- Дети... Как поживают... - он запнулся и начал снова. - Как поживают наши дети?
- Великолепно!
Делинди слабо улыбнулась. Пульс на её горле перестал биться, дыхание стало нормальным, и на щеки вернулся румянец. Она улыбнулась ещё раз, более горячо и естественно.
- Милый, я так счастлива, что ты спросил меня о них. А теперь тебе лучше уйти, - и она выпустила его руки из своих.
- Я был бы рад взять тебя с собой, - тихо и быстро сказал Марен.
Он вернулся назад тем же путем, которым пришел, и теперь дрожал он. Значит, вот в чем было дело: Делинди хотела полететь вместе с ним на георгийскую границу накануне войны. Подозревает ли она, что там готовится наступление?
Завтрак был подан в маленьком особняке, построенном, как удостоверяла надпись на пилястре террасы, из гранита, привезенного со всех четырех сторон света, причем из каждого карьера было поставлено не более шести блоков. Эту постройку подарило Великому Судье в знак благодарности население одной старой европейской страны, завоеванной восемь лет назад. Все сооружения, которыми был уставлен парк, были такими же дарами, и каждое из них было образцом великолепного вкуса.
В углах зала с высоким потолком, вдали от оркестра был накрыт стол на восемь человек. Больше десятка слуг-прапспов стояли на своих местах возле кухни. Гости, пробуя ликеры, ждали начала завтрака в глубине этой гостиной. Марен узнал среди них драматурга, знаменитого музыканта, карточного игрока. Остальных было труднее подвести под какую-нибудь категорию. Каждый выглядел образцовым светским человеком: мастера разговора, умелые рассказчики, наделенные тем гибким, но неглубоким умом, который позволяет рассуждать о больших проблемах, совершенно не беспокоясь о том, как их решить. Для Марена георгийская кампания была делом, от которого зависел его престиж, а для этих людей, если бы они знали о ней, была бы просто темой для застольной беседы.
Гости обменялись с Мареном положенными приветствиями. Драматург предложил ему стакан. Дэвид уклонился от одного или двух замечаний по поводу своей личной жизни и принялся изучать тех, кого Великий Судья попросил явиться на свое празднество.
Главнокомандующего интересовала загадка его собственного приглашения. Строго говоря, оно было излишним. Обсуждать георгийскую кампанию? Об этом не могло быть и речи. К тому же, если только не отменить приказ о наступлении, Великому Судье было слишком поздно изменять план атаки, состоявший из огромного множества действий и передвижений.
У двери возникла суматоха, и в зал вошел человек, очень мало отвечавший обычному представлению о диктаторе. Он был раздражителен до того, что никому никогда не приходило на ум спорить с ним: или человек был согласен с господином, или прощался с жизнью.
Марен всегда разделял мнение Великого Судьи. Он заключил с самим собой странный компромисс, основанный на том, что он считал полным принятием целей диктатора, и свободно перемещался в границах этих общих принципов, принимая решения и действуя без страха вызвать злобу великого человека.
Иван Проков, более известный под прозвищем "Великий Судья", был красив. Ростом он был около шести с половиной футов. Диктатор был одет в рубашку из розового шелка и брюки из такой же ткани, но белого цвета, а вокруг шеи небрежно повязал галстук, тоже белый. Лицо его чем-то напоминало морду льва. От Великого Судьи исходила сила, подчиняющая себе других, но этот ореол власти был сочетанием внешних признаков, а они обманчивы. Поприветствовав жестом остальных гостей, он бросился к Марену, протягивая ему обе руки.
- Дэвид! - горячо воскликнул Великий Судья, схватив своего гостя за руку и увлекая за собой к столу, - начнем сейчас же - у вас совсем нет времени.
На этом разговор между ними практически прекратился: потом оба только подключались к светской беседе других участников завтрака.
Марен, у которого впереди была тяжелая работа, торопливо поглощал восхитительную смесь из устриц, плова и овощей под соусом. Все остальные углубились в оживленную дискуссию на тему, нужно ли теперь же, не откладывая, начать исследование того, побеждают или терпят поражение группистские законы и правила жизни и, если нужно, кто должен руководить этим исследованием.
"Кто направил разговор по этому пути?" - задавал себе вопрос Марен, который не мог не отметить, что многие из сказанных здесь слов, если бы они прозвучали в суде, автоматически были бы основанием для обвинительного приговора. Он не помнил, чтобы при нем когда-нибудь было высказано столько бунтарских мыслей в присутствии Великого Судьи.
Эта мысль, как вспышка света, мгновенно раскрыла перед Мареном правду: его испытывают! Должно быть, речь в защиту Траска вызвала какие-то подозрения у диктатора.
Душу Марена терзало необычное для него беспокойство: он впервые оказался в таком положении. Два раза, пользуясь перерывами в беседе, он поднимал глаза - и встречал остановившийся на себе внимательный взгляд Великого Судьи. Во второй раз хозяин дома спросил: "Каким организациям или лицам вы поручили бы это исследование, Дэвид?"
Теперь, зная, что это испытание, Марен с полнейшим спокойствием ответил:
- Я без колебания выбрал бы Медельина и Слейтера.
Великий человек фыркнул со смеха:
- Вот мысль, которая не пришла бы мне в голову! - искренне признался он.
- Желаете ли вы, чтобы я изучил этот вопрос и представил вам доклад примерно через две недели, считая с сегодняшнего дня?
Брови Великого Судьи сдвинулись.
- Неплохая идея, но у меня есть для вас гораздо более важные поручения. Мы поговорим об этом потом, - и Великий Судья с задумчивым лицом переключился на еду. Позже он первый посмотрел на часы и воскликнул:
- Вам пора в путь, Дэвид! Желаю удачи!
На этом завтрак закончился.
На обратном пути Марен размышлял о том, что произошло. Его пригласили, чтобы понаблюдать за ним. Великий Судья, обеспокоенный позицией, которую занял его Главнокомандующий в деле Траска, пожелал как следует прощупать его. Трудно предугадать последствия этого экзамена. Да и совершенно бесполезно ломать над этим голову! В любом случае на данный момент мнение о нем Великого Судьи было второстепенной проблемой. Марен должен был выполнить поручение, потерять время и выиграть время.