- Ты что, болван?

- А-а-а, - ответил первогодок, тускнея лицом, как после ипритной атаки.

- Чтоб тебя... - И офицер осекся: метрах в десяти возвышался странный человек. Человек, не человек? Памятник, не памятник? Свет фар четко и рельефно вырывал из ночи грубые, но знакомые черты лица.

Однако не это было самое удивительное и страшное. Идол сделал навстречу машине вполне осознанный и твердый шаг. Он был живой, этот бетонно-шлаковый болван.

- Мать моя родина! - просипел майор и скомандовал визгливым фальцетом: - Задний ход, задний ход, задний ход!

Увы, приказ не мог быть выполнен: водитель-первогодок, покинув кабину, удирал во весь дух по удобному для такого холерического бега шоссе, удивив, между прочим, не только командира, но и своих товарищей по оружию, которые все продолжали беспечно сидеть под брезентом.

Между тем истукан неотвратимо, точно ночной кошмар, приближался к транспортному военному средству. Майор, паникуя, пытался завести мотор мотор давился кислородом.

- А-а-а! - завопил офицер, вжимая голову в плечи: на капот опускалась огромная заштукатуренная грубая рука. Если то, что обрушивалось, можно было назвать рукой. Скорее всего длань.

Она зацепила грузовик и, будто игрушку, развернула в сторону степи и над ее просторами пророкотало:

- Даешь революцию!

Грузовик покатился под откос. Наконец мотор взревел, и машина по кочкам, ухабам и рытвинам... В кузове шало прыгали бойцы. Они орали, как сумасшедшие, сорвав противогазы и отмахиваясь ими от каменного чудовища с добрым прищуром глаза. Оживший же памятник Вождю смотрел им вслед и, кажется, улыбался.

По секретной территории Объекта неприкаянно бродили двое. Они безуспешно толкались в дверь Поста, заглядывали в окна и уже было решили уйти несолоно хлебавши, когда дикий вопль остановил их:

- Стой! Стрелять буду!

Кажется, кричал человек и, кажется, из пристроечки. Переглянувшись, журналист и его спутница метнулись на крыльцо.

- Эй, откройте, пожалуйста, - миролюбиво попросил Ник. - Нас послал Загоруйко.

- Это я тебя сейчас куда пошлю! - вопил невидимый Ванечка. - Кто такие? Агенты НАТО?

- От Загоруйко мы.

- А доказательства?

- Доказательства чего?

- Того, что от него! Расписка-записка имеется? А?

- Нет, такой народ победить нельзя! - в сердцах проговорил журналист и заорал не своим голосом: - Ты, козел, или ты откроешь, или я твои мозги размажу по степи! Ты меня понял, сын козла, осла, барана и обезьяны?!

Возникла естественная пауза. Николь озадаченно взглянула на спутника. Тот развел руками: а что делать, родная? После за дверью раздался шум сдвигаемой мебелишки и обиженный голос:

- Понял-понял. А чего оскорблять-то? Сразу бы так и сказал. А то оскорблять, нехорошо. Витька Загоруйку я уважаю. А он меня!

Наконец дверь приоткрылась. Журналист направил в щель луч фонарика и увидел уксусно-кислое лицо сына вышеназванных животных, выражающее крайнюю степень обиды.

Незнакомые мне гости, кажется, танцевали под популярную музыку в ванной комнате, кажется, объяснялись в любви на унитазе, я пил, кажется, кефир на кухне, когда явился мой друг Бо. Был радостен и восторжен, волочил сумку с водкой.

- В чем дело? - решил поинтересоваться не контролируемыми мной событиями.

- Как, ты не знаешь? - воскликнул Бонапарт.

- Ничего не знаю.

- Аида беременна! Отмечаем.

- Как? Опять?!

- Не опять, а снова! - ухмыльнулся. - Молодец я, подарит мне наследника. - И, вооружившись бутылками, как гранатами, ринулся в комнату. - Аида, я уже здесь!..

Раздались горлопанистые крики восхищения, смех, звон гостевых стаканов; не услышать все это просто было нельзя, то есть надо слишком увлечься, чтобы не услыхать подобный бедлам. И поэтому я беспечно принялся мыть кефирную бутылку, решив, что супруга моего товарища... Но вышла беда: оказывается, Аида была не только аристократка с кривыми ножками, а и чересчур увлекающаяся натура. "Мы с Халимом говорили о поэзии", утверждала она позже. А когда речь заходит о поэзии, проза жизни меркнет, это правда.

Сначала в кухне появился Боря, он был похож на поэта, который хлопнул стакан водки, собираясь читать свое сочинение.

- Там... там... - тыкался в стены, округлив глаза.

- Что?

- Аида... нагая... совершенно...

- Какая?

- Нагая... в ванной... Я пошел мыть руки...

- А-а-а, - сказал я. - Она принимает душ. У вас же отключили горячую воду?

- На месяц.

- Ну и что тебя тогда так беспокоит?

- Она не одна! - возмутился мой приятель. - Там этот... сзади...

- Ну и что?

- Как - что?

- Наверное, мылит спину? - предположил я. - Сам знаешь, трудно самому мыть спину.

- Да? - задумался. - Как-то странно... мылит...

- Аида, ты говорил, беременна, какие могут быть сомнения?

- Ты думаешь?

- Думаешь ты, - ответил. - А я мою бутылку, как миллионер спину твоей супруги.

И тут появляется она, взмыленная, но счастливая. На вопрос мужа, хорошо ли она помыла спину с помощью их общего друга Халима, брякнула, что, мол, стучаться надо и вообще, какая спина, она изучала восточную поэзию и культуру полового сношения. Этот ответ очень расстроил моего друга, он заплакал, потекли сопли, слюни...

- Ты дала, - занючил он. - Дала, я знаю... Как тебе не стыдно? Ты же беременная!

- И не человек, что ли? - заорала взбалмошная фурия. - Не устраивай истерик. Ты, лапоть, должен быть выше всего! - И покинула наше общество.

- Я - лапоть? - взбеленился Бо. - Да я... да меня... меня на работе ценят... Я скоро буду большим начальником. У меня будет фантастическая карьера!.. Я... я... тсс! - И приближает ко мне свое резиновое, как у куклы, лицо. - Я есть секретный... - И не успевает договорить: в кухню, пританцовывая, прибывает смуглобрюхий миллионер.

Ему было хорошо, он с удовольствием пропивал очередной миллион и был далек от проблем текущего дня. Тем более он познал любовь на унитазе загадочной гвардейской белошвейки с крепким задом. О-о-о, какая gopa! И поэтому был бесконечно счастлив и не обращал внимания на враждебные взгляды новоявленного рогоносца в лице Бо. Банкир доброжелательно похлопал моего друга по лбу, где выпирала дисгармоничная шишка (или это уже прорастал рог?) и проговорил: