Гончаров усилил такую черту героя, как его крайняя неопрятность; в этом отношении он даже в какой-то степени близок к Тарантьеву. Илье Ильичу в новом, чистом халате «долго было ‹…› всё неловко. Он всё пожимался, морщился – и тогда только успокоивался, когда халат обомнется и засалится: впрочем, это не стоило больших усилий Обломову, даже никаких: у него это делалось быстро, само собою – и не только с халатом, но и со всяким другим платьем. Оно точно горело на нем. Наденет фрак или сюртук по два, по три раза – а кажется, как будто он три года носит их: всё как-то скоро изомнется, издерется, цвет полиняет, и вещь преждевременно делается старою» (там же, с. 98, сноска 4).

53

Обломов становится теперь еще более боязливым и осторожным: его страхи и опасения связываются не только с пребыванием «в тесной толпе» («задавят»), в лодке (ибо надежда «доехать благополучно до другого берега» была весьма «неверною»), в экипаже («лошади понесут и разобьют»), в квартире (появится разбойник, чтобы «убить и обокрасть его»), но и с пребыванием в компании или на прогулке: «…у него прежде удовольствия, прежде веселья являлась мысль, нет ли тут опасности какой-нибудь? не убьет ли чем-нибудь, не задавит ли, не вымочит ли, не обожжет ли, не обрушится ли…» (там же, с. 101, сноска 5).

Обратившись ко времени учения Илюши, Гончаров записывает на полях объемистую сцену, возвращающую читателя в Обломовку, к «старикам Обломовым». Илья Иванович советуется с соседями по поводу дальнейшего обучения пятнадцатилетнего Илюши и намерения отправить его для этого в Москву. «Одни были против, другие за. Последние говорили, что можно бы было ограничиться и тем, что Илюша выучил у Штольца ‹…›. Но старик Обломов сам упорно восстал против этого». Далее следовала живая беседа Ильи Ивановича с соседями по поводу одной из «новейших наук» – «психоядрия» – и рассказ Семена Семеныча о случившемся с сыном Андрея Матвеича казусе – обучении двенадцатилетнего мальчика «какой-то калиграфии». Вся сцена завершалась чисто обломовской сентенцией: «Вот эдак же и психоядрие ваше: станут учить психоядрию, а выучат, того гляди, репу разводить, что мы знаем и без них. Вот нынче каков народец!» (там же, с. 102-103, сноска 5).

Был развернут и рассказ о счастливом моменте юности, – моменте «кратковременного цветения» Ильи Ильича: «Но это был только миг единый. Поэты возбудили мечты юноши, но не привили страсти к подвигам: порывы мало-помалу улеглись, трепет, слезы прошли; аппетит пережил всё. Мечты остались мечтами, Обломов не переставал волноваться всю жизнь, но без всякой практической цели, а просто из одной чисто художественной любви к мечтам» (там же, с. 107, сноска 7). И в этих мечтах, как говорится в тексте первоначального замысла, Обломов «жил полною, широкою жизнью». Слова эти были дополнены вставкой на полях: «Он любил уходить в себя и жить в созданном им себе мире; он не пролежал и дня

54

дома: природа дала ему пылкую голову и горячее сердце, и если б только не мешало это грубое тяжелое тело, тогда… тогда далеко бы ушел Илья Ильич!» (там же, с. 118, сноска 8).1 В окончательном тексте от этой вставки остались только слова: «…Обломов любил уходить в себя и жить в созданном им мире» (наст. изд., т. 4, с. 65). В первоначальной редакции главы второй к фразе, завершающей рассказ о «внутренней жизни» Ильи Ильича («Никто не знал и не видал этой внутренней жизни ~ он ни к чему не способен»), также было сделано дополнение на полях: «Таково об нем и толковали везде, где его знали. Ведь как наружность-то в самом деле обманчива: людям довольно только заметить какую-нибудь пустую слабость в человеке, иногда самую невинную, например слабость к лежанью, чтоб заключить о его лени, неспособности. Иные, пожалуй, готовы отыскать бог знает еще какие пороки» (наст. изд., т. 5, с. 121, сноска 4) – и, так же как в предыдущем случае, в окончательном тексте от этой вставки осталась только одна слегка измененная фраза: «Так о нем и толковали везде, где его знали» (наст. изд., т. 4, с. 67).

При новом обращении к фигуре Захара (в будущих главах VII-VIII) в текст были внесены обильные, главным образом стилистические, исправления, а также значительное количество дополнений, в основном включенных затем в текст романа с некоторыми поправками и сокращениями. Так, например, фраза: «Важнее сумм (чем «лежащую на столе медную гривну или пятак». – Ред.) он, конечно, не украдет, может быть, потому, что потребности свои измеряет гривнами и гривенниками или боялся» – была дополнена на полях текстом: «что ли, быть замеченным, но во всяком случае не от избытка честности. Но вернее всего, не крал он больше денег оттого, что это сделало бы заметный ущерб его барину, а Захар не захотел бы сделать вреда ему ни за какие тысячи. Он понимал, что, прибирая к рукам плохо положенные гривны и пятаки, он не разорит Обломова» (наст. изд., т. 5, с. 123, сноска 6), из которого в окончательный текст романа вошли, в несколько измененном виде, лишь начальные слова:

55

«Важнее сумм он не крал, может быть, потому, что потребности свои измерял гривнами и гривенниками или боялся быть замеченным, но во всяком случае не от избытка честности» (наст. изд., т. 4, с. 68). В тексте романа были использованы также следующие вставки, связанные с Захаром: наст. изд., т. 5, с. 124, сноска 2 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 68, строки 17-20), с. 125, сноска 10 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 68, строки 33-37); с. 126, сноска 14; с. 127, сноски 3, 4, 7-9 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 69-70, строки 23-9); с. 130, сноска 1 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 71, строки 20-29); с. 130-131, сноска 8 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 71-72, строки 39-13); с. 132, сноска 4 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 72-73, строки 42-2); с. 133-134, сноска 6 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 73-74, строки 26-10); с. 149, сноска 3 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 82, строки 10-30); с. 152-153, сноска 4 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 87, строки 31-39); с. 164-165, сноска 15 (ср.: наст. изд., т. 4, с. 96, строки 1-16).

В главе третьей части первой (в той ее части, которой соответствует будущая глава X) поздние изменения вообще незначительны. Так, в сцене у ворот были несколько расширены фрагмент с «огромным верзилой лакеем» (там же, с. 172, сноска 2) и желчная речь Захара, обращенная к кучеру (там же, с. 175, сноска 3).

В главе пятой части первой (будущая глава XI) характер поздних изменений такой же, кка и в предыдущих. Помимо стилистических исправлений в ней были сделаны отдельные дополнения: так, внезапно появившийся во время погони рассвирепевшего Обломова за Захаром хохочущий Почаев в новой сцене, здороваясь, ведет последовательный диалог с Захаром, потом с Обломовым; с первым он шутит, второго, подведя к окну, рассматривает с пристрастием и любовью и замечает: «- Да что это у тебя слезы на глазах?». На что Обломов отвечает: «- Ты приехал, да еще бы не заплакать от радости. Ах, дружище, вот не чаял, не гадал; а ты как с облаков. Обними же меня еще. Вот так» (там же, с. 181, сноска 2).

Заключительные слова Почаева из ответа Обломову: «…а ты с Захаром перенес меня внутрь, в сердце России» – были заменены: «прямо в Обломовку» – и дополнены: «И сон, и квас, и русская речь… о, fumus patriae…» (там же, с. 181, сноска 7). Последующий диалог Почаева и Обломова подвергся в основном стилистической правке: одни фразы и слова были заменены на другие (см., например:

56

там же, с. 182, сноски 1, 9; с. 183, сноски 1, 5; с. 186, сноска 2; с. 187, сноски 9, 10; с. 188, сноски 1, 2; с. 189, сноски 1-3), введены отдельные мелкие дополнения (см., например: там же, с. 182, сноски 2, 4, 8; с. 183, сноска 7; с. 184, сноски 2, 4, 7, 8; с. 187, сноски 2, 6-8; с. 188, сноски 6, 7; с. 190, сноски 2, 6). В этом диалоге было сделано также исправление, имевшее целью лишний раз подчеркнуть полную беспомощность Ильи Ильича в практических делах. Когда речь заходит об оставленной ему Почаевым доверенности на ведение дел, благодаря которой можно было «сделать отзыв на запрос», Обломов сначала не просто заявлял, что не умеет «писать казенных бумаг», но и почти упрекал Почаева за то, что, зная это, он дал ему доверенность. Новый ответ Ильи Ильича показывает даже не беспомощность его, а абсолютную неспособность к каким бы то ни было делам и тем более решениям: «…какой же отзыв? что это значит отзыв? я даже не понимаю, как и приняться…» (там же, с. 187, сноска 9).1 Изменяется и прежняя довольно мягкая реакция Почаева на такую чисто обломовскую непрактичность. Андрей Павлович уже не «сказал», но «с изумлением спрашивал» (там же, с. 189, сноска 2), не «сжал губы и начал ходить», а «подавил какое-то рычание, стиснул зубы и опять пошел ходить» (там же, с. 189, сноска 7) и, наконец (это добавлено над строкой и на полях): «…молча, с озабоченным видом всё ходил взад и вперед по комнате», а «Обломов молча страдал от немого укора, написанного на лице Почаева» (там же, с. 190, сноска 5).