Лицо... Что сделалось с его лицом? Здесь у него были морщины, они набегали сверху и обрезали углы рта, он всегда кривил рот, когда брился, чтобы расправить кожу в этом месте. Теперь морщин нет. А вот здесь? Были здесь морщины или нет? Он не помнит. Сам себя не помнит. Странно... Сколько времени нужно, чтобы выросла такая борода? Сколько он проспал? Кого спросишь, на даче ни души, он один. Так всегда: он один и его дача...

Какой сегодня день? Он нажал клавишу радиокомбайна. Музыка, с утра музыка. Может, сейчас вовсе не утро?.. Включил другой приемник, стоящий у изголовья кровати с высокими спинками из полированного дерева. Приемник не работал... Давно он не работает? Там, на кухне, стоит еще один... Опять музыка... Где он? Какой сегодня день? Наконец старый динамик радиотрансляции сообщил Жмачкину, что сегодня двадцать второе октября. Ревизор нагрянул двадцать первого. Вчера. Значит, все в порядке. Он спал только одну ночь. Надо опохмелиться и пожевать чего-нибудь горяченького, все пройдет. А борода? Вот она. Еще больше выросла. Все-таки в пиво что-то подмешали, и он спятил с ума от этого.

Кромсая ножницами вкривь и вкось, он кое-как срезал, бороду. Ему показалось, что из-под ножниц сыпались искры. Действительно, запахло чем-то горелым и вместе с тем освежающим... А день сегодня субботний, особо выгодный. Его разве пропустишь? В деревянном павильончике под вывеской "Скупка вещей от населения" все образуется. Обожмется, как любил говорить Петька Косой, единственный дружок Жмачкина. Обожмется! А борода она не ревизор, сбрил ее и гуляй без бороды.

По дороге к калитке Жмачкин наткнулся на молодые осинки, что торчали двумя плотными кустами на том месте, где еще вчера ничего, кроме скамьи, не было. Пахло вокруг для поздней осени странно - цветами. Запах стоял тяжело и плотно, как в оранжерее. Но Жмачкин цветами никогда не торговал, в оранжереях не бывал, а тонкие осинки, что вымахали за ночь на метр выше его, не заметил, а может быть, побоялся заметить, недаром глаза зажмурил.

В "Скупке" еще раз побрился подержанной электробритвой, купленной у рыночного пьянчуги за трешку, борода в электричке заметно отросла. Надел засаленную меховую безрукавку и занялся привычным делом. Когда румяный от смущения парень принес в "Скупку" почти ненадеванный, но явно не модный костюм, Жмачкин оценил его в двадцать один рубль, а на копии квитанции переделал палочку в семерку и заработал таким образом шесть рублей. Женщине в платке, из-под которого желваками торчали бигуди, таинственным шепотом сообщил, что дамские кофточки покупать не велено, но ради субботы он сделает исключение. За это Жмачкин получил благодарность - трешку и почти рубль мелочью.

Так он трудился целый день, не снимая безрукавки, не делая от жадности перерыва на обед.

Обманывал он по маленькой давно. Почин в этом сделал еще тогда, когда работал продавцом в рыбном магазине и приспособился под чашку весов приставлять маленький магнит. К магниту привязал леску, а в петлю лески просовывал носок ботинка. Чуть Заметит подозрительного типа, похожего на инспектора из райторга, или просто такого интеллигентика, что может из-за недовеса шум поднять, - дерг за леску, магнит отскочит от чашки: весы в полном порядке, проверяй до седьмого пота, не придерешься. Одно плохо: пахло от него тогда крепко селедочным рассолом и рыбной лежалиной, и молодые ткачихи из фабричного поселка воротили от него носы. Но Жмачкин за свою коммерцию держался крепко и торговое дело, как он его понимал, знал туго. Потом подвернулась работа чище - в винной лавке. Там он "снимал сливки" - медицинским шприцем протыкал бутылочные пробки и высасывал часть содержимого. С десяти бутылок выходила одна лишняя. Если не лениться, прийти в лавку пораньше, можно заготовить в подсобке таких "сливок" литров на пять.

На примагниченной селедке и коньячных "сливках" Жмачкин прибарахлился, обстроился, приобрел дачу, в которой души не чаял. А детей не было, выходила Жмачкиному роду судьба увянуть на корню. О бездетности Жмачкин жалел до тех пор, пока у Петьки Косого трехлетний сынишка не изрезал ножницами облигации "золотого" займа. Крупную сумму изрезал, пустил на мусор все Петькины долголетние и нетрудовые накопления. Петька мальца крепко выпорол, а Жмачкин с этим наказанием в душе согласился и перестал думать о детях.

...Чуть вечерело. Жмачкин подсчитал субботний барыш и побрился в четвертый за день раз. Борода росла очень уж напористо. "Болезнь, что ли, такая?" - подумал Жмачкин. Другие лысыми ходят, последний волос винтом по лысине укладывают, а у него, наоборот, излишки по волосам. Мазь какую против бороды купить, что ли?

Знакомая буфетчица остолбенела, когда Жмачкин подошел за кружкой пива.

- Какой вы сегодня! Красавчик! - засюсюкала она. - Помолодели! Бородку отпускаете? Это теперь модно! Тут к нам художник приходил, молоденький, на стекле раков рисовал, тоже с бородкой...

Помолодел! Верно! С ним что-то случилось, а буфетчица отыскала слово, которое попало в самую главную точку. Он и в зеркало боялся смотреть, брился на ощупь. На голове-то волосы тоже закурчавились и потемнели до сизи. Когда это было, что его за смоляной волос цыганом девчата дразнили? Лет двадцать назад? Не припомнить. Разве о кудрях думалось, когда в магазинной подсобке шприцем вино из бутылок вытягивал?

Помолодел! Представь себе, Жмачкин, что ты и в самом деле омолодился. Смешно! С паспортом неувязочка получится, недовес по годам. Слыхал ты нечто подобное? Нет. И никто не слыхал. А тут - приходишь в амбулаторию: здрасть, товарищ доктор, я омолодился. Как? Что? Шум, треск. Сестрички, конечно, из соседних кабинетов сбегаются. Академики на собственных машинах приезжают. Фотографии в газетах. И Жмачкину крышка, все его барыши кастрюлькой накрылись. Жить не дадут! Посадят на манную кашу, ради науки исследовать начнут. Захочешь пива холодненького, а тебе - манную кашу. Затиснут в какой-нибудь научный институт, заставят жить благородно. Академики, конечно, на Жмачкином омоложении большие деньги заработают, сами будут дома по коньячку прохаживаться, а ему кашу с витамином и пижаму больничную.