Полицейский стоял у кассы против Лили и выглядел при этом как реклама коньяка: двубортный костюм цвета индиго — итальянского пошива, шелк-сырец, — льняная сорочка оттенка буйволовой кожи и ослепительно желтый галстук. Лет пятидесяти, латинос, поджарый, с резкими чертами, напоминающими хищную птицу. Волосы гладко зачесаны назад, и седые пряди у висков наводили на мысль, что он летит, хотя с места он не двигался.

— Инспектор Альфонс Ривера, — сказал полицейский, протягивая руку.

— Спасибо, что спустились. Эта девушка сообщила мне, что в понедельник вечером работали вы.

Понедельник. Тогда он отбивался в переулке от воронов, тогда в лавку зашла бледная рыжая красавица.

— Ты имеешь право ничего ему не сообщать, Ашер, — сказала Лили, очевидно вспомнив о лояльности, невзирая на штопаную гондонность Чарли.

— Спасибо, Лили, но можешь сделать перерыв — сходи посмотри, как там в Бездне дело обстоит.

Лили что-то буркнула, затем извлекла нечто из ящика под кассой — предположительно, сигареты — и удалилась посредством черного хода.

— Почему этот ребенок не в школе? — спросил Ривера.

— Она особенная, — ответил Чарли.

— Знаете, домашнее образование.

— Она поэтому такая жизнерадостная?

— В этом месяце изучает экзистенциалистов. На той неделе попросила творческий день — убить араба на пляже.[22]

Ривера улыбнулся, и у Чарли отлегло от души. Инспектор извлек из нагрудного кармана фотографию и протянул Чарли. Софи потянулась ее цапнуть.

На снимке был пожилой господин в воскресном костюме — он стоял на ступенях церкви. Чарли узнал Собор святых Петра и Павла всего в нескольких кварталах от лавки, на Вашингтон-сквер.

— Вы видели этого человека вечером в понедельник? На нем были темно-серое пальто и шляпа.

— Нет. Извините, не видел, — ответил Чарли.

Он правда не видел.

— Я пробыл в лавке часов до десяти. Заходили несколько покупателей, но такого не было.

— Уверены? Его зовут Джеймс О'Мэйлли. Он нездоров. Рак. Его жена говорит, где-то в сумерках в понедельник вышел прогуляться и домой не вернулся.

— Нет, простите, — сказал Чарли.

— Вы спрашивали у вагоновожатого с канатной дороги?

— С той сменой я уже побеседовал. Мы думаем, он мог где-нибудь здесь потерять сознание, и мы его не нашли. Столько времени прошло — надежды почти нет.

Чарли кивнул, стараясь выглядеть при этом глубокомысленно. Хорошо, что полицейский не спрашивает о нем самом, — до того хорошо, что у Чарли почти кружилась голова.

— Может, стоит спросить Императора, — вы же с ним знакомы, правда? Он город знает от и до, лучше нас с вами.

При упоминании об Императоре Риверу несколько повело, но затем он расслабился и снова улыбнулся.

— А это неплохая мысль, мистер Ашер. Попробую выследить Императора. — Он протянул Чарли визитку.

— Если что-нибудь вспомните, позвоните мне, хорошо?

— Позвоню. Э-э, инспектор… — промолвил Чарли, и Ривера, отойдя от прилавка на несколько шагов, остановился.

— А разве инспекторы обычно такие дела расследуют?

— Да, обычно подобным занимается рядовой состав, но это может быть связано с тем, чем сейчас занимаюсь я, потому я вам и достался.

— А, тогда ладно, — сказал Чарли.

— Красивый костюм у вас, кстати. Не мог не отметить. Я ими занимаюсь.

— Спасибо, — ответил Ривера, с легкой тоской оглядев рукава.

— Некоторое время назад мне выпал короткий отрезок удачи.

— Это здорово.

— А потом закончился, — сказал Ривера.

— Миленькая малютка. Вы с ней берегите себя. — И он вышел за дверь.

Чарли повернулся к лестнице и чуть не врезался в Лили. Руки ее были скрещены под надписью «Ад — это другие»[23] на черной майке, и выглядела Лили еще субъективнее обычного.

— Ну, Ашер? Тебе есть что мне сказать?

— Лили, у меня нет времени на…

Она протянула ему серебряный портсигар, оставленный рыжей. Тот по-прежнему красно светился. Софи потянулась к нему.

— Что? — спросил Чарли. Неужто Лили видит? Неужто она тоже принимает зловещее свечение?

Лили открыла портсигар и сунула Чарли под нос:

— Прочти гравировку.

«Джеймс О'Мэйлли», — гласил витиеватый шрифт.

Чарли отступил на шаг.

— Лили, я не могу… я ничего не знаю про этого старика. Послушай, мне нужно попросить миссис Лин присмотреть за Софи и быстро смотаться на Кастро. Потом объясню, ладно? Честно.

Лили мгновенье подумала, осуждающе глядя на Чарли так, словно застала его за кормлением собственного bete noire[24] сухим завтраком «Фруктовые петельки», затем смягчилась.

— Иди, — сказала она.

И вот в брешь Кастро кинулся Чарли Ашер: антикварная трость со шпагой — под рукой на сиденье фургона, челюсть выпячена штыком и вся физиономия — воплощенный этюд ужасающей решимости. Полквартала, еще пол квартал а и еще половинку вперед — так в Долину Безалкогольных Баров С Заоблачными Ценами и Вообще Внеземных Причесок нахлестывал своего железного коня праведный бета-самец. И горе тому никчемному глупцу, кто осмелился возжелать смерти смертоносного старьевщика, ибо за смертную жизнь его наш герой не даст и ломаного гроша. «В Голубятне будет дан бой, — думал Чарли, — и я палю за справедливость».[25]

Ну, не вполне «палю» — у него же шпага в трости, не пушка, — скорее «тычу за справедливость»: маловато, конечно, пафоса для ангела-мстителя, походить на коего Чарли стремился, — он просто рассвирепел и готов надрать кому-нибудь задницу, вот и все. Поэтому ты, давай, это… поосторожней.

(По случайному совпадению, «Тыц за справедливость» в тот момент было вторым по популярности произведением в «Видеопрокате Кастро» — оно постепенно вытесняло «Рождение звезды: режиссерскую версию»[26] и уступало только «Легавым без штанов», номеру один, как кнутом подстегнутому.)

Свернув с Маркет, сразу же за углом Ноэ-стрит Чарли увидел: «Свежая музыка», квадратные буквы самодельной вывески-витража, — и волосы у него на загривке тут же встали дыбом, а в мочевом пузыре возникла настоятельная потребность. Тело его переключилось в режим «драка-или-драпак», и уже второй раз за неделю он собирался пойти вопреки своей бета-самцовой природе и предпочесть драку. Что ж, так тому и быть, подумал Чарли. Так тому и быть. Он лицом к лицу встретится со своим мучителем, вот только найдет место для парковки. Которого он не нашел.

Чарли объехал квартал, виляя меж кафе и баров: и тех и других на Кастро было в изобилии. Поездил взад-вперед по переулкам, уставленным рядами викторианских особнячков в безупречном состоянии (и за безумные цены), но стойла для своего верного жеребца не отыскал. Через полчаса орбитальных облетов всего квартала он снова направился прочь от центра и поставил фургон на платную стоянку в гараже Филлмора, после чего на древнем трамвае вернулся по Маркет-стрит к Кастро.

Славненький зелененький антикварненький трамвайчик, сделанный в Италии, с дубовыми скамьями, латунными поручнями и оконными рамами красного дерева; чарующий латунный колокол и предел скорости — где-то миль двадцать в час. Вот так Чарли Ашер и кинулся в битву.

Он пытался вообразить, как на подножках трамвая висит орда гуннов — размахивает свирепыми сабельками, по ходу осыпает стрелами настенные росписи в Миссии, — или, быть может, тут плывет спецназ викингов: щиты приторочены к стенкам трамвая, громыхает огромный барабан, а они гребут себе и гребут, дабы подвергнуть разграбленью антикварные лавки, садо-мазо-бары, суси-бары, садо-мазо-суси-бары (не спрашивайте) и художественные галереи Кастро.

Но тут Чарли подвело даже его внушительное воображение. Он вышел на углу Кастро и Маркет и протопал квартал обратно к «Свежей музыке». У лавки он помедлил: ну вот и что теперь?