– Чекам, пан, чекам!

Он выскочил из комнаты и почти тут же появился обратно, прижимая к груди бумаги.

– Але, пан… Я хтяв бы зобачить…

– Хочешь – увидишь. Собирайся!

Ксендз бросил бумаги на стол и убежал. Кузьма развернул. Я встал рядом.

– Вот и план! А говорил: "не мам", – передразнил Кузьма и указал мне на штамп в углу большой ксерокопии. Я кивнул: снова библиотека Ватикана. – А это что? – он развернул еще одну копию и пробежал ее глазами. Подал мне. Я, едва бросив взгляд на старинные завитушки быстрого почерка, сунул бумагу за пазуху. Затем спрятал руки в карман – в комнате появился отец Веслав с сумкой. У меня чесались кулаки врезать этой святой невинности…

Вокруг монастыря, как и на улицах города, было пустынно. Мне не понадобилось даже ковырять замок храма отверткой – дверь оказалась приоткрытой. Уже привычным путем мы поднялись на второй этаж, прошли коридорами. В ночной тишине гулко отдавались наши торопливые шаги – в этот раз никто ни от кого не таился. От стылой тишины покинутого людьми здания было не по себе, и я с трудом унял холодные мурашки, побежавшие по телу.

По знакомой лестнице мы спустились в подвал. Дверь в него также болталась на петлях, что было кстати – ключи остались в сумочке Риты, про них я просто забыл. В подвале ксендз достал из сумки большой фонарь. Его мощный луч (куда там нашим маленьким!) выхватил из темноты кирпичные стены, низкий каменный свод, ниши вдоль правой стены… Это был все тот же подвал, в котором мы с Ритой и Дуней бродили две ночи тому, но что-то в нем сейчас было не так. Я забрал фонарь у отца Веслава, медленно прошелся мощным лучом по стенам и сводам, но так и не понял, почему меня посетило такое ощущение.

Кузьма пошарил лучиком по стене, нашел включатель, щелкнул. Свет не загорелся – наверное, электричество отключили во всем здании.

– Показывай! – повернулся Кузьма ко мне.

Мы повторили путь, которым шли в ту ночь. Только медленно. У каждого поворота коридора Кузьма сверялся с планом. Он не только осматривал пустые углы и тупички, но время от времени простукивал стены здоровенным гвоздодером, который, как и ножи (Кузьма переложил их в машине), оказался у него в сумке. Когда мы поднялись в комнату, где прятали апостолов (решетка ее также оказалась незапертой), он сдвинул в сторону все еще валявшиеся здесь ветхие рогожи, и простучал пол. Везде звук был чистый, однотонный – потайных пустот не обнаруживалось.

Когда мы вернулись обратно в сводчатый подвальный зал, Кузьма без слов вернул бумагу ксендзу.

– Я и предполагал, что потайных комнат на строительном плане не будет, – пояснил, доставая сигареты. – Но все-таки надежда была.

– Может, здесь их и нет? – спросил я.

– Есть! – коротко отозвался Кузьма, пыхнув дымком. – Не может не быть. Не мне объяснять историку, что такое семнадцатый век на этой земле и почему тогда даже храмы-крепости строили. Здесь не только тайные комнаты, здесь и подземный ход к реке обязательно должен быть. Ход, конечно, давно обвалился, – заключил он, ожесточенно затягиваясь, – а вот нечто вроде склепа…

Бросив окурок, он забрал у безропотного ксендза его фонарь и двинулся прежним маршрутом, в этот раз внимательно осматривая не только стены, но и пол с потолками. В одном из коридоров он вдруг остановился, светя вниз. Присел. И движением руки подозвал меня.

– Скажи, историк, – спросил, снова называя меня по профессии (в другое время это дорого бы ему стоило!), – для чего в полу подвала монастыря эта канавка?

Я глянул через его плечо. Канавка имела форму дуги и была полукруглой в сечении. Не глубокая.

– Может, дренаж? Для стока избытка влаги.

– Ага! – весело отозвался Кузьма, вставая. – Поэтому ее и закруглили. Чтобы воде было веселее стекать.

Он пошарил лучом фонаря по стенам и высветил круглое металлическое кольцо, вделанное в кирпич. Взялся за него.

– Помоги, Аким!

Вдвоем мы, что было сил, потянули кольцо на себя, и оно вдруг поддалось! Послышался тяжелый скрип камня о камень, и стена перед нами вдруг начала раскрываться, показав на срезе кирпичную кладку, схваченную железными скрепами. Нижний край каменной створки полз по самому полу, и я сразу понял, откуда там канавка: древний мастер использовал гениально простой метод для открытия тяжелой каменной двери – подложил под нижний край каменный шар для качения.

Луч фонаря упал в разверстый проем, и я отшатнулся: из темноты на меня смотрело строгое бородатое лицо. Фонарь в руке Кузьмы поплыл в сторону: в пятне света одно за другим стали возникать лица – суровые, вопрошающие, молящие… Сложенные на груди и воздетые в молитве руки; руки с зажатыми в них свитками, ключами; руки, поднятые для благословения…

– Пан Езус!

Бесцеремонно растолкав нас, ксендз протиснулся внутрь и побежал вдоль ряда статуй.

– Свенты Пётра, свенты Матей, свенты Павел, свенты Ян…

Он гладил их по рукам и лицам, целовал и смеялся. Затем бухнулся на колени и, размашисто перекрестившись ладонью, забормотал молитву. Мы молча вошли следом. Потайная комната оказалась узкой и длинной. Чуть ли не во всю ее длину стояли у стены двенадцать фигур: бородатые лица (только одно оказалось без растительности), лохматые и лысые головы… Позолота на лицах и одежде тускло блестела. Я не удержался и потрогал ближайшую статую – она оказалась гладкой и теплой. Тогда я обхватил ее и попытался приподнять: статуя поддалась удивительно легко. Несмотря на неподходящий момент, я едва не рассмеялся – дерево! Они все-таки оказались деревянными!..

Ксендз, закончив молиться, вскочил на ноги и вдруг схватил ближайшую статую и аккуратно уложил ее на пол, лицом к верху. Глянул на основание.

– Ниц нема!

Он бежал вдоль строя, укладывая статуи на пол одна за другой.

– Ниц нема! Ниц нема!..

Кузьма присел возле одной из поваленных статуй, посветил фонариком в основание. Луч выхватил широкое круглое отверстие, сделанное, видно, для облегчения веса скульптуры. Или для закрепления ее на более прочном основании… Ай, да Доминик! Это, конечно же, придумал Доминик: спрятать сокровища внутрь деревянных статуй. Все ведь и так были уверены, что они из золота и серебра… Кто-то не только нашел статуи, но и разгадал их секрет: в комнате не было ничего, кроме деревянных апостолов.

Кузьма встал и пошел вдоль ряда поваленных статуй, осторожно переступая через них и тщательно высвечивая лучом фонаря оголившуюся стену. Несколько раз он останавливался и простукивал кирпичную кладку своим гвоздодером. Кирпич отзывался знакомым звуком – пустот за ним не обнаруживалось. Закончив, Кузьма подошел ко мне и трясущимися руками достал из кармана сигареты.

– Здесь ее тоже нет!

Я очнулся. Чтобы ни случилось, мы пришли сюда не за сокровищами.

– Может, есть еще одна потайная комната?

Он жадно затянулся и замотал головой:

– Желобка на полу больше нигде.

– А если Рита вообще не в монастыре?

– Здесь! – сказал, выдохнув дым. – Я знаю.

"Откуда?" – хотел спросить я, но промолчал. Закурил. Никотин ударил в мою очумевшую голову, одурманенную недавней выпивкой, все вокруг на мгновение поплыло. Вдруг привиделось: недостроенная стена, трое каменщиков, торопливо закладывающие полукруглую нишу кирпичами…

– Не замуровали же ее здесь!

– Что?

Он схватил меня за руку, больно сжал. И вдруг, отшвырнув в сторону сигарету, выбежал в коридор. Я, мгновенно сообразив, ринулся следом.

В сводчатом зале мы остановились, полосуя лучами фонарей кирпичные стены. И я вдруг понял, что мне показалось здесь странным. Той ночью, два дня назад, ниши были на обеих стенах. Симметричные…

– Сюда!

Я подбежал к левой стене.

– Здесь!

Кузьма провел пальцами по шву между кирпичами.

– Свежая…

Несколькими резкими ударами гвоздодера он выбил внутрь ниши верхний кирпич, затем крюком инструмента стал сбрасывать остальные на пол подвала перед собой. Как только отверстие стало шире, я стал помогать. Шершавые кирпичи больно обдирали руки, но сейчас было не до того. Откуда-то из темноты возник пан Веслав и стал тоже выламывать кирпичи… В подвале стоял грохот, пыль плясала в воздухе, оседая на наших потных лицах, а мы все бросали и бросали кирпичи на пол…