от мира сего плюс авторитет капитана нашей городской футбольной команды, добившейся всеамернканской известности, что, как они считали, могло принести пользу бизнесу. Но скорее всего их устраивало сочетание всех этих факторов, вместе взятых. Предложение, что и говорить, мне сделали заманчивое. Но не по адресу. По молодости лет я вспылил, решил покарать злодеев, добиться торжества справедливости и обратился в полицию, прихватив с собой в порядке вещественных доказательств двух сопляков, которые сунулись ко мне с этим заманчивым предложением. А шеф нашей местной полиции и почти весь его персонал, как выяснилось несколько позже, именно на них и работали. Вернее, на их хозяев.
В итоге после того, как я получил три пулевых и одно ножевое ранение и чудом остался жив, местную полицию и местную мафию посадили в одну и ту же тюрьму, поскольку, на мое счастье, в дело вмешался СОБН. Но главари ушли. Тогда я еще не понимал того, что, увы, чересчур хорошо знаю сейчас, — им служит не только местная полиция, да и не одна только полиция.
У нас ведь обычно что получается: накрываем мы где-то периферийное звено, громим отдельную базу, но вытянуть и размотать всю цепь целиком не можем. Кто-то умело рвет ее, как только мы беремся за дело слишком рьяно. Рвет и запутывает следы. Вот потому-то я так и расстроился сейчас, завалив операцию, — казалось, выпал очень нечастый в нашей работе случай зацепиться за что-то основательное, да не тут-то было.
А следы наши враги запутывают очень умело, устраняя при этом наиболее активных наших сотрудников, зачастую получая о них информацию намного оперативнее и полнее, чем мы о своем противнике. Не исключено, что прямиком из наших досье и папок. Так что и в своем собственном отделе я отнюдь не всем целиком и полностью доверяю. Не думаю, чтобы кто-нибудь хотел так работать.
Сергей мне как-то сказал по этому поводу:
— Беда ваша в том, что рубите вы сучья, и иногда даже довольно эффективно. Щепки летят с шумом и треском. Но сучьев много, и со всеми вам не справиться, если не срубить ствол под корень. А этого вам никто не разрешит.
Я было взвился:
— Как так не разрешит? У нас свободная страна, и людям давно уже надоело, что молодежь, их детей травят всяким зельем. Ты только посмотри, какая поднялась кампания борьбы против наркомании: врачи добровольно дежурят в специально оборудованных больницах; учителя пытаются занять подростков, чтобы отвлечь их от всяких уличных шаек, где процветает наркомания; общественные организации создают специальные фонды помощи жителям бедных районов, где особенно активно орудуют «пушеры». Известно ведь, что в безысходной нищете час искусственного блаженства, купленный за пятерку, иногда кажется единственным выходом. Мы боремся с этой заразой и справимся с ней…
— А «пушеры» ходят за вами по пятам и стреляют вам в спину, — хмыкнул Сергей. — Все деньги, друг мой, деньги. Я от души желаю вам успеха, ты же знаешь. Но в корень бить вам все равно не дадут, потому что в корне — деньги, как ты сам лучше меня знаешь, деньги большие, чтобы от них так запросто отказаться. Торговля наркотиками давно превратилась в хорошо поставленный бизнес. И, по данным ООН, дает своим организаторам больше прибыли, чем вся космическая промышленность.
Русские подо все стремятся подвести социальную базу. Но… За годы службы в СОБН я уже привык, что в Совете Безопасности наша организация получает больше поддержки от Советского Союза, чем от американского правительства. Вот и задумаешься поневоле.
В бытность свою астрономом я как-то по-другому на эти вещи смотрел. Ну не парадокс ли — обрести философский взгляд на жизнь, переквалифицировавшись из ученого в полицейского!
Хотя всерьез я начал об этом задумываться, еще когда отлеживался в госпитале после крушения моей башни из слоновой кости, крушения иллюзий о независимости академической жизни от суеты мирской и грез о безмятежном существовании среди друзей в тихом городке с его обсерваторией, библиотекой и спортивными площадками.
Задумался потому, что потерял Боба — давнишнего своего друга, коллегу и соратника по этим самым спортплощадкам, который за большие деньги стал связником бандитов. Он-то и порекомендовал им начать обрабатывать меня. Как знать, может, по-своему он о моем благе и заботился — как же, заработал сам, дай заработать и другу. Да и о чем тут особенно рассуждать, если в засаду, из которой я чудом ушел еле живой и не ушел бы вообще, если бы не счастливое стечение обстоятельств, заманила меня Кэт, на которой я хотел прежде жениться. Но что поделаешь, если очень уж она любила меха и бриллианты.
Мы с Сергеем молча сидели бок о бок за стойкой, потягивая виски. Хорошо, когда есть человек, с которым можно вот так просто помолчать. Даже от души отлегло.
— Как у тебя дела? — спросил я наконец, заказав нам еще по бокалу.
— Дела как сажа бела, — вздохнул мой русский приятель, помешивая лед в бокале.
Беседуя, мы обычно «меняемся языками» для практики — я разговариваю по-русски, он по-английски. Но сейчас он тоже говорил по-русски, из чего мне нетрудно было сделать вывод, что мой друг действительно чем-то изрядно огорчен. Я так не привык видеть этого здорового русского парня растерянным или опечаленным, что даже забыл о своих собственных заботах.
— Так что же у тебя стряслось? Главный редактор статью зарезал? Или ты проиграл в шахматы любимому партнеру? — пошутил я.
Карпов любит шахматы. С друзьями он играет охотно, потому что знает: им интересно с ним играть. Но когда ему хочется помериться силами с достойным противником, играет со специальным шахматным компьютером повышенной сложности. За год всего одну партию ему проиграл и ужасно расстроился. Живем мы в компьютерный век, но Карпов считает, что машина никогда не должна стать интеллектуально сильней человека. Или, вернее, человек не должен стать интеллектуально слабее компьютера. По его мнению, логика и быстрота мышления компьютера должны лишь все время подстегивать человека, держать в постоянной рабочей форме мыслительные способности, напрягать и тренировать их.