Ночью Тюльпанову пришлось худо. Поначалу он долго не мог заснуть: перед ним неотступно маячило белое, без кровинки, лицо Ляпидуса с опущенной, как у обиженного ребенка, нижней губой. Вопреки ожиданию тот не стал спорить, не пытался затеять скандал, когда Вайль, глядя в сторону, чуть не извиняясь, сообщил, что в рукописи обнаружена одна сотая полезной информации, а по инструкции для получения права на публикацию надо иметь не менее пяти процентов. Ляпидус вообще слова не произнес, только весь как-то обмяк, длинные руки повисли вдоль худого туловища, в глазах застыло отчаянье. Глядя на эту безмолвную скорбь, эту трагедию внезапно утраченных надежд, Тюльпанов даже выругал себя за Питона и сгоряча дал клятву выпустить ему электронные кишки. Вайль перепугался, кинулся искать врача, но Ляпидус собрался с силами, нахлобучил на лысину соломенную шляпу и так же молча, не попрощавшись удалился.

Где-то к полуночи угрызения совести перестали терзать Тюльпанова, не очень-то жалостливого по натуре. «Какого черта я маюсь, — подумал он, — в конце концов, все идет как надо. Мыс Вайлем разнюнились, посочувствовали Ляпидусу, а сочувствовать надо тем несчастным, кому пришлось бы читать его опус, — это ведь все равно что жевать бывшую в употреблении жвачку. К тому же бумага, печать, накладные расходы… Да при чем тут бумага! Ляпидус своей пустопорожней стряпней отнимает у людей драгоценное время, он злостный расхититель мозговых клеток и, значит, враг общества.

Куда хватил, — урезонил себя Тюльпанов, — так уж и враг! А кому велят изучать творения Ляпидуса и ему подобных? Пусть себе лежат на полках и собирают пыль… Если б так, если бы на них стояло клеймо: «Халтура!» Напротив, скорее всего и обложка будет завлекательная, и цена сходная, а уж по части названия и заголовков Ляпидус постарался, здесь он, надо отдать ему должное, большой искусник. Пробежишь глазами оглавление, схватишь без звука и, прижимая к сердцу, словно это «Три мушкетера», побежишь домой в предвкушении встречи с прекрасным… Нет, Ляпидус доподлинно враг, поделом ему, Питон рассудил по-справедливости…»

На том сон сморил Тюльпанова. В причудившемся кошмаре Питон, на сей раз натуральный, как он запомнился с посещения зоопарка в детстве, легко проглотил тощее тело Ляпидуса и потянулся к Вайлю. «Почему меня, а не Тюльпанова? — взвизгнул тот. — Мы так не условливались!» — «Не огорчайтесь, Максим Максимович, — сказал Питон, — дойдет и до него очередь. Я его на десерт, как самого упитанного…» И Вайль исчез в бездонной глотке.

У Змея был мелодичный женский голос, как у его механического тезки, — шуточка Вайля, попросившего в свое время Катерину озвучить Питона. Где она теперь?.. Он подсознательно попытался переключиться на более приятное сновидение, но мелькнувший было образ жены померк, а вновь появившийся Питон воркующим голоском возвестил, что час его настал. «Беги, спасайся!» — застучало в голове, но Тюльпанов с ужасом обнаружил, что ноги отказываются ему служить. Он закричал и проснулся.

В дверь кто-то отчаянно колотил. Еще ничего не соображая, Тюльпанов сунул ноги в шлепанцы и побрел открывать. Ворвался Вайль.

— Вы что, оглохли? Я уже час звоню!

— Спал крепко, — извиняющимся тоном сказал Тюльпанов. — А что, собственно, случилось?

— Беда, Платон, беда!

Не часто церемонный соавтор называл его по имени. По взъерошенному виду Вайля Тюльпанов понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Он моментально сбросил остатки оцепенения и пришел в обычное для себя состояние нагловатой решимости.

— Говорите толком… Вот, выпейте чаю, это поможет вам прийти в себя. Что-нибудь с Питоном?

— Что ему сделается?

— Тогда с чего переполох?

— Ляпидус.

— Поднял шум? И черт с ним, как-нибудь уладим.

— Хуже, Платон, хуже.

— Да говорите же, наконец!

Вайль взял из рук Тюльпанова чашку чаю, выпил, аккуратно поставил на стол.

— Ляпидуса больше нет, — сказал он еле слышно.

— То есть как нет?

— Умер.

Тюльпанов охнул.

— Вот уж от кого не ожидал!

— Что значит «не ожидал»? Это с каждым может случиться.

— Разумеется. Я в том смысле, что не ждал от него такой впечатлительности. Значит, удар хватил?

— Хуже.

— Что может быть хуже?

— Подозревают, наложил на себя руки.

— Ерунда! Самоубийство! Когда почти забыли, как это называется в наше время.

— Первый случай за последние полтора века. Какой скандал!

— Да, уж теперь они на нас набросятся всем скопом.

— Вы думаете, эксперимент закроют?

— А я вас, кажется, предупреждал.

— Закрыть невозможно. Десять лет жизни! Мой Питон — чудо техники. В конце концов, он не отвечает за то, что в него вложили чрезмерно жесткую программу.

Тюльпанов побагровел от негодования и собрался возразить, но тут зазвонил телефон. Подняв трубку, он услышал прерывающийся от волнения голос своего помощника Гутвы:

— Скорее, шеф, на выручку, они грозятся поджечь здание!

— Вы с ума сошли! — заорал Тюльпанов. — Кто они? — На другом конце уже дали отбой. Перезванивать не имело смысла. Там сейчас паника, никто не скажет ничего путного. Он скинул халат и начал поспешно натягивать на себя одежду.

— Что еще стряслось? — еле выдавил побелевшими губами Вайль.

— Потом скажу… едем! — Тюльпанов схватил его за руку и потащил к выходу.

На подъезде к лаборатории они увидели поднимавшиеся к небу клубы дыма. Вокруг здания сгрудились пожарные машины, по уличным панелям текли струйки черноватой пены. Никаких следов разрушения, однако, не кидалось в глаза. Плотный круг людей обступил отчаянно жестикулировавшего Гутву. Тюльпанов, чуть поводя мощными плечами, раздвинул толпу. Вайль, дыша ему в затылок, прошел по образовавшемуся коридору. Гутва бросился им навстречу.

— Все в порядке, шеф, Питон жив-здоров. Сгорел флигелек с подстанцией.

Вайль облегченно вздохнул.

— Короткое замыкание?

— Если бы! — патетически воскликнул Гутва. — Злоумышленник!

— Что вы мелете! — рявкнул Тюльпанов. — Придет же такое в голову! Начитался старинных детективов, и произошло замыкание здесь… — Тюльпанов покрутил пальцем у виска. — Где это слыхано: злодей поджигатель в наше просвещенное время!

— Да нет же, шеф, я абсолютно уверен… — запротестовал обиженный Гутва.

— Вы переволновались, голубчик, — перебил Тюльпанов; Вайль собирался что-то возразить, но тот остановил его свирепым взглядом. — Спасибо, друзья, за подмогу. Расходитесь, мы тут сами разберемся. — И, ухватив одной рукой Гутву, другой Вайля, поволок их в лабораторию. Едва переступив порог, он с треском захлопнул за собой дверь и накинулся на помощника.

— Вы болван, Гутва… не обижайтесь, я гожусь вам в отцы… Несете на публике околесицу про злоумышленников, не соображая, как это отзовется на репутации Питона!

— Оставьте парня в покое, — вступился Вайль. — Не пойму я вас, Платон Николаевич, сами ведь допускали возможность подобных эксцессов. Я еще спорил с вами.

— И не отказываюсь. Но я говорил вам лично, а не публично. Неужто надо объяснять, что в нашем положении следует всячески избегать осложнений и уж, по крайней мере, самим на себя не наговаривать.

— Да ведь от фактов никуда не уйдешь.

— Ну, это еще бабушка надвое сказала. Надо еще доказать, что Питона хотели спалить. Раздувать шум вокруг инцидента не в интересах зачинщиков. Подозреваю: это дело рук Месона. Паршивец давно грозился свести счеты с Питоном, а печальный случай с Ляпидусом послужил своего рода моральным оправданием для авантюры.

— Первое самоубийство за полтора века, первый поджог… В голове не укладывается, — вздохнул Вайль. — Не бросить ли нам эту затею? Право, я начинаю колебаться. В конце концов, для Питона можно разработать другую программу. Пусть, скажем, займется лингвистическим анализом.

— Слабость духа, интеллигентская дряблость, — отрезал Тюльпанов. — Эх, Максим Максимович, милый мой соратник, да я вас прибью за одну мысль об отступничестве. Мы с вами затеяли великое предприятие — очистить науку от шелухи. Достойно ли при первом препятствии поднимать лапки кверху? Ну, Ляпидус, ну Месон, так ведь и у нас есть сторонники.