Фуни и гадоид отсиделись в заброшенном и доме и как только отключился М-генератор вернулись в трактир. Мухомор с открытым от удивления ртом проводил их к дворцу Надзирателя.

Последнее время я почему-то перестал переваривать слизняка. Мне врё время лезли в голову мысли, что это не сам жлобист Фуни, а его клон, причем не похожий на оригинал. Особенно раздражала его камера. Раньше он ее очень редко доставал и я совсем не обращал на нее внимания. Теперь же мне хотелось ее отнять, бросить на пол и очень долго топтать ногами. Вот и теперь проклятый слизняк продолжал ею трещать.

— Убери свою камеру, — не выдержал и заорал я, — ты уже ею всех достал.

— По моему только тебя, — огрызнулся Фуни, — другие не возражают.

Я хотел её вырвать и растоптать, но за слизня заступился демономаг:

— Перестань, Серг, пусть себе память оставит о наших скитаниях. Я даже ему завидую, у меня, если я выживу, останутся только воспоминания, которые со временем будут постепенно забываться. Да и у тебя тоже.

Сифи в такой обстановке сказал бы: «Сборище без водки, тоже самое, что похороны без покойника». И был бы прав. Похоже, что Надзиратель сам догадался и сервировал шикарный стол. Спецназ где-то затаился в городе, изучая обстановку, мы же решили просто расслабиться. И зря.

Хунак Кеель никогда не пробовавший до этого момента крепких спиртных напитков, захмелел и уснул с одной небольшой рюмочки водки. Путана тоже изрядно перебрала и даже позволила Надзирателю залезть рукой под юбку. Я конечно же сделал вид, что ничего не заметил, потом разберемся. Гадоид и Фуни выпили много, но у них совершенно отличные от человеческого механизмы обмена веществ, поэтому они почти не опьянели. Напился до чертиков только Кастрицкий. Японец что-то бормотал на своем, явно не японском языке, сопровождая причмокиванием каждую провалившуюся стопку. Фуни наше застолье тщательно фиксировал своей камерой. Я тоже принял несколько лишних стопок и уснул прямо за столом…

Вы, наверное догадываетесь, почему я пью? В моем мире, изза моих манипуляций с наконечником — кто-то с глобуса стер резинкой Японию. Помните, что один из летчиков американского самолета, сбросившего атомную бомбу на Хиросиму, покончил с собой. Был бы я на Земле, может быть, тоже наложил бы на себя руки. А здесь, на полигоне, я просто стал алкоголиком. Иногда, я тешу себя мыслю, что гибель Японии — просто совпадение. И эта мысль, вперемешку с водкой, являются моими спасительными соломинками из омута сумасшествия…

Проснулся я оттого, что меня толкал какой-то тип в пятнистом комбинезоне с нашивками вольнонаемного сержанта полигона:

— Вставай алкаш, хватит спать!

Я протер опухшие глаза. Вокруг стола стояли пятнадцать спецназовцев со скортерами наперевес, трое расталкивали нашу, уснувшую за столом компанию. Уснули все! Вокруг них суетился Надзиратель.

— Вот они, — говорил он, — я им специально снотворное в водку подсыпал, что бы сдать вам, мне в моем городе не нужны неприятности.

Сволочь! Как я мог так легко попасться, я, профессиональный адвокат? Поверил первому встречному. Но ведь он тоже беженец с полигона. Или это все липа? Теперь какая разница — нас закуют в кандалы и отправят в наш персональный ад, застенки нашего полигона. Кто знает, какие опыты там проводят с дезертирами?

— Тихо, — отмахнулся от него сержант, — сейчас придет офицер и во всем разберется. Так что утухни, гнида.

Гнида, это и понятно, армейские не любят предателей. Но нам от этого не легче. Чертов наконечник, что ты сейчас молчишь, самое время пробудится и нас, несчастных, вытащить из этой передряги. Но нет, ты не проснешься, таков закон жанра, а мы за все свои мучения, получим сполна. Я осмотрелся. Уснули все, все попались на эту блестящую блесну Надзирателя. Даже наш всеподозрительный демон. Посмотрим, может, как-нибудь и выкрутимся. Оружие у нас отобрали и свалили в кучу, там же блестит и моё Кабал-ур-сег — телепатическое ружьё. Но до него не дотянуться, я сдуру отключил М-аккумулятор, а так бы ружьё смогло бы стрелять по моему мысленному сигналу, несмотря на то, что пятнадцать стволов направлены на нас. Растяпа! Фуни, хитрец, снимал картину нашего ареста, камера висела у него на ложно шее, моргающий красный глазок ясно говорил, что она работает. Не боится ведь, клон чертов.

— Что нам будет? — Спросила сержанта Путана.

— Не знаю, милочка, не знаю, — сержант, позволил себе выдавить жалкое подобие улыбки, придет офицер и все вам разъяснит, ты удовлетворена ответом? Что хочешь с моими мальчиками покувыркаться?

Путана только фыркнула. А спецназовцы застыли словно статуи, оно и ясно — андроиды, ну и шутник же сержант. Хотя говорят, что и эти штуки им прикручивают — все-таки полное подобие человека. Я, закончив мысленные причитания, успокоился и обратился к сержанту:

— Сержант, скажи правду, что нас ожидает, а? Только не ври.

— Да не знаю я, — отозвался он, — скоро придет офицер и все расскажет. Только дайте ему пообедать. Ты ведь с Земли?

— Да, из Санкт-Петербурга, — ответил я.

— О, мы с тобой земляки, я из Братска тысяча девятьсот семидесятого года. Жаль, что поговорить мы не можем. Не положено.

— Я из девяносто девятого.

Тут я обратил внимание, что у него незнакомая эмблема на рукаве — обезьяна с крыльями летучей мыши на звездном фоне. На нашем полигоне у всех дивизий была одна и та же эмблема, цвет комбинизонов был разный — Грозный ящер, вгрызающийся зубами в осколок скалы. Получается, что эти вояки с другого полигона. Я посмотрел на одежду других солдат, но оказалось, что у них совсем нет никаких знаков различия. Вантор Сей, тоже скис, увидев эмблему сержанта. Про такой случай говорят — у него упало к ногам лицо.

Вот и появился офицер, я посмотрел на него и обомлел, на меня смотрел Хыдур. Вот и приплыли. Из его цепких лап нам не вырваться. Но Хыдур сделал вид, что мы ему не знакомы, только незаметно лукаво подмигнул мне. Выследил нас — ищейка хренова. В прошлую нашу встречу Хыдур был в гражданской одежде, теперь же на нем ловко сидел пятнистый комбинезон. А на рукаве множество эмблем. Присутствовали там и наш ящер, и крылатая обезьяна. Наверное существует какая-нибудь межполигонная служба, а офицер Хыдур — её представитель.

Хыдур молча кивнул пьянющему Кастрицкому и подошел к нам. Увидев Хыдура, бывший Надзиратель потерял лицо окончательно, даже всхлипывать начал.

— Вантор Сей, — сказал ему офицер, — вы арестованы за дезертирство, вам зачитать ваши права?

— Н-е-е-е-т, меня ведь не убьют? — Провыл предатель.

— Не знаю, поганец ты этакий, мне все равно.

— А они, — Вантор Сей показал в мою сторону, — они ведь то же дезертиры, вы их арестуете?

— Нет!

Нет! Вот это поворот событий! А может быть нас расстреляют на месте? Мои мысли словно прочитал предатель:

— Их расстреляют, — успокоился он, — и есть за что. Мочите этих гадов.

— Нет, — сказал Хыдур, — их не расстреляют, я их отпущу, приказа на их арест не было, пусть начальство разбирается. Мы за тобой пришли. Смешно, правда, ты сам открыл дверь моим солдатам, хотя с твоими оборонными системами, мы могли бы месяц штурмовать твой дворец. Ой, лопух, с мелкой душонкой.

Вот это поворот! Хыдур не стал нас арестовывать. Но почему? Почему он нам помогает?

— Вы должны их арестовать, я настаиваю, — выл предатель, — я пожалуюсь вашему начальству.

— А может шлепнем его, господин полковник, при попытке к бегству, а. — Сказал сержант.

— Не надо, патронов жалко.

— А я его ножом, — не унимался сержант, — кровушку пущу.

Вой Вантора Сея достиг апогея и сорвался, левая штанина намокла, запах свежей мочи, ударил в ноздри.

— Его посадят в такую камеру, где он почувствует вкус к жизни. — Сказал полковник Хыдур, — на этом поставим точку. Собирайся мудила.

— У них есть Мабуровская Кабал-ур-сег, — провыл Вантор Сей, — заберите хотя бы её.

— Пшел вон, гнида, — сержант ударил его прикладом по спине.

— Счастливо, — полковник протянул мне руку.