Чарли оглядел комнату — не светится ли что красным? В углу стояло дубовое бюро, в которое ему очень хотелось заглянуть, — но, очевидно, не сейчас. Он метнулся в кухню, где за дубовым столом сидели двое мужчин где-то под сорок или чуть за; они играли в «Эрудит».

— Дженни идет или нет? Ее очередь.

— Она с кем-нибудь из дам могла к матери зайти. Сестра из хосписа впускает их по одной.

— Скорей бы кончилось. Вот так ждать — хуже некуда. Мне домой к семье надо. Тут уже, блин, как-то совсем невмоготу.

Старший протянул руку через стол и положил на фишки брата две крохотные голубые таблетки.

— Это поможет.

— Что это?

— Морфий замедленного действия.

— Правда? — Младший, похоже, встревожился.

— Ты их и не почувствуешь — они просто как бы остроту притупляют. Дженни их принимает уже две недели.

— Это вы поэтому все так хорошо переносите, а я разваливаюсь на куски? Обдолбались мамиными лекарствами?

— Угу.

— Я не принимаю наркотики. А это наркотик. Его не принимают.

Старший брат откинулся на спинку стула.

— Это болеутолитель, Билл. Тебе же больно?

— Нет, я не буду принимать мамины лекарства.

— Как хочешь.

— А если ей понадобятся?

— У нее в комнате морфия хватит, чтоб завалить кадьяка. А если потребуется еще, из хосписа привезут.

Чарли захотелось схватить младшего брата за грудки, хорошенько потрясти и заорать: «Глотай, идиот!» Может, преимущества личного опыта.

Снова и снова он видел одно и то же: родня у смертного одра, от горя и усталости помутились рассудки, туда-сюда по дому скользят призраками друзья, прощаются или бродят так просто: вправе потом сказать, что они там были, — может, тогда сами они будут умирать не в одиночку.

Почему всего этого нет в книгах мертвых? Почему в инструкциях ему ничего не говорили о боли и смятении?

— Схожу поищу Дженни, — сказал старший брат.

— Может, проголодалась. Потом доиграем, если хочешь.

— Ничего, я все равно проигрывал. — Младший собрал фишки и сложил доску.

— Я наверх пойду, авось вздремнуть получится. Ночью моя очередь караулить маму.

Старший брат вышел, и Чарли увидел, как младший сунул голубые таблетки в карман рубашки. Затем вышел и он, и теперь лишь Торговец Смертью остался в кухне обшаривать буфеты и шкафчики в поисках сосуда. Но еще не начав, Чарли понимал, что вряд ли найдет его здесь. Надо идти наверх.

Ему очень, очень не нравилось навещать больных.

Подпертая подушками, Мэдилин Олби лежала под одеялом, натянутым до самого подбородка. Такая тощая, что тело едва угадывалось. Весит фунтов семьдесят-восемьдесят, не больше, решил Чарли. Лицо осунулось так, что глаза ввалились и проступали контуры глазниц, а нижняя челюсть растягивала пожелтевшую кожу. Чарли диагностировал рак печени. Подруга снизу теперь сидела у кровати; в другом углу расположилась в кресле сиделка из хосписа — дюжая тетка в больничной робе; она читала. Притулившись между плечом и шеей Мэдилин, спала маленькая собачка, — кажется, йоркширский терьер, решил Чарли. Когда Чарли вошел, Мэдилин произнесла:

— Эй, привет, малыш.

Чарли замер. Она смотрела прямо на него — хрустально-голубые глаза, улыбка. Половица скрипнула? Он на что-то наткнулся?

— Что ты здесь делаешь, малыш? — И Мэдилин хихикнула.

— С кем ты разговариваешь, Мэдди? — спросила подруга.

Она проследила за взглядом Мэдилин, но посмотрела прямо сквозь Чарли.

— Вон мальчишечка стоит.

— Ладно, Мэдди. Хочешь попить? — Подруга потянулась к тумбочке за детским поильником со встроенной соломинкой.

— Нет. Скажи только, чтоб мальчишечка подошел. Иди сюда, малыш. — Мэдилин выпутала руки из-под одеяла и стала водить ими так, будто шила, — точнее, вышивала в воздухе перед собой какой-то гобелен.

— Я, наверное, пойду, — сказала подруга.

— А ты немножко отдохни. — Она глянула на женщину из хосписа, а та посмотрела на нее поверх книги и улыбнулась одними глазами.

Единственный специалист в доме дал добро.

Подруга встала и поцеловала Мэдилин Олби в лоб. Та на миг прекратила шить воздух, закрыла глаза и вся подалась навстречу поцелую, совсем как молоденькая девчонка. Подруга сжала ей руку и произнесла:

— До свиданья, Мэдди.

Чарли шагнул в сторону, чтобы женщина прошла. Плечи ее дрогнули от всхлипа, когда она выходила.

— Эй, малыш, — сказала Мэдилин.

— Иди сюда, присядь. — Она перестала шить и посмотрела Чарли прямо в глаза, отчего ему сделалось очень не по себе.

Он глянул на работницу хосписа, которая оторвалась от книги, затем снова погрузилась в чтение. Вопросительно показал на себя.

— Да-да, ты, — ответила Мэдилин.

Чарли запаниковал. Она его видит, а сиделка — нет. Судя по всему.

На часах сиделки забибикал таймер, и Мэдилин подняла собачку и поднесла к уху.

— Алло? Привет, ты как? — Она посмотрела на Чарли.

— Это моя старшая дочь. — Песик тоже посмотрел на Чарли — в глазах его читалось отчетливое «спаси меня».

— Мэдилин, пора лекарство принимать, — сказала сиделка.

— Ну Сэлли, я же разговариваю, — ответила та.

— Подожди секундочку.

— Хорошо, подожду, — ответила медсестра.

Наполнила пипетку из бурого пузырька, проверила дозу и в ожидании замерла.

— Пока. Я тебя тоже люблю, — сказала Мэдилин.

Песика она протянула Чарли.

— Повесь трубку, будь добр. — Сиделка перехватила собачку в воздухе и усадила на постель рядом с Мэдилин.

— Скажите «а-а~а», Мэдилин. — Старуха послушно открыла рот, и сиделка брызнула туда из пипетки.

— М-м, клубничное, — сказала Мэдилин.

— Правильно, клубничное. Запить водичкой хотите? — Сиделка протянула поильник.

— Нет. Сыру. Мне сыру хочется.

— Могу принести вам сыру.

— Чеддера.

— Договорились, чеддер, — сказала сиделка.

— Сейчас приду. — Она подоткнула одеяло и вышла из комнаты.

Старуха снова посмотрела на Чарли:

— Можешь теперь разговаривать, раз она ушла?

Чарли пожал плечами и огляделся, не отнимая руку от губ, будто срочно искал, куда бы выплюнуть комок испорченных морепродуктов.

— Только без пантомим, дорогуша, — сказала Мэдилин.

— Мимов никто не любит.

Чарли тяжело вздохнул: ну что ему терять? Она видит его.

— Здравствуйте, Мэдилин. Меня зовут Чарли.

— Мне всегда нравилось имя Чарли, — ответила старуха.

— А почему Сэлли тебя не видно?

— Сейчас только вы так умеете, — объяснил ей Чарли.

— Потому что умираю?

— Наверное.

— Ладно. А ты симпатичный мальчишечка, знаешь?

— Спасибо. Вы и сами ничего.

— Мне страшно, Чарли. Не больно. Я раньше боялась, что будет больно, а теперь боюсь, что будет дальше.

Чарли сел на стул у кровати.

— Мне кажется, Мэдилин, я здесь именно поэтому. Чтобы вам не бояться.

— Я много бренди пила, Чарли. Оттого так все и вышло.

— Мэдди… Можно мне вас звать Мэдди?

— Конечно, малыш, мы же друзья.

— Мы друзья, это правда. Мэдди, такому всегда суждено было случиться. Вы сами никак ничего не вызвали.

— Что ж, это хорошо.

— Мэдди, у вас есть что-нибудь для меня?

— Вроде подарка?

— Да, такого, что вам бы хотелось подарить себе. Такого, что я бы хранил за вас и отдал вам потом, и получится сюрприз.

— Моя подушечка для иголок, — ответила Мэдилин.

— Возьми-ка ее. Она бабушкина.

— Я почту за честь ее хранить, Мэдди. Где ее найти?

— В коробке для шитья, на верхней полке вон того шкафа. — Она показала на старый однодверный гардероб в углу.

— Ой, прости, звонят.

Мэдилин снова поговорила со старшей дочерью по уголку одеяла, пока Чарли доставал коробку. Та была плетеная, и даже снаружи он видел в ней красное сияние. Из коробки он достал подушечку красного бархата, отделанную полосками из настоящего серебра, и показал Мэдилин.

Та в ответ подняла большой палец. Тут вернулась сиделка с тарелкой сыра и крекеров.