И никому ничего сказать нельзя. Люди неискушенные просто не поверят, ученые потребуют доказательств. А где они? Белое пятно на фотографии? Ерунда, трюк. И ничего кроме.

Виталий Евгеньевич снял трубку и набрал номер.

Он не выходил из лаборатории ни на минуту, глядя, как уверенно и четко действуют приехавшие вскоре четыре человека - два в форме и два без. Вот у них-то уж были и лупа, и рулетка, и разные другие принадлежности. Мимо него провели собаку - громадную, с выпуклой, как у тяжелоатлета, грудью, с сосредоточенным взором. Виталий Евгеньевич все надеялся на то, ради чего он и вызвал милицию, зная, что бесполезно: быть может, найдут что-то доказывающее, что люди - хитрые, опасные, злобные, стопроцентные негодяи - побывали здесь. Но люди все же.

Слабые его надежды не сбылись. Ни в одной лаборатории ничего не пропало, собака не взяла след - да и не было его. Отпечатков пальцев и ботинок не обнаружили. К середине дня приехавшие закончили осмотр, составили протокол и отбыли. А заместитель директора прислал строителей. Они притащили камни, развели цемент...

Виталий Евгеньевич Руновский по-прежнему занимается изучением метеоритов. Он считается перспективным ученым, а то, что после защиты диссертации характер его изменился, стал более замкнутым ну что ж, человек мужает, серьезнеет. Не до резвости теперь. И никто не знает, что одна тайная мысль мучает его, не дает покоя. Где-то там, в невообразимой дали, ходит гнусный маленький человечек с тупым, одеревенелым лицом и взглядом, который невозможно поймать. Ему ни до кого нет дела, он преисполнен высокомерия, думает только о себе и плюет на своих земных друзей. И если б это было все! Давно известно, что одно злое чувство, выведенное из-под контроля, немедленно порождает множество других. Маленького человечка, вероятно, изучают там и в развитие его личности не вмешиваются. И кто знает, во что превратился он теперь - он, представляющий земную цивилизацию. Да проживи Виталий Евгеньевич Руновский хоть сто тысяч жизней в образе ста тысяч гениев, ему не исправить результатов одного мгновенья - того самого, когда им овладели мелкие и ничтожные чувства. И потому он сосредоточен все время, и знакомые между собой говорят, что даже для подающего надежды ученого он слишком серьезен.

Но за серьезностью этой скрыта растерянность. Жить обычной жизнью, где свалено в кучу возвышенное и ничтожное, он не может. И в суровости своей, в сосредоточенности видит он средство, предохраняющее от минутных слабостей. И еще - в фотографии с белым пятном, которую он не желает снимать со стены, хотя приятель, делавший снимок, клянется, что попалась бракованная бумага и очень просто изготовить новый, великолепный отпечаток.