Конечно, мне одиноко. Я никогда раньше не был один, не знаю, каково это. Но вот я один, весь день, каждый день.

Я много бегаю. Несколько километров по пляжу и обратно. Купаюсь в холодной воде. Прочитал за это время много книг — в основном классиков. Пока учился в колледже, толком и не читал.

У меня нет таланта.

Нет бизнеса.

Навыков.

У меня нет... ничего стоящего.

Я — никто.

Сука ты, Астрид, вложила мне в голову эту гребаную мысль. «Ты ошибаешься в одном, Лок: единственная настоящая мера человека — это то, как он поступает со своей жизнью».

Теперь я не могу забыть эту херню, не могу перестать осознавать— снова и снова, снова и снова — что это правда. И она гложет меня изнутри.

Что я делал со своей жизнью? Да ни хера…

Чего я стою? Да ни хера.

В смысле, финансово я много чего стою. Мама вернула акции, которые я продал несколько лет назад, и недавно передарила их мне. Так что теперь я снова стою кучу денег.

Супер круто.

Но... что мне с этим делать?

Забавно, как устроена жизнь. Живешь так, словно умираешь — я и умирал — и наслаждаешься каждым моментом, зная, что все закончится слишком рано. Но теперь, когда у меня есть будущее, я ненавижу себя, ненавижу каждый момент своей жизни. Вот так-то, у меня нулевая самооценка.

Нет цели.

Нет плана.

Нет причин, чтобы жить.

Раньше у меня была причина: жить так, словно я умираю, как поется в той старой песне Тима МакГроу.

Сейчас я живой и здоровый, но у меня нет причин жить.

— Лахлан, это Ларри, — на другом конце линии шелестит бумага. — У меня есть информация.

— Офигенно. Говори.

— Донор — человек по имени Оливер Джеймс. Врач, хирург, работавший в составе «Врачей без границ». Погиб в автокатастрофе. Ему было тридцать шесть. Женат, детей нет. В списке ближайших родственников есть родители, они живут недалеко от тебя. В Книленде или рядом.

Он дает мне адрес и просит позвонить, если еще что-нибудь понадобится.

Не знаю, что я там увижу. Я даже не знаю, чего ищу. Просто знаю, что больше не могу здесь оставаться. Мне нужно... даже не знаю. Но если смогу узнать что-то об этом Оливере Джеймсе, чье сердце бьется в моей груди, то, может быть, я…

Может, я что? Я не знаю.

Но я не сомневаюсь в необходимости поездки. Бросаю рюкзак и кое-какие вещи в кузов моего грузовика и направляюсь в Книленд.

Черт... вот это глушь. Настоящая глухомань. Какие-то редкие ранчо, фермы, и старые дома на холмах, за которыми шелестит старый лес.

Даже после того, как нахожу правильную дорогу, мне требуется еще тридцать минут, и наконец я вижу почтовый ящик с нужным номером дома. Выезжаю на длинную, извилистую, пыльную дорогу, которая, в свою очередь, ведет меня обратно в лесистые холмы. За спиной убегают поля, впереди возвышаются деревья высотой метров тридцать, раскачивающиеся под мягким ветерком. У меня в машине открыты окна, и я слышу запах воздуха, хруст гравия на грунтовой дороге и шорох шин.

Сам дом — крошечная развалюха, которой, наверное, лет сто, а может и больше. Дым вьется из трубы, несмотря на лето. Маленькое обшитое сайдингом крыльцо, старый белый «Сильверадо» с ржавым задним бампером припаркован на углу газона возле входной двери. Ледник справа и конюшня с загоном слева. Пара пятнистых лошадей спокойно пасется за углом. Лошади покрыты большими коричневыми и рыжими пятнами. Краска, может быть? Я мало что знаю о лошадях.

Я паркуюсь за «Сильверадо» и выскакиваю наружу. Конечно, в этих краях чужаков слышно за версту, так что, когда кто-то подъезжает, его уже ждут у двери.

Он старый. Семьдесят, может быть, восемьдесят лет. Высокий, прямой, крепкий мужчина, который когда-то был важной шишкой, и даже сейчас производит такое впечатление. Седые волосы зачесаны назад, пронзительные, глубоко посаженные карие глаза. Рука на сучковатой трости.

Я медленно делаю шаг вперед.

— Здравствуйте.

— Чем могу помочь, сынок? Вряд ли ты заблудился здесь.

— Нет, сэр. Я не заблудился.

— Тогда чего ты хочешь? Я ничего не покупаю, и с Богом в ладу.

Провожу рукой по волосам. Я оброс, даже усы появились. Нет смысла хорошо выглядеть, когда никто не смотрит на меня, кроме меня самого. В общем, в последнее время мне стало наплевать.

— Не знаю, как начать, сэр, так что просто скажу прямо...

— Всегда лучше говорить прямо. Ходя вокруг да около, точно ничего не добьешься.

— Меня зовут Лахлан Монтгомери.

— Причудливое имя.

— Да, наверное. Я родился с врожденным пороком сердца, и мне сказали, что, скорее всего, не доживу до тридцати.

— Жаль, что так вышло. Какое отношение это имеет ко мне?

Я вздыхаю. Противный старый пердун.

— Так и получилось около полугода назад. Я умер, но врачи вернули меня к жизни. Я наверняка бы не оклемался. У меня редкий тип крови, мне было очень тяжело найти подходящий донорский орган.

Старик прищуривается. Он начинает подозревать, куда я веду.

— Сынок, просто скажи.

— Ваш сын, Оливер...

Я не успеваю закончить. Старик толкает меня назад, прижимает толстую палку к горлу и притискивает меня к капоту грузовика.

— Нет, сынок. Ты не мог прийти в мой дом только для того, чтобы говорить о моем сыне. Ты хочешь чего-то другого.

— Сэр, я просто...

Он отпускает меня, хватает за рукав и толкает к машине.

— Нет. Я знаю, к чему ты ведешь, и не хочу этого слышать. Он умер, вот и все. Лучше убирайся отсюда, пока не вышла моя жена. Ты доведешь ее до истерики. Слышал меня? Уходи.

— Я просто хотел узнать, каким он был.

— Он был чертовым героем, вот каким он был. Был лучшим человеком на Земле. Спасал жизни каждый чертов день. Вот каким был мой Оливер. Теперь иди.

Я сажусь в свой грузовик. Запустив двигатель, слушаю, как урчит мотор.

Дыши, держись, Лок.

В окно стучат костяшками пальцев. Это старик. Он стоит, потирая кулаком лоб.

— Возможно, я немного вспылил, поэтому извиняюсь.

Я качаю головой.

— Нет, сэр. Мое появление было неожиданным и неприятным. Это я должен извиниться. Просто... с момента трансплантации я... — я замолкаю и снова качаю головой. — Прошу прощения, сэр. Я поеду.

Он смотрит на меня исподлобья, почесывая обветренную морщинистую щеку.

— Ты в поисках чего-то.

— Да.

— Здесь не найдешь. Он никогда не жил здесь, — он делает паузу и задумчиво смотрит на меня. — Продолжай искать, сынок. Никогда не знаешь, что там можно найти, но ты выглядишь достаточно сильным.

Я не понимаю, что это значит.

— Спасибо, мистер Джеймс, — говорю я. — Удачного дня.

— И тебе, сынок.

Я машу рукой, разворачиваюсь и уезжаю из Книленда.

Понятия не имею, куда ехать дальше, но точно не на север, не обратно в Тринидад.

Как только мобильный ловит связь, я звоню Грегору. Он отвечает на третьем гудке.

— Лок, чем я могу помочь сегодня?

— Я уезжаю, Грегор. Пожалуйста, закрой дом.

Он долго молчит.

— Жаль, что ты уезжаешь, но я понимаю. Я позабочусь обо всем.

— Спасибо, Грегор.

— Не проблема.

Я еду несколько часов, направляясь на юг.

Вдруг меня осеняет догадка, и я набираю номер Ларри.

— Лахлан.

— Привет, Ларри. Родители Оливера Джеймса не захотели говорить. Так что мне нужно еще кое-что. Ты сказал, что он был женат?

— Да. На... — я слышу шорох бумаги. — Найл Джеймс. Тридцать три года. Работала с Оливером в ВБГ.

— ВБГ?

— Да, «Врачи без границ». Это французская организация.

— Где она сейчас?

— Вроде как... — снова слышен шорох. — Ардмор, Оклахома.

— Оклахома. Ясно. Спасибо, Ларри.

— Что ты хочешь делать?

— Черт меня дери, если я знаю, Ларри, — говорю я и вешаю трубку.