– До двадцать второго?

Пора вмешаться, подумал Алекс, с трудом сдерживая раздражение. Пора взять инициативу в свои руки, хотя это не входило в его планы – он предпочел бы остаться в тени. Показать этим ублюдкам, кто здесь хозяин! От этих идиотов никакой пользы, они понятия не имеют, что значит продавать!

А что касается Джона…

Но он им покажет фокус, научит, как вести дела.

– Вы все успеете, – Алекс приветно улыбнулся. – Чарльз с Беном уже давно готовились к продаже, так что у нас все документы в порядке. Мы с радостью вам поможем.

Джон с грохотом отодвинул свой стул.

– «Мы с радостью вам поможем», – передразнил он Алекса. – Конечно, мы вылижем все задницы до самого Киото, если это поспособствует драгоценной сделке! Но без меня! На меня можете не рассчитывать! И если все вы тут решили разнести Кёнигсхаус в клочья, то я костьми лягу, чтобы этому помешать!

Пошатываясь, он направился к двери.

– Мне очень жаль, миссис Мацуда, – заискивающе произнесла Элен. – Джон никогда так себя не вел. Не знаю, что на него нашло.

Она сама не верила своим словам. Японка только улыбнулась.

– Ваш сын несчастлив, – промурлыкала она. – К тому же любой юноша может иногда напиться. Но дело есть дело: Кёнигсхаус продается или нет?

– Извините!

Стараясь не выдать своих чувств, Джина встала из-за стола, вежливо попрощалась и вышла из столовой. И сразу же увидела Джона – спотыкаясь и пошатываясь, он брел к выходу. Два шага, и она его догнала.

– Джон! – Она схватила юношу за руку. – Куда ты?

– Туда. – Он откинул щеколду, распахнул дверь и повторил, указывая рукой в пространство: – Туда.

– Куда?

– Куда угодно!

В таком состоянии он действительно мог уйти куда угодно. А она-то надеялась, что они смогут спокойно поговорить наедине, мечтала, что сможет насладиться его близостью. Ей хотелось стукнуть его. Или себя. Нет, одного она его не отпустит.

– Я пойду с тобой.

– Незачем. – Джон даже не посмотрел на Джину. – Все кончено. – Он попытался высвободиться.

Она еще крепче вцепилась в его руку.

– Что кончено?

– Ничего. Ничего и не было. – Он покачнулся, закрыл лицо руками. – Господи, я совсем пьяный! Не слушай меня, я сам не знаю, что говорю.

– Нет, ты все прекрасно знаешь! – Джина с трудом сдерживала слезы, но гнев не позволял ей молчать. – Не смей со мной так разговаривать, ты ведь знаешь, что что-то было…

Она замолчала на полуслове, голос ей не повиновался. Джон поднял на нее глаза – в них читалась мука.

– Было… между нами, – выдавила она наконец.

Из столовой доносился шум отодвигаемых стульев, голоса стали громче. Обед закончился, с минуту на минуту в холле могли появиться люди. Джон потряс головой, попытался стряхнуть опьянение.

– Здесь нам поговорить не удастся, – медленно произнес он. – Пойдем.

Он взял девушку за руку, вывел на улицу, закрыл за собой дверь. Огромная луна спокойно плыла по усыпанному звездами небу. Прохладный ночной ветерок остудил пылающие щеки Джины. Похоже, на воздухе и Джону стало лучше, теперь он держался на ногах значительно увереннее. Они пересекли лужайку и остановились перед домом для гостей, у самых ступенек. Было между нами…

Джине хотелось вырвать себе язык. Какой позор – выдать свою любовь человеку, пусть и очень доброму, но абсолютно не разделяющему ее чувств! Ей досталась горькая чаша, и она вынуждена испить ее до дна.

Нужно что-то сказать, загладить промах. Но она не могла произнести ни слова. И тут Джон заговорил, но совсем о другом.

– Эта японская дама, Миссис Как-бишь-ее, – начал он. – Когда она соберется уезжать, я хочу, чтобы ты попросила ее взять тебя с собой.

– Что? – Джина ожидала чего угодно, но только не этого.

– Я хочу, чтобы ты вернулась вместе с ней в Сидней, чтобы ты уехала отсюда. – Джон вздохнул.

Он хочет избавиться от нее?

– Почему?

– Тебе незачем здесь оставаться, вот и все.

Явная отставка, причем высказанная самым обыденным тоном – что может быть горше? Но нет, ей этого мало, ей нужно приумножить свои страдания.

– Должна быть какая-то причина, я хочу ее знать, – настаивала Джина. – Скажи мне.

Джон возвышался над ней, загораживал собой луну.

– Говорить нечего. Уезжай. У нее уже был готов ответ.

– Нет.

Из темноты послышался приглушенный расстоянием крик ужаса, затем – долгий предсмертный стон: какой-то ночной хищник напал на ничего не подозревающую жертву. Джон никак не отреагировал на эти звуки.

– Послушай, – он ухватился за перила веранды, – тут много всего произошло. Вчера… вчера ночью, в буше мне…

Он не мог сказать: «Мне приснился сон». Так говорят только школьницы, изнывающие от любви к какой-нибудь поп-звезде.

– У меня было… странное ощущение… ощущение отстраненности, можно так сказать. У источника. Где… где умер отец. – Джон смущенно покачал головой. – Какой-то дурацкий сон.

– О твоем отце?

– Да. О той ночи, когда он… и о змеях, о трех королевских коричневых…

Трех змеях?

Откуда он знает, сколько их было? Им сказали, что Филипп умер от укуса змеи, вот и все, даже результатов вскрытия еще нет. Так с чего он взял, что змей было несколько?

– Что еще тебе приснилось? – спросила Джина как можно более небрежно.

Однако Джон почувствовал ее настороженность.

– Так, ничего особенного. Нечто неопределенное… как всегда во сне… какие-то люди, но я никого не узнал. Говорю тебе, дурацкий сон.

Он натянуто улыбнулся.

– Ладно, мне пора. Утром скажу Чарльзу, чтобы придержал для тебя место в вертолете.

– Можешь не утруждать себя, – разозлилась Джина. – Послушай, что я тебе скажу! – Она поднялась на ступеньку, еще на одну. Теперь их лица оказались на одном уровне. – Я не ребенок, и ты за меня не отвечаешь, так что нечего мне приказывать. К тому же я не идиотка. Неужели ты думаешь, что я испугаюсь какого-то непонятного сна? Наверно, ты слишком много выпил, как сегодня, – вот он тебе и приснился!

Ей хотелось сделать Джону больно, но она тут же пожалела о своих словах. Даже при малом освещении было видно, как он покраснел. Он посмотрел ей в лицо – впервые с начала разговора – и выпалил:

– Я не был пьян, если ты это имеешь в виду. Да, мне приснилось еще кто-что… люди… что-то нехорошее, я даже не знаю, что именно. Что-то настолько нехорошее, что я не могу об этом говорить, потому что получится, что я обвиняю кого-то в страшных вещах.

Что-то нехорошее, страшные вещи – о чем он? Детский лепет какой-то. Но вслух Джина этого не произнесла.

– И до тех пор, пока я не выясню, что все это значит, правда это или нет, я хочу, чтобы тебя здесь не было. Чтобы ты не подвергалась опасности.

– Почему я? Как это связано со мной? Теперь Джон чуть ли не упрашивал девушку.

– Если хоть что-то окажется правдой, то опасность будет угрожать всем, кто здесь находится.

«Мне и тем, кто мне дорог», – хотелось ему сказать. Но нет, он не имеет права. Джон предпринял еще одну, последнюю попытку.

– Ради меня. Прошу тебя, уезжай вместе с ними, хорошо?

Увидеть сильного мужчину в униженной, смиренной мольбе – что может сильнее воспламенить женское сердце? Джина не упустила свой шанс.

– Я уеду, – тихо произнесла она, – если ты уедешь со мной!

– О Боже, – простонал Джон.

«Если бы я мог», – услышала она его беззвучную молитву.

Она стояла перед ним совершенно неподвижно. Каждая клеточка ее тела стремилась приворожить его, заставить полюбить. Неужели он не видит, как он ей нужен?

«Посмотри на меня, – внушала она ему, – посмотри на меня, идиот, прекрасный, восхитительный идиот, что мне делать, чтобы ты посмотрел на меня, увидел меня, дотронулся до меня, полюбил меня?..»

Джон бросил на девушку безумный взгляд, как будто до нее вообще не встречал женщин, ощутил нежный аромат ее тела, увидел ее глаза, ее мерцающую в свете звезд кожу, ее алые сережки, будто лепестки роз. Затем поднял руку, осторожно провел пальцем по ее нежной щечке и сокрушенно пробормотал: