Наташа скользнула вперед: слава богу, сосед задержался, успеет одна...

- Распутинщина в искусстве! - донеслось ей вслед.

Спор разгорался, вступил еще кто-то.

- Именно! Театральная хлыстовщина. Недаром барыньки в ложах млеют... и хлопают.

Шедший перед Наташей неопределенного звания человек повернул голову, усмехнулся злорадно:

- Дохлопаются. На Знаменской площади нынче при мне казак пристава шашкой срезал. Уж если так пошло...

"Пошло"... Но эти не только не думают, но даже... не чуют! О чем они там говорят... Баут какой-то... Peppe-Nappe... Условный театр! А там же, вверху - интеллигенция, как всегда на дешевых местах... "Аристократия духа", как сосед определил...

Она была уже на второй, бельэтажной площадке. Мимо, к фойе, тянулись нарядные люди... "Аристократия крови!" Как они себя чувствуют? Посмотреть?

Наташа повернула от лестницы, по коридору, вслед за идущими в красное, шелком обтянутое парадное фойе. Сюда она никогда не спускалась раньше, когда бывала в театре: здесь всегда разнаряженные, томные, надушенные и припудренные, ходят, едва волоча ноги в лакированных туфлях. Все - и мужчины и женщины. В кофточке простой, в черной юбке сюда зайти даже неловко, все будут смотреть: откуда взялась такая? Но сегодня можно, сегодня обязательно надо... И платье у нее сегодня приличное: черный тюль на шелковом красном... И - как у тех - руки открыты.

Она вошла, присела на первый же пристенный диван, около группы офицеров в блестящих мундирах. По залу медленно, еле переступая, кружила чопорная, застылая, словно неживая толпа. Лица спокойные, движения рассчитанно равнодушные. Ни тени тревоги. Такие, такие же, как всегда.

Офицеры разговаривали вполголоса. Говорил высокий гусар, с кривою и длинною саблей на поясной портупее.

- Я опять буду проситься назад, во Францию. Там не так воюют. Когда я приехал, словно на другую планету попал. Бетонированные казематы, печи, электрическое освещение, кино, чайные домики, игры... Это у них окопы называются! Белый хлеб, красное вино. А у нас - на все про все - одна махорка: вместо консервов, хлеба, вина...

- И патронов! - засмеялся второй. - Да! Насчет техники у нас туго. И насчет удобств. Когда после фронта попадешь не то что в Париж, а даже в Петроград, совсем по-другому дышишь. Сегодняшний спектакль возьми... Франция - не Франция, а вроде. Блестящая постановка. И весь beau-monde налицо.

Он повел взглядом по залу:

- Ба! И Кугушевы здесь? Я не знал, что он в Петрограде. Разве "дикая дивизия" прибыла? Говорили, что дагестанцев пришлют - поуспокоить здешнюю мастеровщину... Она что-то разгулялась. Савельев, ты в штабе, стало быть, должен знать: вызваны "дикие"?

Генштабист, в полковничьих погонах, покачал головой:

- Предположение о вызове кавказцев было действительно, но командующий, Хабалов, отклонил. Он уверен, что справится собственными силами: и в самом деле, причин беспокоиться нет. Хотя я лично поддерживал вызов. Если б князь прибыл сюда не один, а со своим дагестанским полком, он бы, конечно, живо привел... пролетариат к знаменателю. На него только посмотреть. Ведь прямо же тигр. Красота!

Наташа посмотрела невольно туда, куда обернулись офицеры. Неподалеку стоял широкий в плечах и очень узкий в талии статный полковник, в черкеске. Кинжал и шашка с золотою насечкой, георгиевский белый крест на газырях. Да, действительно, есть что-то тигриное в этом скуластом, широком лице, в раскосых глазах, хищно и властно оглядывавших толпу. Рядом с ним женщина, хрупкая, тонкая, с прозрачно-белыми плечами, чуть согнутыми вперед, - не сутулостью, а какой-то... небрежностью к жизни. Тройная нить жемчугов над низким вырезом серого шелкового платья.

- С кем он? С женой?

- Деревенщина! - с негодованием воскликнул высокий. - Ты не знаешь княгини Магды? Впрочем, ты же недавно переведен к нам в столицу. Самый интересный - и самый закрытый салон в Петрограде, И, бесспорно, самая интересная женщина при дворе. Ум, талант, энергия, богатство, титул, красота.

Генштабист покрутил усы.

- Ну, насчет красоты нельзя сказать, чтобы очень...

- Она тебе еще не посмотрела в глаза. Одного раза достаточно, дорогой мой! Я не знаю еще человека в окружении, который не был бы влюблен в нее: совершенно неодолимый шарм. И притом - абсолютная неприступность!

- Разве такая бывает? - рассмеялся Савельев. - И что в таком случае изображает при ней этот семеновец? Прапорщик в таком обществе может оказаться только по женской протекции.

- Опять - деревенщина! - засмеялся гусар. - Самого знаменитого поэта российского не знаешь в лицо!

- Позволь, - смутился генштабист. - В самом деле... Но как он попал в Семеновский полк?

- Он еще спрашивает! Призывной, спасается в здешнем запасном батальоне от фронта... Как сотни других... Сейчас в гвардейском запасе от знаменитостей не продохнуть... У Аси в эскадроне одних оперных теноров шесть человек... два художника, виолончелист из Мариинского... А поэта, наверно, Кугушева и устроила. Ей ведь только мизинцем пошевелить.

- Она так сильна, в самом деле?

Гусар ответил убежденно:

- Если бы эта женщина захотела, она могла бы стать... всем, чем захотела бы.

Генштабист пристально посмотрел на гусара:

- Всем, чем захотела бы? Может быть, ты в самом деле меня представишь? Полковника я уже видел в штабе, мы познакомились.

Глава 24

Неприступность

Наташа, следом за офицерами, подошла к Кугушевым, остановилась неподалеку. Все, что она слышала, - точно страница старого, старого романа. Тигр, двор, княгиня... "роковая", ненастоящая женщина... Выдуманная. Вот стоит в профиль. Тонкое, в романе написали бы "точеное", лицо, и вся прозрачная какая-то, даже волосы золотистые - сказочные словно... Вся, вся придуманная.

И сейчас тоже, как в старинном, сочиненном романе: целуют руку княгине, низко, низко наклоняя расчесанные на пробор, уже просвечивающие с затылка преждевременной лысиной головы. "Аристократия крови".

Полковник в черкеске поднял руку, помахал и крикнул негромко:

- Аркадьин!

Наташа вздрогнула. Аркадьин - фамилия Андрея. Не может же быть, чтобы его... Офицеры, закончив обряд целования руки, отступили, заслонив широкими спинами Наташу. Поднявшись на носки, она все же посмотрела вперед через их плечи и увидала: он, Андрей, в студенческой тужурке.