Он встал вместе с другими, военными и штатскими. Жестколицый рифтерский синдик и его спутники тоже поднялись, хотя и с запозданием.

Власть символов велика — и теперь он, Осри, должен опять возложить на себя те цепи, которые он, как ему казалось, сбросил с себя, когда они после своего бегства с Шерванна прибыли наконец на Арес. Он с дрожью вспомнил картину в Нью-Гластонбери, которая затянула его в себя, — панорама галактики с крохотным пузырьком поселения на переднем плане: из иллюминаторов на его бугристой поверхности льется свет, рядом висит намалеванный яркими красками древний кораблик.

Камень, который отвергли строители...* [1]

Осри чувствовал, что его карьера висит на волоске. Верно ли он понял, что нужно Панарху?

— Адмирал, — сказал он, сам удивившись, как твердо звучит его голос, — я прошу разрешения вернуть этот долг, добровольно предлагая себя в качестве одного из связных.

— Согласна, — блеснула глазами Нг. — Но не раньше, чем мы отправимся на сборный пункт у Пожирателя Солнц — до тех пор вы будете нужны мне здесь.

Рифтерский синдик кивнул ему.

— Ваша репутация как навигатора обеспечит вам радушный прием на борту «Глории». — Он улыбнулся с проблеском тепла в темных, глубоко посаженных глазах. — Но придется вам кое-чем поступиться.

— Нам всем придется кое-чем поступиться, — сказал Брендон, глядя на Джепа. — Мы возьмем к себе ваших связников.

— Ваше величество! — Нг впервые при Осри проявила какие-то эмоции, и он весь напрягся. — Мы и так балансируем на лезвии ножа, — продолжала она, немного овладев собой, но все еще волнуясь. — Можем ли мы себе это позволить?

— А почему бы и нет? Что в этом такого страшного?

— Либо смерть, либо магистр Бластер нас поженит, — сказал Джеп Хуманополис.

— Именно так, синдик Хуманополис, — поддержал Брендон. — В первом случае нам терять нечего, во втором — это необходимый шаг.

Нг кивнула. Она осталась недовольна этим решением, но возражений Брендон не потерпел бы.

— Будет исполнено.

Осри без сил откинулся на спинку стула. Переговоры продолжались — теперь обсуждался вопрос об амнистии. Он принял решение и сыграл свою роль. Осри краем сознания отметил хорошую сторону — теперь о его повышении речи не будет и какое-то время он сможет спокойно преподавать.

Ваннис Сефи-Картано, вдовствующая супруга Эренарха Семиона лит-Аркада, шла между кивающих головками цветов по саду анклава. На руке у нее висела корзинка, куда она клала срезанные цветы.

Для постороннего взгляда она казалась полностью поглощенной своим занятием. Ваннис, даже размышляя о чем-то, никогда не забывала, что за ней могут наблюдать — это был один из первых уроков, внушенных ей в детстве.

Она еще раз окинула себя внутренним взором: платье, просто скроенное, но очень дорогое, ниспадающее изящными складками к обутым в сандалии ногам — его бледно-сиреневый цвет намекает на траур по Панарху Геласаару; волосы, уложенные короной и украшенные единственной ниткой жемчуга; безмятежно-спокойные движения свободных от колец рук.

Явные наблюдатели — это десантники, стоящие у всех входов анклава, а также чиновники, посыльные и титулованные просители, постоянно снующие по главной аллее, невидимым же соглядатаем может быть кто угодно. Не так давно она сама следила за анклавом из своей виллы по ту сторону озера.

Но сколько бы глаз ни смотрело на нее, они увидят только леди Ваннис, срезающую цветы, как она делает каждое «утро». А между тем ее ум за безмятежным фасадом усердно работает, выстраивая план кампании. Ее личной кампании, ведущейся чисто светскими средствами, — но цель ее не менее значительна, чем та, которая обсуждается теперь политическими и военными лидерами нового правительства.

Ваннис научилась перед выработкой всякого стратегического плана точно оценивать свои сильные и слабые стороны. Сейчас, наклоняясь над розовым кустом к единственному безупречному, скрытому листьями бутону, она привязывала стратегию к местности.

Теперь она живет в анклаве. Брендон сам пригласил ее, чтобы не ставить в ложное положение Фиэрин лит-Кендриан, которую взял под свою опеку. Прежде Ваннис в качестве супруги Эренарха возглавляла светскую жизнь при Артелионском дворе и теперь вновь заняла это положение, как будто никакой войны и не было. Жизнь здесь, на Аресе, так ненадежна, что Дулу, даже те, что потеряли свои семьи и состояния, охотно мирятся с этой иллюзией.

Прежний монастырский покой анклава сменился весельем — здесь постоянно что-то устраивается, и она — вдохновительница всех этих развлечений, затеваемых ради одного-единственного человека: Брендона Аркада.

Эта, открытая, часть ее кампании сочетала в себе негласное извинение и объяснение. Ваннис не ожидала, что Брендон его примет (хотя надежда умирает последней), и он пока его не принимал. Он был столь же учтив, столь же внимателен к мелочам их совместного быта, как если бы за ней вообще не было никаких проступков — и потому невозможно было понять его истинное отношение.

Ваннис выпрямилась. Сегодня она подбирала желтые розы, чья гамма разнилась от бледнейшей слоновой кости до цвета закатного солнца над Мандалой, и набрала уже достаточно для трех букетов.

Она изогнула запястье, и босуэлл послушно назвал ей время. Должно быть, они как раз начали.

Идя неспешным шагом по круговой дорожке, она, не замеченная никем, вошла в боковую дверь и села там в темноте, чтобы не освещать окно, выходящее в спортивный зал.

На этот раз там, помимо Брендона и Фиэрин, собралось около двадцати мужчин и женщин, от десантников до домашней обслуги. Они только что закончили серию разогревающих ритмических упражнений под строгим оком коренастой, жестколицей тренерши — мастера уланшу. Брендон в середине зала кружился волчком, рассекая воздух ударами рук и ног, как и все остальные.

Внутреннее зрение Ваннис продолжало работать, рассматривая с беспощадной ясностью ее почти театральное появление на политической арене. Несколько часов на Аресе продолжался бунт, разразившийся после того, как она обнародовала информацию о злодействах аль-Гессинав, Шривашти и Торигана. Бунт преследовал двойную цель: направить народный гнев в нужное русло и прикрыть побег рифтеров на «Телварне» — капитаном этого корабля была женщина, которую, как недавно обнаружила Ваннис, Брендон любил.

Его отчаяние и горе, которые он даже не пытался скрыть, когда все разъяснилось, слишком поздно сказали Ваннис о том, что этот ее ход он расценил как предательство.

Теперь, наблюдая за его потешными сражениями со смеющимися молодыми десантниками, она вспоминала разговор, в который вынудила его вступить на следующий день после событий. Возымев после бессонной ночи надежду убедить его в том, что ею тоже двигала любовь, она нарушила все законы дулусского этикета и заговорила с ним открыто.

«Ваша рифтерша сама хотела улететь, — сказала она. — Разве должарианцы способны испытывать любовь?»

«Должарианцы тоже люди, Ваннис, — не хуже и не лучше других». — Он сидел через комнату от нее, положив руки на подлокотники, с терпеливым, говорящем о крайнем физическом истощении лицом.

«Зачем Вийе было улетать, если она вас любит?»

«Она любит меня так, что готова пожертвовать жизнью, чтобы преподнести мне дар, достойный Панарха».

Ваннис уставилась на него саднящими от бессонницы глазами.

«Так вот чего она хочет? Стать Кириархеей?»

«Нет. Она любит меня, но не верит Панарху. Я поклялся доказать ей, что Панарх заслуживает ее доверия, а Брендон — любви».

«Но вы же понимаете, почему я сделала то, что сделала? — внезапно севшим голосом выговорила Ваннис. — Это было мое приношение вам...»

«Ваше приношение Панарху, достойное Кириархеи. Но ваши вчерашние действия не оставили места для дружбы и доверия — для человека, носящего этот титул».

...Ваннис закрыла глаза, подавляя эмоции, неизменно охватывающие ее от этих его слов. Брендон в спортзале боролся с противником намного выше и крупнее его. Оба ненадолго схватились, напрягшись в противостоянии сил, а затем другой с грохотом, который Ваннис скорее почувствовала, чем услышала, швырнул Брендона на мат. Но тот тут же вскочил и прыгнул на соперника, заставив его зашататься. Оба со смехом обменялись поклонами, и тренер, жестикулируя, обратилась к ним с краткой речью.