Девятого июня Бонапарт переправился через По и поразил имперцев при Монтебелло, где генерал Ланн покрыл себя славой. Четырнадцатого Наполеон снова настиг неприятелей в долинах Маренго и одержал одну из самых блистательнейших побед. Послушаем, как он сам рассказывает об этом деле:

"После сражения при Монтебелло армия двинулась, чтоб перейти Сиеру. Авангард, состоявший под начальством генерала Гарданна, встретив 24 числа неприятеля, который не допускал его приблизиться к Бормиде и охранял свои три моста близ Александрии, разбил его, отнял две пушки и взял сто человек пленными.

В то же время вдоль берега По напротив Валенсии приближалась дивизия генерала Шабрана с намерением воспрепятствовать неприятелю перейти за эту реку. Таким образом, Мелас оказался стесненным между двух рек, Бормидою и По. У него отрезан единственный путь, по которому он мог отступать после поражения при Монтебелло; неприятель, казалось, не следует никакому плану и еще не решил, как ему действовать.

Двадцать пятого на рассвете неприятель перешел Бормиду по трем мостам и принял намерение прорваться сквозь наши войска; он двинулся всеми силами, напал врасплох на наш авангард и с крайней живостью начал знаменитую Маренгскую битву, которая решила, наконец, судьбу Италии и австрийской армии.

В продолжение этой битвы мы четыре раза отступали и четыре раза шли вперед. Более шестидесяти орудий на разных пунктах переходили попеременно то в одни, то в другие руки. Кавалерия двенадцать раз с разным успехом ходила в атаку.

Было три часа пополудни. Десять тысяч человек пехоты обходило наше правое крыло по прелестной Сен-Жюльенской долине; их поддерживали конница и многочисленная артиллерия. Гренадеры гвардии, построясь в каре, стали посередине этой долины, как гранитный редут: ничто не могло сбить или сдвинуть их с места; и конница, и пехота, и артиллерия - все действовало против этого батальона, - и все тщетно. Тогда-то подлинно увидели, что может горсть людей истинно храбрых.

Такая отчаянная оборона гвардейских гренадеров задержала движение левого неприятельского фланга, покуда не подоспел генерал Монние, который взял в штыки деревню Кастель-Чериоло.

В это время имперская кавалерия сделала быстрый бросок на наше левое крыло, и без того уже довольно расстроенное, и принудила его отступить.

Неприятель шел вперед всей линией и сыпал на нас картечь более чем из ста орудий.

Дороги были покрыты бегущими, ранеными, обломками ящиков и лафетов. Неприятелей допустили приблизиться на ружейный выстрел к деревне Сен-Жюльен, где была построена в боевом порядке дивизия генерала Дезе, имея впереди себя восемь орудий легкой артиллерии, а на флангах по батальону, построенному в полукаре. Все беглецы собирались за них.

Уже неприятель стал делать ошибки, предзнаменовавшие его поражение: он начал слишком растягивать свои фланги.

Присутствие первого консула поддерживало мужество войск.

ёДети! - говорил он им. - Помните, что я имею привычку ночевать на поле битвы".

При криках: ёДа здравствует первый консул!" Дезе живо повел атаку с центра. Ряды имперцев в одну минуту расстроены. Генерал Келлерман, который в течение целого дня прикрывал своей тяжелой кавалерией отступление нашего правого крыла, кинулся в атаку с такой быстротой и так кстати, что были взяты в плен шесть тысяч австрийских гренадеров, начальник их главного штаба, генерал Цах, и убито множество других генералов. Вся армия последовала за этим движением. Правое крыло неприятелей отрезано. Ужас и смятение овладело его рядами.

Австрийская кавалерия устремилась было к центру для прикрытия отступления; но бригадный командир Бесьер, взяв полк головорезов (les casse-cols) и гвардейских гренадеров, ударил на нее, рассеял и тем довершил полное расстройство неприятельской армии.

Мы взяли пятнадцать знамен, сорок орудий и от шести до восьми тысяч пленными; на поле легло более шести тысяч имперцев.

Девятый легкий пехотный полк заслужил быть названным несравненным. Тяжелая кавалерия и восьмой драгунский полк покрыли себя славой. Потери и с нашей стороны значительны; у нас убито шестьсот человек, ранено полторы тысячи и взято пленными девятьсот.

Генералы Шампо, Мармон и Буде ранены. У генерала-аншефа Бертье весь мундир пробит пулями; многие из его адъютантов убиты или ранены. Но армия и все отечество понесли еще чувствительнейшую утрату.

Дезе убит в самом начале атаки, произведенной его дивизией; умирая, Дезе успел только сказать бывшему при нем молодому Лебрену: "Скажите первому консулу, что я, умирая, жалею только о том, что не имел времени заслужить долгой памяти потомства"".

В течение своего военного поприща Дезе был три раза ранен, и под ним убито четыре лошади. Он прибыл в главную квартиру только за три дня до маренгской битвы, горел желанием быть в деле и накануне раза два-три говорил своим адъютантам: "Вот уже прошло много времени с тех пор, как я не дрался в Европе; ядра забыли меня; ну, быть чему-то". Когда, в самом пылу битвы, донесли Бонапарту, что Дезе убит, у него вырвались только эти слова: "О, для чего не позволено мне плакать!" Тело Дезе было на почтовых отправлено в Милан и там набальзамировано.

Два дня спустя Бонапарт писал консулам из главной квартиры в Торре ди Гарафола:

"Граждане консулы; на другой день после сражения при Маренго генерал Мелас прислал на наши аванпосты просить позволения прислать ко мне генерала Скала. В продолжение дня заключена конвенция, с которой прилагаю копию. Она подписана в ночи генералом Бертье и генералом Меласом. Надеюсь, что французский народ будет доволен своей армией".

Битва при Маренго отдала в руки победителей Пьемонт и Ломбардию. Первый консул недолго пробыл в Италии. В Милане народ и даже духовенство приняли его с восторгом. Бонапарт, желая приобрести опору в духовных особах, сказал им следующую речь:

"Служители церкви, которой я сын, я считаю вас лучшими моими друзьями; я объявляю вам, что сочту за возмутителя общественного спокойствия и велю жестоко наказать и, если будет нужно, то предам смерти всякого, кто осмелится нанести оскорбление нашей святой религии или вашим священным особам... Без религии человек ходит во тьме; одна только религия дарует человеку непреложный свет и указывает ему на его начало и последний конец".

Такую речь должно приписывать не одной политике честолюбивого солдата. Бонапарт, правда, был равнодушен к религии; это доказывается поведением его в Каире и свидетельством Записок на острове Святой Елены, равно как и свидетельством доктора О'Меара, Пеле де ла-Лозер и Тибодо; но у него была религия политическая. Он говорил:

"Нет примеров, чтобы государство могло существовать без алтарей и их служителей"; и этой-то политической религии Наполеона должно приписать ту речь к духовенству, которую мы сейчас привели.

Овладев за несколько дней Италией, первый консул поспешил возвратиться во Фрнацию, но прежде учредил Совет для приведения в порядок управления Цизальпийской республики и возобновил в Павии университет. Двадцать шестого июня Бонапарт приказал перенести тело Дезе на Сен-Бернар и там воздвигнуть памятник в честь павшего героя. 29-го он прибыл в Лион и привлек к себе расположение жителей этого торгового и обширного города повелением возобновить фасады Беллекурскои площади, и сам положил первый камень сих работ.

Третьего июля, то есть менее чем через два месяца после отъезда своего из Парижа, Наполеон возвратился туда, увенчанный новыми победными лаврами, и был принят с живым, единодушным восторгом. Первым его делом было наградить воинов, отличившихся храбростью. Еще при открытии кампании он наименовал неустрашимого Латур д'Овернья, который не хотел никакого повышения чином, первым гренадером республики, а теперь назначил по армии большое производство и многим раздал почетные листы.

Покуда первый консул овладевал за несколько дней лучшей частью Италии, Брюн и Бернадот, главнокомандующие западной армией, умиротворили Бретань, и по этому случаю было решено праздновать соединение всех французов. Предписание консулов от 12 июня назначило для этого празднества день 14 июля и, чтобы торжество было полнее, то предписано начать в этот же день, как в департаментах, так и на Вандомской площади в столице, закладку колонн, воздвигаемых в честь и память павших на поле брани.