А у вас, правда, больше нет таких?— спросил я старика.

Последняя,— подтвердил он.— Мне в конторе их десять штук выдавали. Главная приманка! Из-за нее-то и вся выручка идет с этого крана. Что завтра будет, когда и эту последнюю они выиграют?..

Почему вы говорите — завтра?

Ясно почему. Потому что сегодня и выиграют.

Сегодня?— переспросил я.

Вот стемнеет — и придут как обычно. Скоро уже...

Хурсанд-бобо!— взмолился я.— Вы их, пожалуйста, больше к этому автомату не подпускайте. Вчера знаете что в школе было! Ужас!

Как не подпускать?!— усмехнулся Хурсанд-бобо.— Любой имеет право. Бросай монетку — и играй. А повезет тебе или нет — это один Айнштейн знает.

— Но ведь здесь много и других автоматов,— затараторил Борька.— Вон — охота есть... И гонки... И торпеды. Пусть там резвятся. Хоть на сто рублей.

Хурсанд-бобо развел руками, сухо сказал:

Не положено нам запрещать клиенту играть там, где ему нравится. Нет таких правил.

Ну хотя бы коньяк пусть больше не вытаскивают,— взмолился Самохвалов.— Тут же прорва всякой всячины. Можно зубную пасту выиграть… Или — конфету... Зачем обязательно бутылку?

— Азарт называется,— объяснил Хурсанд-бобо.— Тут, детки, главное — азарт. А у этого вашего... солдата с зеленой тюбетейкой... азарта — как навоза в кизяке. Больше чем надо. Весь из азарта состоит. Пока он все деньги в щель не побросает — ни за что не успокоится. Банкир! Так что плакала сегодня и эта бутылка — вот увидите...

Мы переглянулись. Что же делать? Ведь Ромка Суровцев обязательно придет выигрывать и эту бутылку, чтобы и завтра над школой покуражиться.

У тебя сколько денег есть?— спросил я Борьку. Самохвалов полез в карман, достал:

Вот...

У меня с поездки в Катта-Караван тоже оставалось кое-что.

—Будем драться,— сказал я.— С этим вот...— одноруким бандитом,— и показал на кран.

Хурсанд-бобо выдал нам шесть монет и мы приступили к схватке. Мы бросали в щель монету за монетой. Кран, нацеленный на бутылку, хватал пустоту и относил в лоток воздух. Мы не успели и оглянуться, как все наши монеты были проглочены прожорливым бандитом. Хурсанд-бобо посмеивался и что-то бубнил про себя, молитвенно закатывая глаза. Мне послышалось, что он шепнул: «Наша взяла!»

Не отвечая на его шуточки, мы вышли на улицу. Что же делать? Где взять деньги, чтобы расправиться с одноруким бандитом?А Хурсанд-бобо тоже хорош... Так поставил бутылочку, в самый угол ящика, что бедный крюк себе уже все пальцы отбил о стенки ящика, а схватить никак не может. Но ведь солдат целых девять раз сумел это сделать... Сумел ведь! И денег потратил, видать, уйму. Дешевле в магазине купить — а он — сюда, играть... Ясно — азарт... А сколько его в Ромке Суровцеве — Хурсанд-бобо нам уже объяснил.

Мы шли домой понурые. Самохвалов знал, что мать денег не даст. Еще и накричит. Я тоже ни на что не надеялся... В любом случае — поинтересовались бы, зачем срочно понадобились дньги на ночь глядя. Врать не хотелось, а как сказать правду?

У первого подъезда, на скамейке, толпа ребят сгрудилась вокруг Кати Суровцевой, демонстрировавшей двору очередной подарок — японский диктофон.

...И на уроки брать его теперь буду!— услышал я хвастливый голос Суровцевой.— Теперь мне ничего не нужно записывать — все за меня диктофон сделает.

С ним и экзамены сдавать можно,— продолжала она.— Великолепная шпаргалка! Можно заранее записать на пленку все ответы и пронести диктофон на экзамен. Он что хочешь подскажет.

Я протиснулся сквозь кольцо воздыхателей, любовавшихся пластмассовой штучкой, и с вызовом сказал:

Подскажет, да не все!.. Он тебе, например, не подскажет, где такую футболку достать!— и я вновь ткнул пальцем в собственную грудь, где была обнародована известная уже Суровцевой заметка Олега Сиропова о спасенной корове.

Если будет надо — подскажет!— отрезала Суровцева.— Захочу — папа и такую мне купит.

Шиша с два купит!— гневно выкрикнул Самохвалов.— Такая, если хочешь знать, одна в Ташкенте и даже на земле.

—Все равно достанет,— спокойно повторила Катя.

Слушай!— вспыхнул я.— Не надо доставать. Хочешь — я тебе свою отдам. Я не шучу...

Даром отдашь?— сощурилась Суровцева.— Это почему ты такой добренький стал?

—Вот еще — даром! Три рубля давай, если есть.

—Пять!— испуганно крикнул мне Самохвалов через головы ребят,— Или шесть... Или восемь...

—Шесть,— сказал я.— Я забыл: она шесть стоит.

Дворовые ребята умолкли, увлеченные нашим с Суровцевой торгом.

—А ты, правда, не шутишь?— спросила Катя.— Тебе не жалко?

Я ухмыльнулся:

—Не перевелись еще добрые люди.

—Тогда я сейчас,— бросила Суровцева и скрылась в подъезде завопив на весь двор: «Мам, откро-ой!». Через минуту она вынесла две хрустящие зеленые бумажки и протянула мне:

—Держи, если не шутишь.

Я передал трешки Борьке и живо стянул с себя футболку. Удача сама плыла нам в руки. Благодаря спасенной от огня корове Кисе, мы с Самохваловым получали солидный шанс спасти всех мальчиков от нависшей угрозы. Ведь, судя по всему, Леопард Самсонович не шутил... А десятиклассник Ромка Суровцев — катькин брат — вполне мог завтра же вынудить директора школы привести в исполнение обещанный приговор....

Похрустывая добытыми без всяких усилий трешками, мы спешно возвратились в зал игровых автоматов, где прожорливый кран тотчас же принялся уминать мою футболку. Только к концу третьего рубля нам удалось крюком царапнуть бутылку. Это вселило в нас надежду. В начале пятого рубля крюк наконец-то зацепил бутылку, но выронил ее на полпути. У нас оставалось монет ровно на три тура, когда наконец, изловчившись, Самохвалов хватанул крюком проклятую бутылку и швырнул ее в лоток. Бутылка тяжело скатилась вниз, и Борька взял ее за худющее горлышко. Наша! Наконец-то она наша!

Бутылку Самохвалов сунул в карман брюк, где ей было глубоко — с горлышком, и мы вышли на темнеющую улицу. Вдруг Борька дернулся и схватил меня за руку:

Идем сюда!.. Быстро!..— и потащил меня за толстый карагач.— Прячься, скорее!

Что случилось?— огорчился я, не готовый к новым приключениям. Пора было спешить домой, где уже не избежать упреков.

Гляди!— показал Борька.— Ромка топает. Он, гад!

И точно. К залу игровых автоматов, то и дело оглядываясь, посмеиваясь и давая друг другу «петушка», быстро шли Ромка и его дружок по кличке Шакал. Шакал, по рассказу Борьки, был знаменит тем, что, если дул ветер, он первым прибегал в общий сад за домом — собирать упавшие орехи и урюк... Кажется, мы успели!

Как говорит Акрам — «И на бревне можно приплыть раньше крейсера».

Но мало было обвести вокруг пальца Ромку Суровцева и Шакала. Что-то теперь надо было делать с взятым нами с боем призом, бутылкой.

— Закопать ее надо,— предложил утром Самохвалов, когда мы с ним утречком встретились в моем подвале. Лаз мы давно прорыли, и теперь наши подвалы сообщались как сосуды на столе лабораторных работ физика Николая Алексеевича.— Давай на три года закопаем. Здесь, в подвале, и закопаем... Идет?! А школу окончим — откопаем. Я читал — так все в Грузии делают.

—Там бочку закапывают,— возразил я.— И не на три года, а на сто лет — не меньше.

И что же ты предлагаешь?— спросил Самохвалов.

Директору отдать.

Просто отдать?

Зачем — просто. Отдать и сказать, что больше такого у нас не будет.

А мы скажем ему, что это Суровцева работа, солдата удачи? И — Шакала?..

Сказать бы надо,— кивнул я.— Но тогда мы будем просто ябедами.

Что же делать?— вздохнул Борька.— Может, сказать директору, что он обо всем может узнать у Хурсанда-бобо.

Все равно получается, что ябеды,— сказал я.— Все равно... Из-за нас они из школы вылетят.

Положение было сложным. Как же нам поступить? Вроде, и Ромку с Шакалом, наказать надо. Заслужили, раз молчали тогда, в зале, и ржали со всеми вместе. А вчера опять на охоту бежали. И подстрелили бы и эту, десятую, птичку с тремя звездочками на фюзеляже, если бы не мы.