И сердце болит за него еще сильнее.

Я тянусь к нему и кладу на плечо подрагивающие пальцы. После этого все происходит очень быстро. Он разворачивается так резко, что я отшатываюсь, спотыкаюсь и приземляюсь на пол. Вскрикиваю, когда резкая боль пронзает спину. Но я мгновенно забываю о ней, посмотрев на Димитрия. Он поднял кулак, но не в гневе. Он… О, Боже…

Он напуган.

В ту минуту, когда до него доходит, что сделал, Димитрий опускает кулак, и на его лицо возвращается привычная маска. Но уже слишком поздно: я увидела. Увидела страх в его глазах. На какую-то секунду он принял меня за кого-то другого. И когда я дотронулась, он среагировал. Он испугался. Что бы ни сделали с Димитрием, это было плохо. Это было достаточно плохо, что он не терпит прикосновений, и не из-за отвращения или воспоминаний, а из-за чистого страха.

В глубине души ему больно от непрошеных прикосновений.

― Я... ― начинает он, его голос полон эмоций. ― Извини.

Я качаю головой, опускаю руки по бокам и поднимаюсь. Встаю на ноги, но держусь от него на расстоянии.

― Сама виновата, я не должна была подкрадываться.

Мы смотрим друг на друга, и это так много значит.

― Как ты сделала это?

Я смущенно качаю головой.

― Что именно?

― Оставила ненависть в прошлом.

Я улыбаюсь, но так жалко и слабо.

― Я и не делала этого, Димитрий. Я просто узнала, как не дать ей поглотить меня.

Он опускает взгляд, а затем поворачивается и смотрит на океан.

― Я так не смогу.

― Потому что не веришь, что можешь.

Напрягшись всем телом, он поворачивается ко мне.

― Я устал. Завтра мы причаливаем к острову. Предлагаю тебе отдохнуть.

И уходит.

Неужели для него одна мысль о том, чтобы посмотреть в глаза своим проблемам, действительно так сложна?

Ох.

Ничего себе.

***

Остров, на который мы высадились, потрясающий. Нет, еще лучше. Я была на некоторых островах с Хендриксом, но этот... лучше всех. Песок не желтый, а белый. Прекрасный мягкий белый цвет, от которого при определенном положении солнца почти режет глаза. Волны, набегающие на берег, кристально чистого синего цвета, поэтому видно все, что находится под водой.

Деревья высокие и зеленые, в окружении крошечных кустарников, которые, кажется, обнимают каждое из них. Через весь остров течет ручей. Я знаю это, потому что пошла погулять сразу, как мы добрались сюда. Далеко на востоке несколько массивных скал. В одиночку я не собираюсь приближаться к ним.

Мы разбили лагерь на небольшой поляне, использовав деревья, чтобы установить палатки. Вечером будет довольно прохладно, поэтому нам просто необходимо укрытие. Конечно, у нас есть корабль, если все пойдет наперекосяк, но думаю, что, как и я, никто не хочет сидеть на корабле, когда есть этот рай. Именно такие места не дают нам сходить с ума через несколько недель плаванья.

Пиратская жизнь трудна, но еще и полна свободы. Большая часть моей души всегда будет принадлежать океану, свободе, названной семье. Но другая часть меня отчаянно ищет жизнь на суше. Жизнь, где я смогу быть собой. И в то же время, не сомневаюсь, что, настань этот день, я бы скучала по океану. Это практически невозможно.

― Где Дими? ― спрашивает Ливви, останавливаясь рядом со мной.

Я сижу на берегу ручья, болтая ногами в воде. Услышав ее голос, я вздыхаю. Она гадкая, раздражающая женщина, и я абсолютно не вижу, что Димитрий мог найти в ней. Ну, разве что сиськи.

― Откуда мне знать? ― бормочу я.

― Его нет несколько часов.

― И что?

― Ну, ты всегда таскаешься за ним.

Закатываю глаза. Я не стану ввязываться в это. Я знаю, что она делает, и не собираюсь играть в эту игру.

― Ну, его со мной нет, так что иди и найди его сама.

Она фыркает и уходит. Я вздыхаю с большим облегчением. Три секунды общения с этой девушкой заставляют меня хотеть выколоть себе глаза. Я снова сосредотачиваюсь на прохладной воде и тут же слышу шаги рядом с собой. Бросив взгляд через плечо, вижу Люка. Боже, здесь просто некуда бежать.

― Где Димитрий?

― Да какого черта! Я что, справочная?

Он поднимает брови, мотая головой.

― Я не знаю! ― повышаю голос, поднимая руки вверх. ― Я его не видела!

― Его нет несколько часов, никто не может его найти.

Я встаю, рыча.

― Пойду его найду, потому что, кажется, никто из вас этого не может сделать.

― Я просто подумал, что ты можешь знать. Я не собираюсь его разыскивать.

Качаю головой с громким вздохом раздражения.

― Зачем тогда спрашивать?

― Я же сказал тебе, ― просто говорит он. ― Думал, может, ты знаешь.

Я качаю головой и топаю к густым влажным деревьям.

― Куда ты? ― окликает он.

― Искать твоего босса.

― Он, наверное, не хочет, чтобы его нашли.

― Да наплевать, ― бормочу себе под нос.

***

Через два часа безуспешных поисков я начинаю паниковать. Конечно, Димитрий мог вернуться в лагерь и сейчас организовывать уже мои поиски, но я не рискую. Я добралась до скал, разыскивая его повсюду. Солнце зайдет через несколько часов и станет холодно. Я глубоко вздыхаю и, собравшись с духом, начинаю подниматься на скалы.

Приставляю руку козырьком от солнца, чтобы лучше видеть. И тогда замечаю его. Он сидит на камне, опустив голову, положив ногу на валун рядом с собой. Я бы сказала, что он просто хотел побыть один, пока не замечаю кровь на ноге. Он ранен. Не задумываясь, бросаюсь к нему. И из-за валунов у меня уходит целых десять минут, чтобы добраться до него.

― Димитрий? ― окликаю я, подойдя.

Он поворачивается, смотрит на меня и секунду выглядит потрясенным. Будто ждал кого-то другого.

― Не думал, что появишься именно ты, ― тихо произносит он.

Ха, да я телепат.

― Остальные собирались дать тебе время побыть одному. Тебе повезло, что мне хватило ума проигнорировать их мнение.

Взгляд его голубых глаз, наполненный болью, пересекается с моим, и он напоминает мне сломленного больного щенка. Он выглядит так… Боже, таким раздавленным. Я опускаюсь на колени возле него и осматриваю ногу. Глубокая рана, все еще довольно сильно кровоточит. И еще гематома на лодыжке.

― Что случилось?

― Поскользнулся.

― Ясно, спасибо за подробное объяснение. Ты можешь идти?

Он резко смотрит на меня.

― Стал бы я сидеть здесь, если бы мог идти?

― Ладно, умник, ― саркастически говорю я, ― если тебе нужна моя помощь, то перестань грубить, или я брошу тебя здесь.

Какую-то секунду он молчит.

― Что, черт возьми, такая мелочь, как ты, собирается сделать?

Я встаю и упираюсь руками в бедра.

― Ты просто не знаешь, какая я: стоит меня завести ― и я взрываюсь...

Уголки его губ дергаются в улыбке, и тогда понимаю, как двусмысленно прозвучали мои слова.

― И я взрываюсь так, что мало не покажется.

Да уж, это прозвучало не лучше.

Теперь он почти улыбается мне. Боже. Как он красив.

― Т-так, ― я заикаюсь, ― так ты позволишь помочь или нет?

― Мы ни за что не вернемся в лагерь вовремя, ― замечает он.

― Может быть, но сидеть здесь глупо. Ты замерзнешь.

Он снова смотрит на меня.

― И какой у тебя план?

Я наклоняю голову в шоке, что он на самом деле позволит мне помочь ему.

― Ну, во-первых, надо перевязать рану. Значит, тебе придется позволить мне дотрагиваться.

Его тело напрягается.

― Только быстро, ― выдавливает он.

Я киваю и раздумываю, чем бы воспользоваться. Нужно остановить кровотечение. Я осматриваю его одежду: джинсы, ботинки ― ну, теперь один ботинок ― и обтягивающую черную футболку. Хочется сказать ему, чтобы снял футболку, но использовать то, что на мне, более логично: я в длинном платье. Наклоняюсь и, пошарив пальцами по земле, нахожу острый камень. Использую его, чтобы проделать дырку. Как только появляется маленькая прореха, я использую обе руки, чтобы оторвать полоску.

И все получается не так, как планировалось. Да, я отрываю полосу, но заодно и половину своего платья. Понимаю, что становятся видны и трусики, и мои ужасно белые ноги. Супер! Чувствую, как щеки краснеют, и стоя на коленях, боюсь взглянуть на Димитрия. Но прежде чем коснуться его, гляжу вверх. Он снова смотрит на меня таким взглядом. Таким великолепным, жаждущим, напряженным взглядом.

― Знаю, что это ничего не значит и не изменит, что тебе будет неудобно, но мне важно, чтобы ты знал: я никогда не сделаю тебе больно, Димитрий. Никогда.

Его взгляд смягчается, и он прищуривается, глядя на меня, будто не может меня понять. Я слегка улыбаюсь ему и наклоняюсь, осторожно берусь за лодыжку. Он вздрагивает, и, быстро посмотрев на него, замечаю сжатые челюсти и закрытые глаза. Бедняга. Я сосредотачиваюсь на том, что делаю: закрепляю самую широкую часть над раной, а затем крепко бинтую. Закончив, мягко похлопываю его по колену, и он открывает глаза.

― Все сделано. Ты хорошо справился.

Я встаю и оглядываюсь вокруг, ища кое-что еще. Замечаю несколько толстых веток, упавших с дерева недалеко от нас. Карабкаюсь к ним через несколько камней. Перебираю их, пока не нахожу достаточно толстый сук, который Димитрий мог бы использовать как костыль. Возвращаюсь к нему и протягиваю ветку.

― Сейчас или никогда, солдат.

О, его глаза снова просветлели и просто великолепны.

― Зачем?

― Не хочется расстраивать тебя, ― говорю я, небрежно опираясь на сук, ― но ты должен позволить мне помочь тебе вернуться. А это поможет нам.

Он морщит лоб.

― В смысле...

― Ты возьмешь палку, видишь? ― демонстрируя, говорю я. ― И обнимешь меня за плечо. Вместе, палка и я, поможем тебе вернуться.

Он уже качает головой.

― Нет, во мне шесть футов роста, а ты…

― Что? ― бросаю я вызов.

― Ты мелкая.

― Зато энергичная, помнишь?

Он качает головой.

― Костыля будет достаточно.

― Нет, ― говорю я, придерживая сук, когда он тянется за ним. ― Не будет.

― Джессика, дай мне палку.

― Не дам.

Он опускает голову и что-то ворчит, а затем снова пытается:

― Отдай. Мне. Палку.

― Ты хочешь умереть, Димитрий?

― Глупый вопрос.

Я качаю головой, вращая палку кончиками пальцев.

― Нет, это вполне логично, учитывая, что ты можешь подхватить инфекцию или усугубить ее, опираясь на палку, поэтому я снова спрашиваю: ты хочешь умереть?