Она тихонько запела. Он подтянул, вспоминая, как они зарделись от удовольствия, слыша детские голоса, но постеснялись остановиться, хотя были горды и счастливы.

— Неужели у нас был новобрачный вид ? Как они догадались?

— Уж точно не по одежке! Может, по лицам? От улыбок у нас занемели скулы. Мы просто лопались от восторга. А их задело ударной волной.

— Славные ребятишки. До сих пор слышу их голоса.

— Прошло полтора года, а у нас все по-прежнему. — Одной рукой обняв ее за плечи, он читал их будущее на темном потолке.

— Теперь есть я, — раздался чей-то шепот.

— Кто? — спросил Дуглас.

— Я, — ответил шепот. — Саша.

Дуглас сверху следил за губами жены, но не заметил и шевеления.

— Ага, наконец-то можно поговорить? — произнес Дуглас.

— Можно, — ответил тот же голосок.

— А мы думали-гадали, — сказал Дуглас, — когда же ты дашь о себе знать. — Он мягко привлек к себе жену.

— Настал срок, — отозвался шепот, — я тут как тут.

— Здравствуй, Саша, — вырвалось у обоих.

— А почему ты раньше молчал? — поинтересовался Дуглас Сполдинг.

— Было боязно: вдруг вы мне не обрадуетесь, — прошептал голосок.

— Откуда такие мысли?

— Они возникли в самом начале, но потом ушли. Когда-то у меня было только имя. Помните, в прошлом году. Можно было уже тогда появиться. Но вы испугались.

— Мы тогда сидели на мели, — негромко сказал Дуглас. — Жили в постоянном страхе.

— Разве жить страшно? — спросил Саша. У Мэгги дрогнули губы. — Страшно другое. Не жить. Быть ненужным.

— Погоди. — Дуглас Сполдинг опустился на подушку, чтобы видеть профиль жены, лежащей с закрытыми глазами, и чувствовать ее неслышное дыхание. — Мы тебя любим. Но в прошлом году был неподходящий момент. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — ответил шепот. — Вы меня не хотели, вот и все. А теперь захотели. Мне тут делать нечего.

— Но ты уже здесь!

— А теперь уйду.

— Не смей, Саша! Останься с нами!

— Прощайте, — голосок совсем затих. — Все, прощайте.

Повисло молчание.

Мэгги в безмолвном ужасе открыла глаза.

— Саша пропал, — сказала она.

— Быть такого не может!

В спальне стояла тишина.

— Не может быть! — повторил он. — Это просто игра.

— Это уже не игра. О боже, как холодно. Согрей меня.

Он подвинулся ближе и привлек ее к себе.

— Все хорошо.

— Нет. У меня сейчас возникло странное чувство, будто это все взаправду.

— Так оно и есть. Он никуда не денется.

— Если мы постараемся. Помоги-ка мне.

— Помочь? — Он еще сильнее сжал объятия, потом зажмурился и позвал: — Саша?

Молчание.

— Я знаю, что ты здесь. Не прячься.

Его рука скользнула туда, где мог находиться Саша.

— Послушай-ка. Отзовись. Не пугай нас, Саша. Мы и сами не хотим бояться, и тебя не хотим пугать. Мы нужны друг другу. Мы втроем — против целого мира. Саша?

Молчание.

— Ну, что? — прошептал Дуглас.

Мэгги сделала вдох и выдох.

Они подождали.

— Есть?

В ночном воздухе пробежал едва ощутимый трепет, не более чем излучение.

— Есть.

— Ты здесь! — воскликнули оба.

Опять молчание.

— Вы мне рады? — спросил Саша.

— Рады! — ответили они в один голос.

Минула ночь, за ней настал день, потом опять ночь и еще один день, многие сутки выстроились длинной чередой, но самыми главными были полночные часы, когда он заявлял о себе, выражал собственное мнение: полуразличимые фразы становились все более уверенными, четкими и развернутыми, а Дуглас и Мэгги замирали в ожидании: то она шевелила губами, то он приходил ей на смену, каждый излучал тепло, искренность и превращался в живой рупор. Слабый голосок переходил с одних уст на другие, то и дело прерываясь тихим смехом, потому что все это было несуразно и в то же время любовно, ни один из них не знал, какой будет очередная Сашина фраза — они всего лишь внимали его речам, а потом с улыбкой погружались в рассветный сон.

— Что вы там говорили про Хэллоуин? — спросил он где-то на шестом месяце.

— Про Хэллоуин? — удивились они.

— Ведь это праздник смерти? — прошептал Саша.

— Ну, в общем…

— Не слишком приятно появляться на свет в такую ночь.

— Допустим. А какая ночь для тебя предпочтительнее?

Саша какое-то время парил в молчании.

— Ночь Гая Фокса, — решил он наконец.

— Ночь Гая Фокса?!

— Ну, да, фейерверки, пороховой заговор, Парламент, верно? "Запомни, запомни: ноябрьской ночью…"

— По-твоему, ты сможешь так долго терпеть?

— Постараюсь. Зачем начинать свой путь среди черепов и костей? Порох мне больше по нраву. Потом можно будет об этом написать.

— Значит, ты решил стать писателем?

— Купите мне пишущую машинку и пачку бумаги.

— Чтобы ты долбил у нас над ухом и мешал спать?

— Тогда хотя бы ручку, карандаш и блокнот.

— Договорились!

На этом и порешили; между тем ночи выстроились в неделю, недели соединили лето и раннюю осень, а Сашин голос набирал силу вместе с биением сердца и мягкими толчками рук и ног. Когда Мэгги засыпала, его голос подчас будил ее, и она подносила руку к губам, которые вещали о причудливых фантазиях.

— Тихо, тихо, Саша. Отдохни. Надо спать.

— Спать, — шептал он сквозь дремоту, — спать. — И затихал.

— На ужин, пожалуйста, свиные отбивные.

— А как же соленые огурцы с мороженым? — спросили они почти в один голос.

— Свиные отбивные, — повторил он; прошла вереница других дней, занялись другие рассветы, и тогда он попросил: — Гамбургеры!

— На завтрак?

— С луком, — подтвердил он.

Октябрь простоял без движения только сутки, а там…

Хэллоуин благополучно миновал.

— Спасибо, — сказал Саша, — что помогли мне перевалить за эту дату. А что там у нас через пять суток?

— Ночь Гая Факса!

— То, что надо!

И через пять суток Мэгги поднялась за минуту до полуночи, дошла до ванной и вернулась в полной растерянности.

— Дорогой, — позвала она, присаживаясь на краешек постели.

Полусонный Дуглас Сполдинг повернулся на бок.

— А?

— Что у нас сегодня? — зашептал Саша.

— Гай Фокс. Наконец-то. А в чем дело?

— Мне как-то не по себе, — сказал Саша. — Нет, ничего не болит. Сил хоть отбавляй. Собираюсь в путь. Пора прощаться. Или здороваться? Как будет правильнее?