— Мне не нравится, что ты сделала со своими волосами, — вдруг неожиданно для себя сказал Брюс, удивляясь, почему его это волнует.

Клэр одной рукой поправила влажные растрепавшиеся волосы, не отводя от него взгляда.

— Так гораздо удобнее, меньше возни. — Она помнила, как он всегда восхищался ее длинными волосами и говорил, что они по цвету напоминают ему выдержанное вино.

Его ладони внезапно зачесались от желания коснуться этих волос. Раньше они были длинные, ниже лопаток, и он мог часами перебирать густые шелковистые пряди цвета красного дерева, когда по вечерам они вместе смотрели телевизор, занимались любовью или просто лежали обнявшись и мечтали о будущем.

Воспоминание об этом свело на нет все усилия, которыми он пытался подавить вспыхнувшую страсть. Новая волна желания накрыла его с головой и затянула в свой водоворот. Нет! Он не должен поддаваться! Не должен идти у нее на поводу. Страсть делает человека уязвимым. Эту истину Брюс постиг еще до заключения, но особенно хорошо усвоил ее во время своего пребывания здесь.

Желание не отпускало его. Оно билось в мозгу, пульсировало в паху. Наверное, это отразилось на его лице. Он поймал испуганный взгляд Клэр. По ее стройному телу пробежала дрожь. Она напомнила ему испуганную самку оленя, в любой момент готовую сорваться с места и убежать от самца. Но в отличие от оленухи, невинного создания, Клэр Фолкнер была самой лживой и двуличной женщиной, которую он когда-либо знал.

— Распусти волосы.

— Брюс… — побледнев, произнесла она.

— Распусти. Прямо сейчас! — приказал он.

Трясущимися руками она стала вынимать шпильки, поддерживавшие когда-то аккуратную прическу, и класть их во внешний кармашек сумки. Прищурившись, он наблюдал за ней. Вынув все шпильки, Клэр тряхнула головой, позволив волосам рассыпаться по плечам. Это движение было таким чувственным, что Брюс с силой стиснул кулаки, едва сдерживая себя.

Он приблизился. Она стояла с опущенными руками, грудь вздымалась и опускалась, из нее вырывались какие-то странные, хрипловатые звуки. В карих глазах затаились страх и отчаяние, зрачки расширились, веки чуть подрагивали. Брюс знал, что он тому причиной, но ему было все равно. Страх и отчаяние сопровождали его долгие годы, теперь пришел ее черед. А на что она надеялась, заявившись к нему после долгих шести лет разлуки? Он так или иначе найдет способ отомстить ей. Она это заслужила после того, как бессовестно бросила его, когда была ему так нужна.

Брюс медленно поднял руки и запустил пальцы в густые влажные пряди. Клэр попыталась уклониться, но он не дал ей такой возможности. Обеими руками он ворошил волосы, даже сквозь огрубевшую кожу ладоней ощущая тепло ее головы и шелковистость винно-красных локонов, струящихся между пальцами. Он уже успел позабыть, как это приятно. Его руки задрожали, тело напряглось и сделалось твердым. Горячая волна желания снова охватила его. Он проклинал себя за то, что дотронулся до Клэр, но она словно околдовывала его, искушала, соблазняла своим неповторимым запахом. Тем самым возбуждающим ароматом, который постоянно и неотступно преследовал его днем и превращал в ад долгие ночи в одиночной камере.

Не в силах устоять против искушения, он притянул ее ближе, бедрами прижавшись к ее животу. Затаив дыхание, Клэр широко раскрытыми глазами молча смотрела на него. Брюс намеренно давал ей понять, что она полностью в его власти, что он может опрокинуть ее на пол и овладеть ею прямо здесь и сделает это, если захочет, но пока у него другие планы.

Он пальцами, как расческой, прошелся по всей длине волос, продираясь сквозь запутавшиеся пряди. Закусив нижнюю губу, Клэр поморщилась от боли. На глаза, окаймленные густыми черными ресницами, навернулись слезы. Сбитый с толку и удивленный тем, что она даже не пытается сопротивляться, а стойко переносит все его гневные выпады и грубоватые прикосновения, Брюс даже почувствовал нечто вроде уважения к ней.

— Раньше ты никогда не вымещал на мне свою злость и дотрагивался до меня только с любовью, — чуть слышно прошептала она.

Брюс замер, встретившись с ней взглядом. В ореховом омуте ее глаз читалось откровение. Он увидел то, чего совсем не хотел видеть. На него вдруг нахлынули непрошеные воспоминания, но они были слишком мучительны и напоминали о том, что уже никогда не повторится.

— Так то было раньше, — намеренно грубо огрызнулся он, потому что по ее глазам видел, что она тоже все помнит. Помнит его руки на своем обнаженном, разгоряченном теле, помнит его ласки, которые доводили ее до сладостного изнеможения, когда она, теряя голову от наслаждения, умоляла, чтобы он наконец взял ее. Вздрогнув, Брюс отчетливо представил себе то восхитительное ощущение, когда он проникал в ее тело, уступая ее мольбам и своему собственному неукротимому желанию.

Клэр вся дрожала. Веки полузакрытых глаз трепетали. Если она хочет, чтобы он оставил ее в покое, то напрасно. Он не доставит ей такого удовольствия. Он заставит ее страдать так, как страдал он сам все эти годы. Страдал от несправедливости, унижения, боли, предательства, утраченных иллюзий, разрушенных надежд, растоптанной любви.

Брюс накрутил волосы Клэр на руку, подержал немного, затем отпустил. Она прерывисто дышала. Скользнув руками по ее тонкой, белой шее, он схватил ее за плечи и больно впился в нее своими пальцами.

Продолжая дрожать, она медленно открыла глаза. Брюс злился на себя за то, что не смог совладать с собой и укротить свое желание, а на нее — за то, что она строит из себя невинность, святую мученицу, тогда как это он из-за подлости ее отца и ее предательства прошел через все круги ада.

— Ты забыл, что на моей коже быстро появляются синяки? — шепотом спросила она.

Он неохотно разжал пальцы.

— Я ничего не забыл, Клэр.

— Я тоже. Но, причиняя мне боль, ты ничего не исправишь.

Красные пятна вспыхнули на его скулах, но он и не подумал извиниться. Вся его воспитанность и светские манеры остались в их прошлой, благополучной и счастливой жизни. Годы тюрьмы наложили отпечаток на его характер, и глупо было ожидать от него быстрого обратного превращения в обходительного джентльмена.

— Ты подрезала их, — упрекнул ее Брюс.

— Да, немного. — Клэр поняла, что он говорит о ее волосах.

Она слегка повернула голову, глядя куда-то мимо него. Ее блестящие волосы цвета красного дерева свисали с его руки.

— Зачем? — Он недовольно поморщился.

— Нет времени возиться с ними. Слишком много работы. — Расправив плечи, она смело взглянула ему в лицо. — Если ты пытаешься обидеть и напугать меня, чтобы я в ужасе убежала отсюда куда глаза глядят, то у тебя ничего не выйдет.

— Откуда ты знаешь?

— Ты не такой человек, чтобы жестоко обращаться с женщиной. Я тебя знаю и не боюсь.

— И совершенно напрасно. Ты знала меня, каким я был раньше, но не знаешь, каким я стал.

— Знаю. То есть я вижу, как сильно ты изменился, но я уверена, что ты по-прежнему не способен на жестокость.

— На твоем месте я бы не был так уверен.

— Перестань, Брюс. У меня хватит силы духа, чтобы вынести твой гнев, если это то, что мешает тебе выслушать меня.

Лицо Брюса окаменело, в глазах зажегся опасный огонек, и он снова выругался. На этот раз Клэр даже не поморщилась.

— Что ты можешь знать обо мне, о моем гневе?! — со злостью выкрикнул он.

Она пожала плечами. Ему не понравилось ее спокойствие — ему легче было иметь дело с испуганной Клэр.

— Я несколько раз беседовала по телефону с твоим офицером. Он ответил на большинство моих вопросов.

— Вот как? А он не сказал тебе, что однажды в тюрьме в приступе ярости я пробил кулаком кирпичную перегородку?

Она ничего не ответила, только молча продолжала смотреть на него, но в ее глазах по-прежнему не было испуга, которого он добивался. Снова эмоции взяли над ним верх. Оттолкнув ее, он заметался по комнате. Клэр тихонько села поближе к камину и стала наблюдать за ним. Несколько минут тишину нарушал лишь звук его шагов да дождь, барабанивший по крыше.