- Ты меня в гроб вгонишь, я это чувствую!

А Василий, старший брат, который работал техником на оборонном заводе, пригрозил:

- Если завтра сразу после уроков домой не вернешься, смотри у меня!

"Смо-о-три! - с досадой думал Володя. - Только и знают грозить!" Он все же поторапливался, чтобы Василий опять не рассердился, и в переулке возле "ежей" остановился на одну только минутку, и то по привычке, без какой-нибудь цели. Здесь обычно происходили сражения со Шмелем.

Витя Шмелев мог возращаться из школы другим переулком, но он знал, что Горчаков ждет его у "ежей" со снежками в руках, и ноги сами несли его прямо на эти "ежи". Володя обернулся и увидел Шмелева. В первый раз за все время Володе захотелось притвориться, что не заметил Витьку. На что бы проще идти себе вперед, не оглядываясь! Но почему-то он не шел, а стоял и, дождавшись, пока Шмелев с ним поравнялся, сказал неожиданно для себя:

- Витька! Давай перемирие на неделю.

- Давай! - ответил Витя.

Володе стало так весело, что он забыл про взбучку, которую Василий ему посулил, если задержится без дела после уроков.

Он хотел спросить, что думает Витя о Сергее Бочарове, но не успел открыть рта, как рядом с ними словно из-под земли вырос человек с длинными, повисшими усами. Человек не посмотрел на мальчишек - какой ему интерес на них смотреть! - а они переглянулись.

- Он! - сказал Володя.

- Ведь он рыжий, - шепнул Витя, волнуясь, но безрассудная смелость уже подхватила его. Он готов был на все.

- Дурак ты! - так же волнуясь, ответил Горчаков. - Был рыжий, а через тридцать лет поседел.

И они, не сговариваясь, пошли за этим человеком, у которого шинель свисала с плеч так неловко, а походка была такая развалистая, что не оставалось сомнений - этот человек никогда не был военным.

- Замаскировался, старый черт! - пробормотал Володя Горчаков.

Они следовали за ним на расстоянии десяти шагов. Человек обернулся. Они замерла на месте, и это было ошибкой. Он догадался, что за ним следят. Они поняли это, когда усатый человек вдруг остановился рассматривать на стене афишу, хотя каждому ясно: в темноте на афише ничего нельзя разобрать. Володя Горчаков вмиг притиснул Витю к водосточной трубе; они спрятались. Володя шепнул:

- Встретить бы милиционера!

Но в глухом переулке не было ни одного милиционера. Проплелась старушка, пробежали две девочки. "Инспектор Златопольский" постоял у афиши и двинулся дальше. Мальчики крались за ним. Неожиданно он свернул в проходной двор. Здесь он мог их убить. Он обернулся так же внезапно, как в первый раз. Витя ясно увидел, как он положил руку на кобуру револьвера. Забыв осторожность, они остановились словно вкопанные.

И вдруг безотчетно Витя Шмелев сделал шаг и встал впереди Горчакова. Витя не мог вполне прикрыть друга, потому что был на целую голову его ниже. Он приподнялся на цыпочки. В сердце его был ужас, он зажмурил глаза.

- Бежим! - каким-то сиплым голосом сказал Володя.

Открыв глаза, Витя увидел, что человека во дворе нет. Они пробежали двор, но и на улице "инспектора Златопольского" не было: словно провалился.

- Он никуда не мог скрыться, только в этот подъезд, - сказал Володя, открывая дверь.

И действительно, человек поднимался по лестнице.

Он миновал первый пролет, второй и позвонил в какую-то квартиру. Никто не отвечал.

Человек сел на ступеньку. Все это было дико и странно. Мальчики тоже сели на ступеньку этажом ниже, тесно прижавшись друг к другу.

Сейчас, на лестнице, освещенной синей лампочкой, им стало страшнее, чем на улице. Можно одному побежать в милицию, но у кого хватит смелости сторожить "инспектора Златопольского" в одиночку! Они сидели, крепко прижимаясь друг к другу, и ждали, что с ними будет.

- Наверно, кто-нибудь по лестнице пойдет, - сказал Володя Горчаков.

И вот внизу тяжело хлопнула входная дверь, послышались чьи-то быстрые, веселые шаги. Шел человек молодой - это можно было угадать по шагам. Они увидели Марию Кирилловну.

Витя Шмелев приложил палец к губам:

- Тс!.. Там инспектор Златопольский.

- Что-о? - спросила Мария Кирилловна, отстранила мальчиков и побежала вверх по лестнице.

Мальчики услышали громкий вскрик наверху и, забыв страх, кинулись выручать учительницу. И что же? Обняв усатого человека за шею, учительница целовала его, хохотала, не могла выговорить слова от смеха.

- Ну-с, - проговорил усатый человек, обращаясь к мальчикам, - а теперь объясните: с какими намерениями вы гнались за мной и что вам угодно?

- Аркадий Фролович! Аркадий Фролович! - сквозь смех повторяла Мария Кирилловна.

Володя и Витя сообразили, какого сваляли дурака. Перед ними стоял тот Аркадий Фролович, о котором они только что услышали рассказ, который в восемнадцатом году воевал с немцами на Украине и однажды после боя всю ночь искал раненого друга и спас ему жизнь.

Мальчики разглядывали Аркадия Фроловича во все глаза. Это он придумал девиз: "Верность в счастье, верность в беде".

Он казался обыкновенным, даже некрасивым и ничуть не похожим на героя. Шевелил густыми, словно наклеенными бровями и, пока Мария Кирилловна искала в сумочке ключ от двери, сердито спрашивал:

- Если человек день и ночь трясется в санитарном поезде и попал проездом в Москву, имеет он право хоть раз напиться чаю, сидя на стуле, который не качается из стороны в сторону?

Глава 35

Аркадий Фролович пил крепкий, черный чай с медом из Владимировки, который еще велся у Маши, и весь вечер, по обыкновению, ворчал. Он всегда находил повод к чему-нибудь придраться: бранил разные непорядки, каких-то людей и особенно своего приятеля, директора поликлиники. Приятель намекнул Аркадию Фроловичу: можно-де похлопотать о том, чтобы остаться работать в Москве.

Рассыпая всюду пепел из трубки - на скатерть, на пол, на колени, двигая седыми бровями, Аркадий Фролович так сердился и фыркал, словно Маша была повинна во всем, что ему не нравилось.

- Покровитель нашелся! А ведь, бывало, ночи напролет философствовали. Что ты скажешь - как люди меняются! Нет уж, если ты солдат, так солдат. Откомандировали с фронта в санитарный поезд, велели ездить - езжу. Но если тебя приглашают занять удобное место в тылу и кивают при этом на дружбу, благодарю вас: я отказываюсь. Мне нравится мое купе в санитарном поезде. А вы - как угодно.

Наворчавшись и выпив четыре стакана черного чаю, Аркадий Фролович спросил:

- Как мама?

- Постарела. Никак не оправится после папиной смерти. Но сейчас ухаживает за дядей Иваном, и ей легче.

Аркадий Фролович затянулся и, выпустив облако дыма, такое густое, что Маша и теперь удивилась, как удивлялась этому фокусу в детстве, побарабанил пальцами по столу:

- Странно, человеку всегда надо знать, что он нужен... Ну, а ты?

Маша задумалась.

- Я, Аркадий Фролович, несчастна и счастлива одновременно.

Он задумчиво выпустил облако дыма.

- Понимаю. Эти твои мальчишки - в самом деле забавный народ. Но разве Митя Агапов, которого я нашел под Сталинградом, снова пропал?

В первый раз перед Машей поставили прямо этот вопрос. После встречи в госпитале никто никогда не спросил ее, где Митя? А она и хотела бы спросить кого-нибудь, где он, но кто ей ответит?

- Аркадий Фролович, - сказала она, собирая ножом на клеенке крошки и пристально разглядывая их, - я не знаю, где Митя, никогда не узнаю. Аркадий Фролович, у меня есть жених - Сережа Бочаров.

Аркадий Фролович нахмурился, пепел из его трубки рыхлой кучкой упал на блюдце.

- Гм!.. Почему Сергей Бочаров твой жених?

- Вы сами сказали, - ответила Маша, продолжая рассматривать хлебные крошки, - человеку надо знать, что он кому-нибудь нужен.

Аркадий Фролович набил новую трубку и долго молча курил. Он налил пятый стакан поморщившись, потому что чай остыл.

- Не спорю. Не вмешиваюсь, - сказал он, отодвигая недопитый стакан. Но может случиться, что сердце взбунтуется, и тогда все эти теории полетят к чертям.