— Очень даже может быть, — ответил он, — но мне приятнее думать, что у них просто недурной вкус.

     Все дружно засмеялись, а Пенни спросила:

     — Они не скучают, пока вы в отъезде? Ваши собаки, я имею в виду.

     — Скучают, да еще как. Но у них масса друзей. А ваше гостеприимство — для меня целое событие.

     Софи посмотрела на часы и неохотно встала. Бабушка подставила щеку для поцелуя.

     — Ты должна идти, дорогая? Какая досада, особенно теперь, когда мы так хорошо все устроились. Ну ничего, надеюсь, ты неплохо проведешь остаток дня, — прибавила она рассеянно. Макс тоже поднялся и подошел к двери. — Макс, не исчезай надолго, — послышался голос бабушки, когда они уже выходили из комнаты.

     Они не разговаривали во время недолгой поездки обратно в больницу. Софи кратко поблагодарила его за то, что он ее подвез, и стала, не оборачиваясь, быстро подниматься вверх по ступенькам. Уже через полчаса она кипятила инструменты рядом с Томом Каррадерзом; пациент оказался противнейшим типом: он все время привередничал, придирался — в общем, оказался не из тех, с кем бывает приятно поговорить. Но едва только этого надменного пациента вывезли из операционной, как зазвонил телефон — у больного тяжелые осложнения после операции, и мистер Каррадерз должен немедленно его осмотреть. Том Каррадерз проворчал что-то себе под нос и вышел. Софи отослала медсестру вниз сообщить, что доктор спустится, как только будет готов. День выдался таким напряженным, что даже не удалось выпить чаю. Больной с осложнениями отнял у них уйму времени, и было уже почти шесть часов, когда Том и доктор Уокер вышли из операционной вслед за санитарами. Софи и еще две медсестры быстро привели в порядок инструменты. Потом Софи отпустила всех ужинать, а сама осталась в операционной, занимаясь иглами, и вдруг вспомнила девочку, которую Макс ван Остервельд прооперировал неделю назад. Сегодня Том сказал ей, что ребенок умер.

     — Ван Остервельд видел ее сегодня утром, но ничем помочь уже не мог. Очень благородно с его стороны было прийти сегодня, в свой выходной. Он, оказывается, не ложился до четырех накануне, все ездил по городу — так переживал.

     Софи сортировала иглы и старалась не думать о последней фразе — за ней могло скрываться все, что угодно. Она встряхнула своей аккуратно причесанной головкой, намереваясь таким образом избавиться от навязчивых мыслей. Хотя ее это нисколько не касалось, она полагала, что найдется немало хорошеньких медсестер, которые не задумываясь согласились бы выезжать с ним за город.

     Софи выбросила испорченные иглы в ведро, а когда вернулись с ужина сестры, сказала, чтобы они уходили домой. Ей и самой было пора идти. Она потушила везде свет и пошла переодеться.

     Неизвестно откуда показался «бентли» — машина остановилась прямо у входа в больницу. Дверца ее приоткрылась, и она услышала голос Макса:

     — Садитесь.

     Уж этого она никак не ожидала, поэтому процедила сквозь зубы: «Привет!» — и села в «бентли». Когда они подъехали к ее дому, он вышел с ней из машины и проводил до дверей. Пенни выбежала из кухни встречать их.

     — Ну вот наконец и вы! — воскликнула она. — Я приготовила наивкуснейший ужин, а Макс принес бутылочку отменного вина.

     Макс захлопнул входную дверь и, усмехнувшись, сказал:

     — Сегодня я здесь поживу. Надеюсь, вы не очень возражаете?

     Софи улыбнулась:

     — Ну что вы.

     Он внимательно смотрел на нее, а Софи продолжала:

     — Вы выглядите усталым — был тяжелый день?

     — А вот у вас прекрасный вид, хотя, признаться, кажетесь чем-то расстроенной.

     Софи направилась в гостиную.

     — Да, я слегка огорчена, но лучше не будем об этом.

     — Нет, отчего же? Давайте поговорим прямо сейчас, — спокойно сказал он и положил руку ей на плечо. — Вы слышали о нашей юной пациентке?

     — Том Каррадерз рассказал мне сегодня вечером. Я... — Она тяжело вздохнула. — Это несправедливо, ведь она была еще совсем ребенок.

     Он нежно обнял, положил вторую руку на другое плечо, повернул к себе.

     — Болезни, несчастные случаи, смерть — это всегда несправедливость, не так ли? Не потому ли мы отдаем этому столько сил? — Он легко провел пальцем по ее щеке — ей было приятно его прикосновение. — Зато наша тихая, спокойная мисс Гринслейд не пострадала, верно?

     Молчаливая, она стояла рядом с ним, ощущая на своих плечах приятную тяжесть его рук и подавляя страстное, безудержное желание броситься на его широкую грудь и вволю выплакаться. Но, взяв себя в руки и выбросив из головы этот нелепый сиюминутный порыв, она сказала ровным голосом:

     — Вы совершенно правы; особенно много сил отдаете вы. Спасибо вам за поддержку.

     Он улыбнулся:

     — Ну, так-то лучше.

     И, взяв ее за локоть, повел в гостиную.

     — Как насчет стаканчика хереса до того, как мы узнаем, что за сюрприз приготовила для нас Пенни?

     Пенни превзошла самое себя, приготовив на ужин омлет с грибами, жареным картофелем и салат из листьев цикория «дэйзи». Доедая последний кусок грибного омлета, Макс ван Остервельд не удержался от комплимента:

     — Ну, Пенни, это просто фантастика. Когда-нибудь из тебя получится превосходная жена.

     Пенни просияла.

     — Думаю, да, — тем не менее важно сказала она. — А у вас есть жена, Макс?

     Он ответил не сразу, и Софи успела резко оборвать ее:

     — Пенни!

     Наконец он спокойно произнес:

     — Нет, пока нет.

     — Значит, у вас есть невеста, — предположил Бенджамин.

     Для Софи это было чересчур.

     — Бен, даже самые близкие друзья не задают друг другу вопросов, на которые не хотелось бы отвечать самому.

     Бен обезоруживающе улыбнулся:

     — Простите. А могу я тогда узнать, почему ты не называешь Макса по имени? Он-то уже давно называет тебя Софи. Я сам слышал. Подтверди, Макс.

     Голландец, улыбаясь, смотрел на мальчика:

     — Гм, да, это так, Бенджамин, но в больнице я должен обращаться к ней как к сестре.

     — Ну это понятно. А как Софи обращается к вам на службе?

     Макс засмеялся:

     — Сэр. А когда я бываю особенно докучливым — ну, например, приглашаю ее пить чай в самый неподходящий для нее момент или забываю вернуть ей инструменты, которые мне больше не нужны, и в других подобных ситуациях она называет меня Ионхером ван Остервельдом весьма строгим голосом. Надо признаться, это отлично на меня действует — она умеет заставить подчиняться себе.

     Всех рассмешила новость о строгости и суровости Софи, а Бен тут же забыл о своем вопросе. В самый разгар их оживленной беседы Макс поднялся из-за стола, поблагодарил за чудесный ужин и стал прощаться. Сначала он подошел к миссис Гринслейд и поцеловал ей руку — пожилая дама преисполнилась гордости, а лицо ее порозовело — так искренне он это сделал. Потом тихо, так, чтобы это слышала только она, сказал:

     — Во вторник у меня выходной — не доставите ли мне удовольствие, приняв мое приглашение на ленч?

     Миссис Гринслейд широко раскрыла свои все еще красивые глаза — его предложение ее сильно удивило.

     — Я? — спросила она. — Вы имеете в виду меня?

     В легком замешательстве он поднял свои черные брови.

     — Кого бы еще я мог пригласить? «Уилтонз» вас устроит?

     Ей, казалось, понравилась эта затея.

     — О, это будет восхитительно. Спасибо тебе, Макс.

     — Ну вот и отлично... Я заеду за вами где-то в половине первого.

     Отражая атаки Кляксы и Титуса, жаждавших сопровождать его всюду и везде, он направился к выходу. Софи, непонятно каким ветром отнесенная в другой конец комнаты, пожелала Максу спокойной ночи и принялась убирать со стола; попутно она обсуждала с бабушкой, что та наденет на этот ленч. Пенни и Бенджамин бросились убирать посуду — Синклер сегодня вернется очень поздно. Только Софи легла в кровать и выключила свет, ее стали одолевать мысли о Максе. Она стала подводить итоги сегодняшнего дня: Макс предложил ей свою дружбу, но, похоже, это было все. Вспоминая их разговор в прихожей, она не смогла припомнить из него ни единого слова, которое бы давало надежду на что-то большее.