И все же до конца ей это не удалось. Жесткий взгляд Семиона скользнул по её лицу, и тонкие губы сжались.

— Что-то случилось, дорогая?

Она даже не размышляла, слова сами срывались с её языка.

— Послание... Галена вызвали на дуэль!

Семион испустил свой негромкий, ехидный смешок.

— Гален, похоже, так ничему и не научится: чтобы отделаться от тех, кто надоел, достаточно заплатить. Так куда меньше шума.

— Но это Сантин — сын Архона Шракина — вызвал его, и прилюдно...

— А что ты хотела — чтобы это был рифтер? — Семион пожал плечами, медленно ощупывая взглядом её тело. Она прижала локти, не пытаясь больше скрыть дрожь.

— Значит, надо заплатить немного больше. — Он слабо улыбнулся, протягивая руку и стискивая пальцами её руку чуть выше локтя, чтобы повернуть лицом к себе.

— Но, в-возможно, это з-заговор, Семион!

— Как ты думаешь, дорогая, зачем я приставил к нему охранников? Если он сам не сможет уладить дело, это сделают они. Но откуда ты все это знаешь? Уж нету ли у тебя своей маленькой шпионской сети?

От издевательской снисходительности в его голосе весь её страх исчез куда-то, сменившись лютой яростью, что наполнила все её тело новыми силой и решимостью. Она улыбнулась прямо ему в лицо и положила руки ему на плечи, подтолкнув так, что спина его теперь почти прижималась к ковру. Его пальцы шарили по её телу, потом начали раздвигать халат.

— Можешь ты хотя бы на время выбросить Галена из головы? Я требую твоего внимания...

Слова сорвались с её языка, оставив во рту редкий, потрясающий привкус: изысканный привкус мести, выдержанной восемь лет.

— Как тебе хочется, — произнесла она. Пароль, которого ждал её убийца.

Она с жадностью смотрела, наслаждаясь тем, как издевка на его лице сменилась легким удивлением от неоконченной фразы. Она услышала тихий хлопок; удивление на лице его усилилось, на нем промелькнула боль, а потом глаза утратили всякое выражение, мертвые пальцы скользнули по её груди, и он рухнул на пол.

Мгновение спустя убийца откинул портьеру и остановился лицом к ней, все еще держа в руке лучемет. Между ним и Сарой поднималась в воздух тонкая струйка дыма из маленького обугленного отверстия в спине Семиона — словно жертвенное благовоние нелюбимому богу. Убийца был на пару лет моложе ее, но глаза его были холодными глазами психопата, и лицо его было бледно, словно он всю жизнь провел в темноте, в потайных ходах, куда не попадает солнце. Взгляд его скользнул в распахнутое «V» её халата, открывавшее её тело до живота. Она не пошевелилась, чтобы запахнуть его, ибо прочитала уже в его глазах то, что произойдет сейчас и что ей надо делать.

Она подняла руку откинуть волосы со лба, улыбаясь ему призывно, наблюдая за похотью в его взгляде, скользнувшем за движением её халата. Она чуть выдвинула бедро вперед и заметила, как напряглась его рука, сжимавшая лучемет.

— Мне сказали убить и тебя, — произнес он хриплым от желания голосом.

— О, прошу вас, — промурлыкала она, словно читая по тексту драмы. — Я сделаю все...

Мысли его отражались на лице так же ясно, как если бы он говорил вслух. Он не выпустил из руки своего лучемета, даже овладевая ею, здесь же, на кровати, рядом с мертвым телом Эренарха. Под конец она зажмурилась с мыслью: «В последний раз».

Он поднялся и оправил одежду; она лежала и смотрела на него, многообещающе улыбаясь. Минуту он постоял, глядя на нее, сжимая оружие, потом резко сунул его в кобуру и повернулся к лежавшему на полу трупу. Она услышала короткий, зловещий хруст, потом шорох ткани. Убийца выпрямился, посмотрел на нее с сытой ухмылкой; глаза его сделались еще безумнее.

— Я вернусь, — хрипло пообещал он и вышел из комнаты, держа в руке сверток.

Она полежала еще минуту, собираясь с духом, потом села и посмотрела на труп.

Как бы ни ненавидела она Семиона, вид его обезглавленного тела наполнил её страхом.

«Гален... Гален».

Реальность жестокой смерти помогла ей отчаянно потянуться через ту бездну, что отделяла её от Галена, — в это самое мгновение он, возможно, тоже лежал в неумолимых объятиях смерти.

Негромкие всхлипы рвались из её горла. Не обращая на них внимания, она встала и добрела до маленького сейфа в столе. Дрожащими пальцами отперла его и достала оттуда лежавшую под шкатулкой с драгоценностями старую книгу. Под обложкой лежал маленький, нарисованный от руки портрет Галена. Спокойное лицо улыбалось ей, темные глаза смотрели куда-то ей за спину, читая невидимые стихи, слушая неслышную музыку, Скорбь дробила панцирь её гнева, и она не могла больше бороться с рыданиями или хранить спокойствие на лице. Она забрала портрет с собой в ванную.

Ее пальцы отодвинули в сторону маленькие граненые флакончики духов и прочей экзотической косметики и сомкнулись на крошечном пузырьке в форме капли. Она сбросила халат на пол и шагнула в очищающие объятия ванны, целуя зажатый в руке портрет до тех пор, пока он не заблестел от слез. Потом зубами откупорила пузырек. Острый запах ударил ей в ноздри, и она откинула голову назад, проглотив все его содержимое так, что оно не коснулось языка.

Она отшвырнула пузырек и взялась обеими руками за края портрета, отчаянно всматриваясь в него, пытаясь оставить в голове только воспоминания о Галене. Часть её трепетала от страха, вяло отмечая, как холодно ей, несмотря на бурлящую вокруг нее горячую воду, но радуясь тому, что та женщина сказала правду. «Больно не будет», — говорила она, и боли действительно не было.

Глаза Сары зажмурились от внезапного спазма, потом снова сосредоточились на портрете, но разум покидал ее, и она больше не замечала, что происходит с её телом. Нарисованное лицо сливалось в черты живого улыбающегося Галена — таким он в первый раз посмотрел на нее, такому она в первый раз пела, такому она в первый раз отдавалась. Безо всякого усилия с её стороны звуки и ощущения нахлынули на нее, а потом внезапный порыв вынес её на грань вечного падения, и она успела ощутить еще слабое чувство облегчения.

Барродах откинулся на спинку кресла и глубоко вдохнул горячий аромат юмари и ариссы, наполнявший комнату, тщетно пытаясь не обращать внимания на визгливое завывание бури за окном из тройного дайпласта. Казалось, этот безжалостный звук жесткими пальцами сдавливает ему горло, и постепенно усиливающаяся боль слепила глаза. Резкий порыв ветра свирепо набросился на Хрот Д'оччу, и желудок бори снова судорожно сжался, когда гравиторы погасили раскачивание башни. Он впился ногтями в загривок, пытаясь не думать ни о чем, кроме мягкого вечернего воздуха на далеком Бори, но должарианская весна ломилась в окна, пробирая морозом по коже, а в воздухе постепенно усиливался запах озона.

«Опять кондиционеры перегружены». Барродах отвернулся от стола и посмотрел в матовое окно — на него проецировался вид фосфоресцирующего пляжа в Алуворе на Бори. Оконная рама содрогнулась от нового порыва ветра, и он раздраженно выключил изображение. Ну почему должарцы не могут строить свои дома как все, предпочитая одиноко торчащие башни из дерева и камня — ни дать ни взять головоломку этих проклятых Ур, — только потому, что так строили их предки?

Окно медленно прояснилось, превратившись в глубокий колодец, на дне которого клубилась бесформенная серая масса, оставлявшая тем не менее ощущение быстрого движения и лютого холода. Еще из окна смотрело на Барродаха его же собственное изображение, бесцветное и призрачное. Темные волосы, бледные глаза, бледная кожа; бори видел все это, не замечая. Он ненавидел ветер, холод и планету, их породившую.

Неожиданно серая мгла снаружи растаяла и исчезла, и окно полыхнуло на него ослепительным светом, когда сквозь бурю прорвался солнечный луч. Барродах поперхнулся и зажмурил слезящиеся глаза, пытаясь на ощупь найти пульт управления окном. Затемнение сработало с запозданием. «Этому чертову окну, наверное, лет пятьсот», — злобно подумал бори, но в конце концов зрение все же вернулось нему, и он увидел белую, в темных проталинах равнину Деммот Гхури, высокогорья Королевства Мстителей. Его спина непроизвольно напряглась при виде этой планеты-тюрьмы, приютившей его. Бори был куда более мягким миром; времена года там были не так контрастны, да и температура более сносна. Никто из его уроженцев не мог до конца свыкнуться со свирепыми зимами и раскаленными летними месяцами Должара.