Люди, впервые попавшие в кабинет Вадима Алексеевича Заборского, сразу же чувствовали, что в этой большой, обклеенной синтетической пленкой «под орех», освежаемой кондиционером комнате не хватает чего-то очень существенного. «Чего же, в самом деле?!» — думал посетитель, порою путаясь в первых фразах. Но рано или поздно соображая: стола! Того самого письменного стола, без которого до сих пор не обходились ни бюрократ, ни ярый борец с бюрократией. «А как же он работает? — мучился посетитель. — А папки, бумаги разные где хранит?..»

Если кто-нибудь решался задавать подобные вопросы вслух, главный архитектор города охотно отвечал. Он считал свое рабочее место образцом для подражания. Как он работает? Очень просто. Видите вон этот, дальний угол кабинета, осененный листьями громадной бегонии, увитый комнатными «лианами»? Там стоит тройка мохнатых кресел, а рядом на изящной подставке — блок аппаратуры. С краю находится диктофон. Вадим Алексеевич не пишет, а наговаривает кассету. Чтобы обрабатывать текст, у него есть секретарь-машинистка с дипломом филолога… Где он хранит бумаги? А их здесь вообще нет. Рядом с магнитофоном — аппарат, похожий на телевизор, стоящий на другом, плоском радиоприборе. Это микрокомпьютер «Роботрон». Записи, расчеты, чертежи сберегаются в его памяти. Ряд завершает телефон-селектор с разноцветными трубками. С его помощью (и только так!) главный архитектор проводит совещания… Так зачем же Заборскому стол — анекдотический предмет, неразлучный на карикатурах с тупой физиономией «столоначальника»?

Секретаршу свою, немолодую женщину с чудовищной работоспособностью, Вадим Алексеевич ценил и попусту не тревожил. Ей не вменялось в обязанности лично заходить в кабинет и докладывать, кто просит приема. Мелодичный сигнал; по динамику внутренней связи звучит низковатый голос Ксении Прокофьевны. Говорит она немного манерно, нараспев, как актриса, играющая светскую даму:

— Э-э… Вадим Алексеевич? К ва-ам, я бы сказа-ала, несколько необы-ычная посетительница. Я предлага-ала ей обратиться в один из отде-елов, но она такая насты-ырная… говорит, что ей подходите только вы-ы!

Заборский предельно вежлив, но столь же краток в речах.

— Пожалуйста, точнее, Ксения Прокофьевна. Откуда посетительница? В чем необычность?

— М-м… Я бы сказала, в ее крайней ю-уности. Это школьница, ученица седьмого… ах, простите, восьмого класса, и зовут ее И-ира, Ира Гребенникова. Так ей мо-ожно войти?

В идеально организованном уме Вадима Алексеевича складывается привычная схема. «Школьница — будет приглашать — какой-нибудь клуб интересных встреч — рассказать о будущем города, о генплане — то же, что в последний раз по телевидению — отказать, огорчатся — почему бы и не выступить — общение с молодыми помогает сохранять форму — возьму цветные слайды…»

— Пусть войдет.

Тонкая звуконепроницаемая дверь кабинета бесшумно отъехала вбок, послушная нажатию детской руки, и перед Вадимом Алексеевичем предстала посетительница.

Заборский сделал несколько шагов вперед, подал руку:

— Здравствуйте, Ирина. Проходите, пожалуйста.

Почти беззвучный ответ, почти неощутимое пожатие. Она не удивилась отсутствию стола — нет опыта хождения по кабинетам. Кто для нее хозяин — сухощавый, высокий, благородно седеющий, по общему признанию здорово похожий на актера Грегори Пека? Воплощение солидности и власти? Или у этой щуплой Иры, с ее бледным большеротым личиком, с печальными не по возрасту черными глазами, иная шкала ценностей?..

Вадим Алексеевич с обычной для него ненавязчивой галантностью, точно взрослую, проводил девочку до кресла под бегонией, сам сел напротив. Ира никак не решалась начать разговор — смотрела исподлобья, пальчиками с обкусанными ногтями потирала линялые джинсы на коленке. Заборский попытался помочь:

— Насколько я понимаю, то, что привело вас ко мне, связано с моей работой?

— Да, — выдавила она и заторопилась, словно боясь, что не сумеет заставить себя начать вторично. — Я слушала вас по телевизору, когда вы рассказывали о генеральном плане… и там про Шалашовку, что там построят двадцатиэтажные дома и… и…

Она снова умолкла, насупилась, опустила глаза.

— Вы, наверное, хотите узнать подробнее, что будет на месте вашего дома?

— Да… если можно!

«Проявим чуткость — не станем ей портить мнение о старших — одноклассники вряд ли последуют ее примеру — минут десять уделю».

Заборский коснулся клавишей «Роботрона»:

— Вам как показать, в планиметрии или в стерео… ну, в общем, вид сверху или в объеме?

— Я понимаю, — нервно сглотнув, закивала Ира. — Покажите в планиметрии, пожалуйста.

Повинуясь уверенным движениям архитекторских пальцев, на телеэкране возник нарисованный зелеными светящимися линиями, ювелирно подробный чертеж. Его основу составляли извилистые контуры высот. Словно пень распилили поперек годовых колец и половинки развернули закруглениями друг к другу — два холма сжали в долине бывшее село Шалашовку. Мозаика усадеб раскинулась по склонам. Сверху наискось ее пересекал, не считаясь с рельефом, проспект Дружбы, проложенный по искусственной насыпи.

— Это как сейчас, да?

— Точно. А теперь заглянем в будущее.

На сеть сплошных линий лег пунктирный геометрический рисунок. Вместо уютных изгибов улиц, возникших, может быть, еще на месте древних охотничьих троп, — гигантские трапеции, лучи, многоугольники. Долина будет засыпана сотнями тысяч тонн песка, склоны исчезнут, и там, где нарисовано нечто вроде шестерен, встанут подоблачные башни.

— Вот так… Где ваш дом? О нет, нет, не пальцем! У нас все на мировом уровне. Прошу! — Вадим Алексеевич подал Ире нечто вроде толстой авторучки на проводе. — Это электронный карандаш. Можете пометить крестиком или обвести…

Дрожащей рукой поводив около экрана, девочка неуверенно нарисовала колечко, и оно тут же налилось фосфорической зеленью.

— Ага… Значит, улица Грабовского?

— Да-да… Номер тридцать четыре! — Ира подняла умоляющие глаза. — Так вы его… его…

— Увы, не только его, но и практически всю улицу Грабовского. Как видите, на ее месте будет площадь с бассейном, универсам… — Заборский вызвал на экран бегающую стрелку-указку. — Дальше — летний ресторан, спортплощадки, городок аттракционов. Сейчас там всякие овраги, сорные заросли; мы их тоже уберем, конечно.

— А сносить… дома и все прочее… вы скоро начнете?

— Боитесь, что вас переселят в худшую квартиру? Или куда-нибудь далеко от друзей? Но мы тут, увы, бессильны. Это решает горжилуправление…

— Нет, — твердо проговорила девочка. — Я сказала вам неправду. Мой дом новый, на проспекте Дружбы, его трогать не будут…

— Так в чем же проблема? — суше, чем до сих пор, спросил главный архитектор и красноречиво посмотрел на часы.

— Извините меня, пожалуйста! — сказала Ира, сложив ладони перед грудью. — Мне надо знать только одно: скоро ли… когда…

— Мы возьмемся за Грабовского? («Что за черт — влюблена она, что ли? — и предмет живет именно там — нет, пора гнать — хватит изображать доброго дядю!») Могу сказать… Простите, одну минуту!

Заскакала игривая электронная мелодия, будто щипал паутинные струны оркестр гномов. Так звучал тут звонок телефона. Заборский снял одну из трубок — красную. Звонили из столицы. Его зимняя поездка в Австралию решена. К антиподам, шутит хорошо знакомый ответственный работник. Походим вниз головой, отвечает Вадим Алексеевич. Еще несколько фраз по делу, взаимные вопросы о здоровье, о семье… Гномы дают серебристый отбой.

Вернувшись под бегонию, Вадим Алексеевич не сразу вспомнил — зачем тут эта черноглазая, глядящая на него с жадным ожиданием?.. Ах, да! Был вопрос, и он обещал ответить…

— Нулевой цикл универсама мы закладываем в сентябре. Значит, через месяц начнем валить. У вас все? Ко мне сейчас должны прийти…

— Нельзя, — сказала она, медленно вставая с кресла, со страшно расширенными зрачками. — Нельзя трогать тридцать четвертый номер по улице Грабовского!..