— Надо же, — сказал я с напускной беспечностью. — Один из этих типов немного смахивает на меня.

— Который? — заинтересовалась жена.

Я протянул ей бинокль, по-прежнему изображая равнодушие:

— Крайний справа.

— Скажешь тоже, смахивает. Да это вылитый ты! — заключила жена.

— Ну, можно и так сказать, — скромно согласился я.

Выглядел этот парень хоть куда. Но, по-видимому, неприлично вот так любоваться собой и выносить благосклонные суждения. Отчего-то у меня по спине пробежал холодок. Забрав у жены бинокль, я закивал, все более изумляясь такому сходству:

— Короткая стрижка. Очки в роговой оправе. Здоровый цвет лица. Голубые глаза…

— Прямо брат-близнец! — воскликнула жена.

Это отнюдь не звучало преувеличением. Но до чего же неуютно было сидеть в зале и одновременно видеть себя на сцене.

— Нет-нет, не может быть, — повторял я шепотом.

Однако то, что не укладывалось в голове, было открыто взгляду. Каково население земного шара? Два миллиарда? Примерно так. Но даже снежинки, и те всегда разные — двух одинаковых не найдешь! А тут, прямо передо мной, как вызов моему "я" и моему спокойствию, стоял слепок с той же самой модели, идеальный двойник.

Что мне было делать — верить или не верить, гордиться, бежать куда подальше? Ведь я узрел рассеянность Всевышнего.

— Нет, не припоминаю, — молвил Всевышний, — чтобы я уже создавал такое прежде.

В благоговейном трансе и душевном волнении я подумал: а ведь Всевышний ошибается.

На память пришли обрывки из читанных когда-то книжек по психологии.

Наследственность. Окружающая среда.

— Смит! Джоунз! Хелстром!

Это мисс Миг проводила перекличку, как сержант перед строем, и возвращала похищенное.

Телесная оболочка достается нам от всех предшествующих поколений, подумал я. Это наследственность.

Но в то же время телесная оболочка — это окружающая среда, верно?

— Уинтерс!

На то она и окружающая среда, чтобы каждого из нас окружать. Тело и в самом деле окружает — тут тебе и озера, и башни из кости, и тучные закрома, и непаханые просторы души, разве не так? Неужели эта видимость, что мелькает в окнах-зеркалах — лицо у одного безмятежное, как снегопад, у другого бездонное, как горная пропасть, руки — два лебединых крыла или же пара воробьиных крылышек, ступни — у кого наковальни, у кого мотыльки, туловище — как мешок с мукой или как лесной папоротник — неужели все это, ежедневно наблюдаемое, не оставляет отпечатка в голове, не создает образ, не формирует ум и дух, словно податливую глину? Отчего же нет? Именно так оно и происходит!

— Бидвелл! Роджерс!

А что там поделывал незнакомец, угодивший в такую же, как у меня, телесную среду?

Мне захотелось вскочить с места и прокричать, как водилось в старину: "Что на часах?"

И чтобы он, словно городской глашатай, как две капли воды похожий на меня, прошествовал мимо и торжественно объявил: "На часах ровно девять, в городе все спокойно…"

Но вот вопрос: спокойно ли ему ?

Вопрос: что скрывается за этими очками в роговой оправе — близорукие глаза или близорукая душа?

Вопрос: едва наметившаяся полнота — не означает ли она, что и мозги заплывают жирком?

Короче говоря, может ли так быть, что его душа стремится на север, а моя — на юг? Если нас облекает одинаковая плоть, может ли так быть, что у одного ум горяч, как лето, а у другого холоден, как зима?

— Ну и ну, — сказал я почти в полный голос. — Что, если мы и вправду двойники?

Сзади на меня зашикали.

Мне стало трудно глотать.

Что, если он много курит, чутко спит, за обедом переедает, проявляет симптомы маниакально-депрессивного психоза, излишне говорлив, непоследователен в мыслях, склонен к эротическим фантазиям…

Человек с таким телосложением, с таким лицом просто не может быть иным. У нас, надо полагать, даже имена похожи.

Имена!

— …л…бл…ер…

Мисс Миг выкликнула его имя!

Но я не расслышал. Кто-то из зрителей в этот момент закашлялся.

Оставалось надеяться, что она повторит. Но нет, мой близнец уже выступил вперед. Проклятье! Споткнулся! В зале раздались смешки.

Я поспешил навести на него бинокль.

Теперь мой близнец стоял в самом центре сцены и мял в руках вернувшийся к нему бумажник.

— Выпрямись, — зашептал я. — Не сутулься.

— Ш — ш — ш, — рассердилась жена.

Я исподволь расправил плечи.

Даже не верится, что у меня такой импозантный вид, думал я, поправляя очки. Неужели у меня столь тонко очерченный — поистине аристократический — нос? И такая же гладкая, чистая кожа, и такой же твердый подбородок?

От этих мыслей меня бросило в краску.

Но в конце-то концов, если жена подтвердила, что это — вылитый я, какие могут быть сомнения? Тем более что на его лице заметна печать интеллекта.

— Дай сюда бинокль. — Это жена ткнула меня локтем в бок.

Я уступил с крайней неохотой.

Она подкрутила линзы и, наведя бинокль на сцену, стала внимательно следить за действиями — нет, не моего двойника, а самой мисс Миг, которая теперь напропалую льстила тем, кто попадался ей под руку, заговаривала им зубы и шарила по карманам. Моя жена то и дело злорадно фыркала и прыскала со смеху.

Что и говорить, мисс Миг могла соперничать с богом Шивой34 .

У нее было не две руки, а по меньшей мере девять. Пока она с равнодушным видом перемещалась вдоль шеренги, эти руки, как вольные птицы, летали, шуршали, хлопали, парили, скользили, кружили, трепетали — прикасаясь к жертвам без единого касания.

Что у нас в этом кармане? А в этом? А здесь? Она теребила жилеты, пробегала по лацканам, трясла брюки — в карманах звенела мелочь. Едва уловимо, но как-то мстительно задерживала палец в нужной точке, будто подбивала итог на кассовом аппарате. Чисто по-мужски и в то же время с невероятной легкостью расстегивала пиджачные пуговицы, возвращала бумажник кому-то одному и тут же похищала у другого. Хватала добычу, на время оставляла у себя, разживалась новой да еще успевала извлечь банкноты и пересчитать их за спиной у владельца, а потом доверительно брала его за руку и снимала часы.

В ее сети угодил даже доктор!

— У вас термометр с собой? — спросила она.