Но голос Карно был голос вопиющего в пустыне. Все правительственные сословия государства единодушно склонялись к монархии; в сенате оказалось только три человека, не разделяющих общего мнения: Грегуар, Ламбрехт и Гара; Ланжюине находился на ту пору в отсутствии. Такова была сила стечения обстоятельств, что ветераны Конвента увидели себя внезапно превращенными в придворных, забыли свои прежние правила, свой прежний язык и вчерашнюю одежду.

Генералы республики уступили, подобно бывшим народным представителям, необходимости обстоятельств. Они с тем большим удовольствием согласились на новый порядок вещей, что видели в нем ручательство за неизменность своего собственного положения. Наполеон на другой день после возведения в императорское достоинство призвал к своему трону знаменитейших своих товарищей по оружию, которых облек в звание маршалов Франции; то были: Бертье, Мюраг, Монсей, Журдан, Массена, Ожеро, Бернадот, Сульт, Брюн, Ланн, Мортье, Ней, Даву, Бессьер, Келлерман, Лефевр, Периньон и Серюрие.

Народ не только не видел в этом отличии ничего предосудительного республиканскому равенству, но еще находил, что такие знаки отличия людям достойным, без различия роду и племени, ручаются за равенство состояний.

Вскоре по восшествии на престол Наполеон мог ознаменовать это событие актом милосердия. Решение уголовного суда от 10 июня 1804 приговаривало к смерти Жоржа Кадудаля и его сообщников. Генерал Моро, любимый армией, осужден на двухлетнее тюремное заключение, но приговор изменен на вечное изгнание. Между тем в числе приговоренных к смертной казни были люди знаменитых фамилий, и между прочими господа де Ривьер и де Полиньяк. Самые сильные ходатайства были употреблены, чтобы смягчить гнев на них Наполеона, и благородная Жозефина сама приняла на себя содействовать успеху просьб их отчаивающихся семейств. Под ее покровительством госпожа де Монтессон приехала в Сен-Клу и нашла случай представить императору госпожу де Полиньяк. Бонапарт, увидев ее, был тронут ее необыкновенной красотой и сказал: "Вам муж покушался на мою жизнь, следственно, я могу простить".

Великодушие императора не остановилось на помиловании только тех лиц, которые нашли за себя сильное заступничество и ходатайство. Девушка незнатной фамилии одинаково успешно, как и знатная дама, нашла доступ к императору и вымолила прощение своему брату.

Милосердие Наполеона простерлось на господ Лажоле, Буве де Лозье, Рошелль, Гальяр, Руссильон и Карла д'Озье; но Жорж Кадудаль и другие его сообщники не избегли казни. Пишегрю самоубийством окончил жизнь в темнице. "Казнь Жоржа, - говорит Наполеон в своих Мемуарах, - не внушила никому сожаления, потому что покушение на убийство кого бы то ни было всегда отвратительно". Что касается самоубийства Пишегрю, то ничуть не мудрено, что в тогдашнюю пору могли сказать, будто смерть его последовала по воле императора; по тогдашнему положению дел некоторые, даже честные люди могли верить этому. Но Наполеон сказал: "Мне бы даже стыдно было оправдываться: клевета слишком неосновательна. Что мне было в жизни или смерти Пишегрю? Человек с моим характером не действует без важных причин. Разве видали когда, чтобы я проливал кровь из-за одного каприза? Сколько ни старались очернить мою жизнь и характер, но те, которые меня знают, знают и то, что я не способен к преступлению... Пишегрю просто увидел себя в беспомощном положении, и сильная душа его не могла вынести мысли о позорной казни; он или отчаялся в моем милосердии, или пренебрег им, и поднял сам на себя руку". (Мемориал).

Между тем Людовик XVIII протестовал против избрания Бонапарта императором; а Наполеон приказал напечатать этот протест в "Мониторе", как бы доказывая тем, что уверен в расположении к себе французов.

Четырнадцатого июля, во времена революции, совершался народный праздник в воспоминание разрушения Бастилии; Наполеон не отменил этого праздника и по случаю его назначил первую раздачу знаков ордена Почетного легиона. Церемония пожалования кавалеров происходила в Доме инвалидов. Кардинал дю Беллоа, архиепископ парижский, и духовенство встретили императора у дверей церкви. Наполеон был окружен всеми великими чинами и сановниками империи. После божественной службы Ласенед, великий канцлер ордена Почетного легиона, произнес речь, приспособленную к обстоятельствам.

Кончив речь, Ласенед вызвал новожалуемых кавалеров первой степени, в числе которых был и кардинал Капрара; император надел шляпу и посреди глубочайшего молчания произнес твердым голосом:

"Господа кавалеры, - генералы, офицеры, граждане и воины, клянетесь вашей честью, что посвятите себя на службу империи для охранения ее владений во всей их целости; для защиты императора и законов республики... клянетесь ли?"

Все кавалеры отвечали: "Клянемся!", и тотчас же раздались крики: "Да здравствует император!" Господин Бурриенн, описывая этот случай, говорит, что восторг присутствовавших при церемонии был неизъясним.

На следующий за тем день Политехническая школа получила новое образование.

Через два дня Наполеон отправился из Парижа для осмотра берегов Ла-Манша и обозрения учрежденных там лагерей. Он дал знать, что предпринимает это путешествие для того, чтобы лично раздать знаки Почетного легиона тем храбрым воинам, которые не могли присутствовать при церемонии в Доме инвалидов. Однако же вообще полагали, что личная раздача орденских знаков не что более как предлог, а истинная цель поездки Наполеона - приготовление к приведению в действие любимого своего плана - высадки в Англию.

Войска были расположены уступами по берегу моря от Етапла до Остенда. Даву стоял в Д°нкеркене; Ней в Кале; Удино в Сент-Омере; Мармон на границах Голландии, а Сульт командовал общим лагерем в Булонье.

По прибытии своем в этот последний город Наполеон нашел войско исполненным энтузиазма. Генералы и солдаты, все думали, что сейчас отправятся в Англию; на этот счет беспокоились и в Англии. Пятьсот судов под командой Фергеля (Verhuel), казалось, ожидали только сигнала, чтобы направиться к берегам Великобритании. Один только Наполеон знал существенное назначение всех этих огромных военных приготовлений. Угрожая Англии, он в то же время видел, что на горизонте континента собираются тучи, что буря эта должна скоро разразиться, и потому-то, делая вид, будто готовится к морской экспедиции, в самом деле помышлял о войне континентальной.

Недалеко от Кесаревой башни, на пространной равнине, собралось под начальством маршала Сульта восемьдесят тысяч воинов из Булоньского и Монтрельского лагерей. Император явился к ним, окруженный всеми знаменитыми французскими полководцами той эпохи. Он поместился на возвышении вроде трона и повторил громким голосом прежнюю формулу присяги кавалеров. Слова его и теперь были приняты с таким же восторгом, как при церемонии в Доме инвалидов, и Наполеон был этим так доволен, что впоследствии один из его адъютантов, генерал Рапп, сказал, что он никогда - ни прежде, ни после, не видывал императора таким веселым.

Однако ж радость этого дня была, около вечера, потревожена сильной бурей, грозившей погубить часть флота. Наполеон, извещенный об этой опасности, тотчас поспешил к пристани для личных распоряжений. Но когда он прибыл на место, гроза кончилась, и опасность миновала. Флотилия, не потерпев нисколько, вошла в гавань, а Наполеон возвратился в лагерь, где войско немедленно предалось веселости. Празднество кончилось фейерверком на взморье; отблеск этих потешных огней был виден даже с противолежащего берега Англии.

Во время пребывания Наполеона в этом лагере случилось, что два английских пленных матроса успели уйти из-под стражи и, не имея никаких инструментов, кроме ножа, ухитрились сделать маленький челночок из нескольких кусков дерева, которые сколотили как могли; в этой-то лодке, которую бы легко унес на спине каждый мальчик, решились они попытаться доплыть до одного английского фрегата, курсировавшего в виду французских берегов. Но едва эти отважные люди пустились в открытое море, как их заметили с брандвахты и опять взяли. По военным законам их следовало расстрелять как шпионов. Между тем слух об отважном предприятии храбрецов распространился по всему лагерю, дошел до Наполеона, и он пожелал их видеть.