С материка дул восточный ветер, проносясь над стеклянными островами и Галереей. Шаги Локки и Жеана гулко отдавались в обширном пустом пространстве; неяркие лампы на стеклянных столбах создавали там и тут острова света. Ветер нес мусор и дым невидимых костров. Некоторые купцы оставляют здесь на ночь членов своих семей, чтобы сохранить за собой выгодное место… и, конечно, сюда забредают в поисках уединения жители Передвижного района. По несколько раз за ночь по Галерее проходят патрули, но сейчас их не видно.

— Какой странной пустыней становится это место по ночам, — сказал Жеан. — Не могу определить, очаровывает она меня или не нравится.

— Должно быть, ты не поддался бы ее очарованию без своих топоров под курткой.

— Гм-м…

Прошло еще несколько минут. Локки потер живот и пробормотал:

— Жеан, ты случайно не голоден?

— Я всегда голоден. Тебе нужен балласт после выпивки?

— Думаю, это неплохая мысль. Будь проклята эта карусель! Еще одна проигранная партия, и я предложил бы этой проклятой курящей драконше выйти за меня замуж. Или просто упал бы со стула.

— Что ж, заглянем на Ночной Рынок.

На самом верхнем ярусе Большой Галереи, в северо-восточном углу крытого пространства, Локки видел огни фонарей и костров в бочках и силуэты нескольких человек. В Тал-Верраре торговля никогда не прекращается; от Золотых Ступеней и к ним постоянно движутся тысячи человек, и для редких ночных торговцев, сидящих на своих местах до рассвета, всегда найдется достаточно монет. Ночной Рынок бывает очень кстати, и, конечно, он гораздо эксцентричнее дневного.

Локки и Жеан шли к ночному базару, ветер дул им в спину, а впереди открывался прекрасный вид на внутреннюю гавань с лесом корабельных мачт. Дальше располагались другие острова города; они спали, виднелось лишь несколько огоньков, в отличие от сплошного яркого освещения Золотых Ступеней. В сердце города, вокруг подножия высокой скалистой Кастелланы, как спящие звери, свернулись три района Больших Гильдий: Алхимиков, Ремесленников и Купцов. А на вершине Кастелланы, словно каменный столб, размещенный среди поместий, смутно виднелись очертания Мон-Магистерии, крепости архонта.

Номинально Тал-Веррар управляется приорами, но в действительности огромная доля власти принадлежит обосновавшемуся здесь командующему вооруженными силами города. Пост архонта был учрежден после поражения Тал-Веррара в Тысячедневной войне с Каморром; архонт отобрал военную власть у постоянно пререкающихся членов купеческого Совета. Но учреждение поста военного диктатора на время чрезвычайного положения имеет большой минус: когда положение нормализуется, от диктатора не так-то легко избавиться. Первый архонт «отклонил» предложение уйти в отставку, а его преемник стал еще больше вмешиваться в гражданские дела. За пределами охраняемых районов вроде Золотых Ступеней или убежища эмигрантов, Савролы, вражда между архонтом и приорами постоянно держала город в напряжении.

— Господа, — послышался голос слева, прерывая нить мыслей Локки. — Достопочтенные сэры. Гулять по Большой Галерее невозможно, не подкрепившись.

Локки и Жеана занесло на территорию Ночного Рынка; других покупателей не видно, и на них от своих прилавков смотрят по крайней мере десять продавцов.

Первым, кто попытался привлечь их внимание, оказался однорукий пожилой веррарец с длинными, перевязанными сзади седыми полосами. Он махал им деревянной разливной ложкой, показывая на четыре кружки, стоящие на передвижном прилавке, похожем на тачку с плоской крышкой.

— Чем торгуете? — спросил Локки.

— Деликатесами со стола самого Ионо. Лучшие сорта рыбы. Акульи глаза, свежезасоленные. Укрепляют тело, улучшают настроение, доставляют радость.

— Акульи глаза? Боже. Нет. — Локки поморщился. — А обычного мяса нет? Печени? Жабер? Пирог с жабрами подошел бы.

— Жабры? Сэр, у жабер нет свойств глаз; это глаза дают силу мышцам, предохраняют от холеры и укрепляют мужские достоинства для… гм… определенных дел.

— Меня в этом отношении укреплять не нужно, — сказал Локки. — И боюсь, в данный момент мой желудок не способен оценить великолепие акульих глаз.

— Жаль, сэр. Я хотел бы порадовать вас жабрами, но у меня только глаза и мало что еще. Однако есть серповидная акула, волчья акула, голубая вдова…

— Нам пора, приятель, — сказал Локки, и они с Жеаном пошли дальше.

— Фрукты, достойные господа?

Следующим продавцом оказалась молодая стройная женщина в желтом платье на несколько размеров больше, чем нужно; на голове четырехугольная шляпа с маленьким алхимическим шаром, свисающим на цепочке с одного угла; шар висит над ее левым плечом. Рядом с ней несколько корзин.

— Алхимические фрукты, свежие гибриды. Приходилось ли вам видеть апельсины Софии из Каморры? Они сами создают выпивку, сладкую и крепкую.

— Да… знаю, — сказал Локки. — Но выпивка мне сейчас совсем не нужна. Что-нибудь для расстроенного желудка?

— Груши, сэр. Никто на свете не страдал бы расстройством желудка, если бы мы каждый день съедали по несколько груш.

Она взяла одну корзину, наполовину пустую, и протянула Локки. Локки перебрал груши — они показались ему твердыми и свежими — и выбрал три штуки.

— Пять сентир, — сказала продавщица.

— Целый волани? — Локки изобразил гнев. — Нет, даже если любимая фаворитка архонта подержала их между ног. Одной сентиры за все будет довольно.

— За одну сентиру вы и черешков не купите. Четыре сентиры, и я по крайней мере не буду в убытке.

— Дать вам две сентиры было бы величайшим благодеянием с моей стороны. К счастью для вас, я сегодня щедрый. Пользуйтесь.

— Две сентиры — оскорбление для тех, кто выращивал эти плоды в стеклянных садах Бандитского Полумесяца. Но, может, сговоримся на трех?

— Три, — с улыбкой сказал Локки. — Меня еще никогда не грабили в Тал-Верраре, но я так голоден, что готов предоставить вам эту честь.

Он, не глядя, протянул две груши Жеану, а сам стал рыться в кармане в поисках меди. А когда бросил три монетки торговке фруктами, та в ответ кивнула:

— Доброго вам вечера, мастер Ламора.

Локки застыл и посмотрел ей в глаза.

— Прошу прощения?

— Я пожелала вам обоим доброго вечера, достойный господин.

— Вы не?..

— Что?

— А, ничего. — Локки нервно вздохнул. — Слишком много выпил, вот и все. И вам доброго вечера.

Они с Жеаном пошли дальше, и Локки надкусил грушу. Отличная груша, не слишком твердая, не слишком мягкая, сочная и липкая.

— Жеан, — спросил он, прежде чем откусить снова, — ты слышал, что она мне только что сказала?

— Боюсь, я ничего не слышу, кроме предсмертного крика этих груш. Послушай внимательно: «Нет, не ешь меня, пожалуйста, нет…»

От первой груши у Жеана осталась уже только сердцевина; на глазах у Локки он бросил эту сердцевину в рот, громко пожевал и проглотил, выплюнув черешок.

— Тринадцать богов, — сказал Локки. — Зачем ты это делаешь?

— Мне нравится сердцевина, — уклончиво ответил Жеан. — Она так приятно хрустит.

— Козлы пусть хрумкают.

— Ты мне не мамочка.

— Что ж, правда. Твоя мамочка сердилась бы сильней. Не смотри на меня так. Ешь свою сердцевину; вокруг нее хорошая груша.

— А что сказала женщина?

— Она сказала… боги, она ничего не сказала. Я просто слишком много выпил.

— Алхимические фонарики, сэры? — Бородатый мужчина протянул к ним руку; на ней висело с полдесятка маленьких фонариков в позолоченных оправах. — Два так хорошо одетых джентльмена не должны ходить без света; только оборванцы ходят в темноте, чтобы их никто не увидел. Во всей Галерее ни ночью, ни днем вы не найдете лучших фонариков.

Жеан взмахом руки отогнал продавца, пока они с Локки приканчивали груши. Локки небрежно бросил сердцевину через плечо, а Жеан положил свою в рот, стараясь, чтобы Локки видел, что он делает.

— М-м-м-м… — пробормотал он с набитым ртом, — восхитительно. Но ты никогда этого не поймешь, ты и все прочие кулинарные трусы.