— Да еще, понимаете ли, эти письма… — продолжал Рюрик Петрович.
— Какие письма? — оторвалась от своих размышлений Дагурова.
— От Баулина. Одно Норочке, другое — Регине… Пришли уже после покушения на него… Регина не знает, давать читать дочери или нет.
— А что в них такого?
— Право, не знаю. Регина не поделилась. Только сказала, что может сильно подействовать на Нору.
Это сообщение взволновало следователя. Письма от Баулина, написанные незадолго до рокового выстрела!.. Как их заполучить? Пойти к Баулиной завтра? Но Дуюнов успеет переговорить с Региной Эдуардовной. Дагуровой не хотелось бы этого: будет ли тогда Баулина откровенна, покажет ли письма? Раздался телефонный звонок.
— Извините, — потянулся к трубке Дуюнов. — С вашего разрешения…
— Конечно, конечно, — кивнула Ольга Арчиловна. С первых же слов она поняла, что звонит Баулина.
— Как Нора? — заботливо интересовался Рюрик Петрович. — Я рад за нее. Твои старики молодцы… Да, сейчас занят. — Он кинул взгляд на Дагурову. — Не знаю сколько… Хорошо, позвоню…
Он положил трубку на рычаг.
— Регина Эдуардовна дома? — спросила Дагурова.
— Только что вернулась с дачи. Оставила Нору у стариков. Девочка, кажется, немного успокоилась.
У Ольги Арчиловны созрело решение.
— Мне надо встретиться с Региной Эдуардовной… Это далеко?
— Рядом, в Марьиной роще. Пешком — минут двадцать, автобусом — от силы минут пять-семь.
— Будьте так любезны, проводите меня, — попросила Дагурова. — Чтобы я не плутала.
— С удовольствием! — согласился Дуюнов. — А то весь день просидел в квартире… Сейчас переоденусь…
— А я пока набросаю протокол.
Дуюнов появился в комнате в джинсах и коротенькой курточке из легкого блестящего материала, что придало ему вид иностранного туриста. Подписав протокол, он спросил:
— Может, все же согласитесь выпить чашечку кофе? А то мне, как хозяину, неловко…
Дагурова и на этот раз отказалась.
Они отправились пешком. Стоял тихий вечер со светлым спокойным небом. Шли по зеленым, странно безлюдным (почти в центре Москвы!) улицам. Рюрик Петрович рассказывал о том, как его, двенадцатилетнего мальчишку, истощенного, обмороженного, полуживого, привезли в столицу из блокадного Ленинграда. Выходила дальняя родственница. Едва встав на ноги, он пошел на завод, к станку. В четырнадцать лет был награжден медалью «За трудовую доблесть»…
Рассказывал он очень живо, с юмором, в котором была и грусть, и теплота.
«Незаурядный человек, — подумала Ольга Арчиловна. — Можно понять Баулину: такого терять невозможно. Тем более — коллега по любимому делу».
— Вот мы и пришли, — сказал Дуюнов, останавливаясь возле пятиэтажного дома. — Второй этаж, налево.
Прощаясь, он поцеловал Дагуровой руку, и это вышло так естественно, что она не удивилась, не воспротивилась.
Регина Эдуардовна выглядела крайне утомленно. Она была в домашнем халате и тапочках на босу ногу. Узнав, кто такая Ольга Арчиловна, Баулина устало произнесла:
— Собственно, что я могу сообщить нового? Там, в Березках, рассказала товарищу Чикурову более чем предостаточно…
— Да, — подтвердила следователь, — то, что было до вашей беседы с Игорем Андреевичем… Но меня интересует, какие события произошли позже.
— Что вы имеете в виду? — насторожилась жена профессора.
— Например, появление в вашем доме Кленовой…
— Ох, не говорите! — всплеснула руками Баулина. — Настоящий кошмар! Ну и напугала же нас эта сумасшедшая! А когда я узнала, что, возможно, это она стреляла в мужа моего, то прямо волосы встали дыбом — а вдруг бы и в нашу дочь!..
Регина Эдуардовна почти слово в слово повторила рассказ Дуюнова, какую сцену пришлось им пережить вчера.
— А сегодня я заходила к соседу, майору из МУРа, и он сказал, что подозрения насчет Кленовой напрасны… У нее нашли билет на поезд. В то время, когда произошла трагедия с Евгением Тимуровичем, она находилась в пути…
«Понятно, — подумала Ольга Арчиловна. — Товарищи из Московского уголовного розыска, наверное, уже связались с Березками».
— Регина Эдуардовна, вы получали письма от Евгения Тимуровича? — спросила Дагурова. — Я имею в виду, уже после покушения на него?
Баулина округлила глаза.
— Вы и об этом знаете? — вырвалось у нее.
— Да. И прошу ознакомить меня с ними.
Регина Эдуардовна закурила. Подумала, пожала плечами.
— Но в них только личное… Муж никого ни в чем не обвиняет…
— И все же, — настаивала следователь. — Понимаете, может, для вас там и нет ничего такого, а для следствия…
Баулина вздохнула, поднялась. Вышла в другую комнату и вернулась с двумя распечатанными конвертами.
Дагурова глянула на почтовый штемпель. Они были отправлены из Березок 1 июля. За два дня до выстрела на Лавутке!
Она начала с того, которое было адресовано Норе.
«Дорогая, любимая дочурка! — писал Евгений Тимурович. — Когда ты станешь самостоятельной, живи только честно! Я знаю: ты хочешь стать врачом. Мечта прекрасная и осуществимая, если очень захотеть. Лично я желал бы, чтобы из тебя вышел врач. И не просто врач, а хороший, настоящий. Это ведь не служба, не работа, а как любовь, где надо отдавать себя всего целиком. Убежден, что посредственному врачу нельзя доверять здоровье людей. А потому учись, учись всю жизнь, даже после получения диплома, даже после получения ученой степени.
Как отец, как человек, посвятивший себя этому делу, заклинаю тебя: никогда не роняй высокого звания врача. Помни: каждый человек, обратившийся к тебе за помощью, вверяет в твои руки самое дорогое, что у него есть, — свою жизнь. А любая жизнь всегда бесценна. И никто никогда не даст тебе права злоупотреблять этим доверием!
Ты дашь клятву врача Советского Союза. Помни: клятвы даются для того, чтобы следовать им до последнего вздоха. Это ведь не просто слова, а обет на всю жизнь! Если врач нарушает эту клятву, он становится проклятым. И самое страшное проклятие, самый страшный приговор выносит совесть. Прошу тебя не забывать об этом никогда!
И еще запомни: никакими обстоятельствами нельзя прикрыть или оправдать вероотступничество.
Доченька, родная, пишу тебе об этом потому, чтобы ты никогда не испытала ужас катастрофы. Я в эту бездну заглянул…
Любящий тебя крепко-крепко твой отец».
Ольга Арчиловна задумалась.
«Так это же не письмо, — мелькнуло у нее в голове. — Это завещание… Духовное завещание».
Она вспомнила отрывки фраз в письме Баулина к дочери, клочки которого обнаружили в камине. Начало там было такое же. Значит, это второй вариант? Но от каких несчастий предостерегает дочь? Может быть, ответы на эти вопросы имеются в послании к жене?
Ольга Арчиловна взяла письмо Баулина к Регине Эдуардовне.
Та сидела напряженная, не спуская глаз со следователя, и курила сигарету за сигаретой.
«Гина, — писал Баулин, — тебя интересует, зачем мне деньги и почему я прошу выслать кулон, серьги, кольцо, которые подарил Норочке и тебе? Наконец признаюсь: мне все это нужно, чтобы вернуть душевный покой, который потерял давно. Я получал подарки даже от тех, кто был обречен, и за лечение которых я не имел права браться. Вот уже несколько месяцев я не живу. Мое существование превратилось в истинный кошмар. Я боюсь живых, боюсь мертвых, боюсь спать, все время передо мной стоят лица тех, кто скончался в моей клинике. Проклинаю тот день и час, когда дал уговорить себя на сделку со своей совестью.
Теперь у меня только одна задача, одна цель — вернуть, раздать людям все, что у меня есть, и как-то искупить свою вину. Может быть, это поможет мне снова ощутить себя человеком, примириться с совестью… Не знаю…
Сколько раз у меня возникало непреодолимое желание пойти в милицию, все рассказать и облегчить наконец душу. Я бы так поступил давно, если бы не Норочка. Она ведь ни в чем не виновата. И вынесет ли позор отца?»
Ольга Арчиловна кончила читать и некоторое время сидела молча. Надо было все это переварить.