Вот так разрозненные картинки соединились в единое целое, а потому пора подводить окончательную черту…

Это все – в нашей стране. При действующей Конституции. При «волевом» президенте – ее гаранте. При Генпрокуратуре, правозащитниках: общественных и официальных, седом красивом лорде, замучившемся гонять из Страсбурга в Чечню и обратно… Ямы, «детские варежки», «танцуешь плохо», «кто не спрятался – я не виноват»… И никто не посмеет сказать, что я этого не видела. Проверено на себе.

Совсем маленький ребенок, укутанный в грязное тряпье, успокаивается, лишь когда тыком, по-телячьи, нащупывает мамину грудь. Остальное время худенькое тельце извивается в хаотичных подергиваниях. Плачет? Дрожит?…

–Как зовут?… Вашего?… – И не знаешь, как спросить, не обидев, – сын это или дочка…

Тоита, мать, к чьей груди ребенок просится каждые 10-15 минут, молчит, как на допросе.

– Она что, не понимает по-русски?

–Почему? Понимает… – говорят женщины и прячут глаза. Виснет пауза: разве бывают причины, чтобы не сказать, как зовут крошечного нездорового младенца?

–Джохар он, – наконец решительно и зло выдавливает Тоита. – Я просто отвыкла произносить его имя вслух. Вдруг солдаты услышат?… Убьют. Или его, потому что Джохар в честь президента Дудаева. Или меня – что так назвала. Сынку скоро два года.

– А почему он… такой?…

– Да, совсем не развивается. Он родился как раз, когда эта война началась.

У Тоиты и Джохара – дом дырой в небо. Год назад, в феврале 2000-го, снаряд пробил крышу, а заделать некому, и снег наметает маленькие белые сугробики. Тоита – вдова: муж пропал без вести, еще когда она была беременна. И теперь мама с сыном живут в страшном месте – там, где вряд ли кто поселится по доброй воле, – в забытом миром горном селении Веденского района со странноватым для этих мест пронемецким названием Сельментаузен. Тут нет воды, света, газа, тепла, телефонной связи, врачей… Что тут есть, так это война. Уже 18 месяцев подряд. Тоита – одна из тех, кто не выдержал и подписал коллективную просьбу десятков семей Веденского района вывезти их куда угодно – только за пределы родной им Чечни. Подобного в истории нынешней войны еще не было: чеченцы слишком привязаны к своей земле, чтобы просить о депортации.

Даже в спецзоне под названием Чечня Веденский район – особая статья. Он все более смахивает на индейскую резервацию в США начала прошлого века, развитие которой идет в направлении дальнейшей изоляции от внешнего мира. Сюда не ездят проверяющие комиссии из чеченской столицы, от правительства и от главы администрации. Тут не показываются важные птицы из Москвы – очень боятся. Сюда не заглядывает и Владимир Каламанов – спецпредставитель президента по соблюдению прав человека в Чечне. Здесь не припомнят гуманитарные конвои. Весь внешний мир для жителей Веденского района сузился до мистеров икс в масках и белых маскхалатах (горы – зима – снег) без знаков отличия, с автоматами, голодных, злых и жестоких. Военные люто ненавидят Веденский район за то, что тут горы, где полно, по их мнению, боевиков, а потому воевать и нести потери приходится ежедневно. Ненависть удесятерена тем, что Ведено – родина Басаева, а его, как известно, никак не изловят, и военным мерещится, что с минуты на минуту он заедет в близлежащие селения погреться у печки, а он все там не появляется – и это раздражает… Не переносит район и глава республики Ахмат-Хаджи Кадыров – как родовые места своего личного врага, того же Басаева.

Однако резервация Ведено неоднородна. Тут есть люди и села, которым совсем плохо. Внутри района есть еще одна зона. В нее входят селения Махкеты, Товзени, Сельментаузен, Хоттуни. Они расположены совсем близко друг от друга, кустом вокруг самого крупного из них – населенного пункта Махкеты, где проживают около семи тысяч человек. Так вот, махкетинцы – изгои даже в самом Веденском районе-изгое. Веденцы не любят их за оппозиционность райцентру, возникшую также на военной почве, – махкетинцы не поддерживали Басаева и, более того, создали в этих селах ополчение против него. В результате даже та немногочисленная гуманитарная помощь, которая доезжает до Ведено, никогда не попадает в эти места. Лишь один раз за 18 месяцев войны общественная организация «Эхо войны», базирующаяся в Назрани (Ингушетия), привозила сюда рис, сахар и масло, и то лишь для детей-сирот.

Бежать! Прочь! Другого выхода нет.

Однако просто так за пределы Махкетинской зоны Веденской резервации не выбраться. По словам Айны Ма-каевой, сельской паспортистки, выдача документов, удостоверяющих личность, приостановлена до каких-то особых распоряжений – так ей объявили в Ведено. Почему и за что – в подробности не вдавались. Обязанности сельской паспортистки – собирать и готовить бумаги для выписки паспортов, а потом возить их в райцентр и забирать оттуда готовые паспорта. Несколько месяцев назад Айна столкнулась с тем, что начальник паспортно-визовой службы Веденского района отказался принимать у нее документы. Особенно если это касалось подростков. И в данный момент у Айны на руках 250 комплектов бумаг. В основном это молодые люди от 14 до 18 лет.

Айна с возмущением пересказывает свои бесплодные беседы с тем самым начальником паспортно-визовой службы – офицером МВД:

– Я ему говорю: наших молодых ребят замучили «зачистками», их хватают, сажают в ямы на окраине селения Хоттуни, родственники должны их оттуда выкупать! Нескольких подростков уже замучили там до смерти! Паспорта в наших условиях – это жизнь! Нет паспорта – смерть.

А начальник мне отвечает: не моя проблема. У меня банный день. И такая история – каждую пятницу… Потому что только по пятницам принимают документы…

Люди больше не сомневаются – в их селах создаются искусственные условия, спецсистема, чтобы удерживать здесь жителей и постепенно их уничтожать.

Когда у тебя ничего нет, ты становишься способен на иррациональные поступки. Тут знают: в лес, хоть он и единственный спаситель местного люда, ходить нельзя. Ни за дровами, ни за черемшой, местным источником витаминов.

Однако люди все равно ходят, даже зная, что на сельском кладбище лежат те, кто решил запастись дровами и был пристрелен. Каждый надеется, что пронесет…

Вот рассказ Вахи, жителя Сельментаузена:

– Два дня были сильные обстрелы. Потом они прекратились. Я встал рано-рано утром, послушал, подумал и решил идти на окраину леса. Жена очень плаката, но дров уже не было несколько дней, и поэтому надо было идти. Не все ли равно, как умирать. – замерзнуть вместе с детьми как не мужчина или получить пулю… Я помолился и двинулся. На этот раз все закончилось благополучно. Принес дров дня на три – сделал пять заходов. Видите, как у нас тепло…

–Но ведь пройдет всего пара дней, и надо будет опять повторять смертельный трюк?

– Я готов. – Ваха отвечает коротко и жестко, будто офицер в строю.

Готовность умереть – главное правило местной жизни, ежеминутно порхающей между бытием и небытием. А байки о том, кто из соседей как умер, при каких обстоятельствах и от какого числа осколков, – основное вечернее развлечение, под которое младенцы отходят ко сну.

– Помните, как 5 января 2001 года с самолета упала авиабомба? – обращается к собеседникам Макка Джа-браилова из Махкетов. В тот день были убиты отец и брат Макки – Газихаджи и Газали Ахмадовы, ее надежда и опора. У самой Макки 12 декабря 2000 года пятью снарядами в щепки разнесло дом. В тот же день погибли ее соседи – вся семья Тагировых, одиннадцать человек. Да так, что даже хоронить было нечего, – положили в могилу землю с места падения рукотворных метеоритов…