“Не видно, барин”, отвечал Селифан и, обратившись к коням, одолжил их довольно удачно кнутом, [Вместо “одолжил ~ кнутом”: хлыстнул их покрепче] от чего они сделали еще раз усилие пробежать на рысях. ] Между тем Чичиков начал примечать, что бричка стала качаться на все стороны и наделять его[и угощать его] препорядочными толчками. Это дало ему почувствовать, что они своротили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному полю. Сам Селифан, как казалось, смекнул [это], но не говорил ни слова.

“Что, мошенник, по какой ты дороге едешь?” сказал Чичиков.

“Да что ж, барин, делать, время-то такое. [Потьма], кнута не видишь, такая потьма”, отвечал Селифан и вслед за сим хлыстнул по всем по трем и покосил так бричку, что Чичиков принужден был держаться обеими руками. Тут только он заметил, что Селифан немножко подгулял.

“Держи, держи, опрокинешь!” кричал он ему. [“Держи, держи!” закричал он ему грозно: “опрокинешь бричку”.]

“Нет, барин, как можно, чтоб я опрокинул”,[опрокинул бричку] отвечал Селифан. “Это не хорошо опрокинуть. [опрокинуть бричку[Я уж сам знаю, уж я никак”.[уж я не опрокину] Засим начал он слегка поворачивать бричку, поворачивал, поворачивал и, наконец, переворотил ее как раз на бок. [наконец опрокинул ее на бок] Чичиков и руками и ногами шлепнулся в грязь, Селифан лошадей, однако ж, остановил. Это было ему и не трудно, потому что иначе они бы сами остановились, так они были изнурены. Однако ж[сами остановились, будучи изнурены совершенно. Этот однако ж] непредвиденный им случаи изумил его. Слезши с козел, он стал перед бричкою, подпершись в бока обеими руками, в то время как Чичиков барахтался в грязи и силился оттуда вылезть. “Ишь ты”, сказал он по некотором размышлении: [сказал он наконец] “и перекинулась!”.

“Ты пьян, как сапожник!” сказал Чичиков.

“Нет, барин, как можно, чтобы я был пьян!” отвечал Селифан: “я знаю, что это нехорошее дело быть пьяным. С приятелем поговорил и закусили вместе, — [в том нет ничего худого, ] закуска не обидное дело: с хорошим человеком можно закусить”.[“я знаю, что это нехорошо быть пьяным. Я такого дела не делаю. С приятелем поговорил, потому что с хорошим человеком можно поговорить, и закусили вместе, с хорошим человеком можно закусить. А я совсем не пьян. Я знаю, что это нехорошее дело быть пьяным”.]

Чичиков увидел, что гораздо лучше вместо слов приниматься поднимать бричку. [“Чичиков ~ поднимать” вписано карандашом. ]

[“Погоди, я с тобою после расправлюсь”, сказал промокший насквозь Чичиков: “Поднимай [дурак] бричку. Что, дурачина, стоишь”. Сказавши это, он немедленно принялся, с своей стороны, сам поднимать ее. ] Селифан тоже ухватился за нее обоими руками, и хотя бричка уже была совершенно поставлена, но он пёр ее так крепко, что чуть не переворотил ее на другую сторону. Так что барин должен был умерить его усердие порядочным ударом [по руке] в ухо, примолвивши: “переломаешь, скотина!”[Вместо “Селифан тоже ~ скотина!”: Селифан с своей стороны уперся обеими руками так крепко, что чуть не [опрокинул] переворотил ее на другой бок. Это заставило Чичикова закричать: “Стой, стой! всё переломаешь, скотина!”

“Нет, барин, ничего не изломано. Бричка крепкая: чего ж бы ей изломаться. Она бричка [крепкая] хорошая, московская бричка. Ей не можно изломаться. Она в Москве делалась”…

“Вот ты у меня поговоришь”, говорил Чичиков, стиснув от досады зубы. ]

Положение героя нашего было[Вместо “было”: в самом деле] не завидно. На нем было всё мокро, в бричке было тоже мокро. И как на беду ничего нельзя было предпринять. Оставаться на одном месте было гадко; ехать тоже не было никакой возможности. [Далее было: Доставши из-под подушки небольшой коврик, который не помню кем-то был ему подарен, кажется, какой-то дамой, он разостлал его сверх подушки и [сел] [оставался] сидел несколько минут в нерешимости, слушая печальную музыку дождя. ] Одно только жалкое утешение ему оставалось: бранить [кучера] Селифана.

“Нарезался же, мерзавец!” говорил он, сжимаясь, как зяблик, которого проняло холодом. “Толком толковали тебе дорогу. Можно было, кажется, понять”…

“Да что ж, ваше благородие”, отвечал Селифан. [отвечал кучер. ] “Ведь я [кажись] хорошо ехал. [Далее было: Возьми, говорят, направо, ну я и взял направо. Я не поеду, куда не следует. ] Я уж разумею свое дело. Уж скоро будет шестой год, как я езжу с вашею милостью. Вы, вить, меня взяли на козлы о Покрова, я помню”.

“А что я тебе сказал в последний раз, когда ты напился пьян? А, позабыл!” произнес Чичиков.

“Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я позабыл. Я уж дело свое знаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил. В этом я совсем не отпираюсь; поговорил, потому что с хорошим человеком можно…”

“Вот я тебя как высеку хорошенько, так ты у меня будешь знать”, сказал Чичиков.

“Как милости вашей будет завгодно”, отвечал на всё согласный Селифан. “Коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело. На то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется. Порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки. Почему ж не посечь…”

На такое рассуждение барин совершенно не нашелся, что отвечать. Но в это время, казалось, как будто судьба, наконец, над ним сжалилась. Издали послышался собачий лай, [Вместо “Но в это время ~ собачин лай”: Ему сделалось совершенно нестерпимым оставаться на одном месте, и он, наконец, дал повеление полупьяному Селифану ехать. К этому побудил его послышавшийся издали собачий лай. ] Он, точно, не обманулся: лай слышался, [лай сделался] наконец, явственнее, так что Селифан оборотился к нему с козел и сказал:

“Ваше благородие, а ваше благородие!”

“Что там?” сурово возразил Чичиков.

“Оно, верно, деревушка-то близко, потому…”