Я читал, что леди Ярмут (фаворитка сего религиознейшего и милостивейшего монарха) продала одному священнослужителю епископскую епархию за пять тысяч фунтов. (Он заключил с ней пари на пять тысяч, что не станет епископом, проиграл и заплатил.) Один ли он из прелатов своего времени возведен в сан подобным образом? Заглядывая в Сент-Джеймский дворец при Георге II, я вижу, как духовные пастыри, шелестя рясами, подымаются по черной лестнице к фрейлинам двора; осторожные священники украдкой роняют кошельки в подолы придворных дам; а сам старый безбожник-король зевает на тронном месте в дворцовой часовне под разглагольствования своего капеллана. О чем же тот разглагольствует? О добродетели и праведном суде? А пока он проповедует, король, не понижая голоса, разговаривает по-немецки, разговаривает во всеуслышание, так, что несчастный клирик (это мог быть, например, некий доктор Янг, автор трактата "Ночные размышления", в коем он рассуждает о великолепии звезд и блеске небес, а также о суетности мира), бедняга просто расплакался настоящими слезами у себя на кафедре, потому что Защитник Веры и даритель епархий его не слушает! Не удивительно, что духовенство было беспринципным и продажным среди всей той продажности и беспринципности. Не удивительно падение нравов и рост неверия под эгидой такого короля. Не удивительно, что выступление Уитфилда было гласом вопиющего в пустыне, а Уэсли покинул оскверненный храм и проповедовал на горе. Почтительно гляжу я на таких людей. Кто достойнее нашего восхищения: честный Джон Уэсли в окружении паствы из рабочих у входа в шахту или же капеллан королевы, бормочущий заутреню в дворцовой прихожей под огромной картиной, на которой изображена Венера, а в открытую дверь виден будуар королевы, и ее величество завершает туалет, сплетничая с лордом Гарвеем или презрительно фыркая на леди Суффолк, стоящую подле нее на коленях с тазом в руках? Мне страшно, говорю я, когда я разглядываю это общество - этого короля, и его придворных, и политиков, и епископов, этот беззастенчивый порок и преступное легкомыслие. Как сыскать при таком дворе честного человека? Человека, чистого душой, которому можно отдать свои симпатии? Самый воздух там пропитан приторными ароматами парфюмерии. При нынешнем нашем дворе есть некоторые глупые обычаи-пережитки и нелепые старые церемонии, над которыми я смеюсь, но как англичанин, сопоставляя настоящее с прошедшим, не могу не признать перемен. Ныне, когда мимо меня проходит хозяйка Сент-Джеймского дворца, я приветствую монархиню мудрую, умеренную, известную своей безупречной жизнью; добрую мать; примерную жену; образованную женщину; просвещенную покровительницу искусств; искреннего друга своего народа, одинаково близко к сердцу принимающего его победы и поражения.

Среди всех придворных Георга и Каролины, пожалуй, лишь с леди Суффолк можно было бы приятно и уютно побеседовать. Ее любит сам женоненавистник Кроукер, издатель ее писем, он относится к ней с тем же почтением, которое она, своей любезностью и добротой, внушала почти всем мужчинам и многим женщинам, оказывавшимся вблизи нее. Я заметил много ярких черточек, свидетельствующих об обаянии ее личности (я говорю здесь о ней не только потому, что она обаятельна, но и потому, что облик ее характерен). Она оставила прелестные рассудительные письма. Адресуясь в Танбридж к мистеру Гэю (это был, как вы знаете, поэт, живший в нищете и немилости), она пишет: "Курорт, где Вы оказались, странным образом повлиял на Ваши мысли и чувства, и Вы ведете речь об одних исцелителях и исцелениях; однако, уверяю Вас, многие дамы ездят туда и пьют целебные воды, не будучи ничем больны; и многие мужчины толкуют о пронзенном сердце, когда оно у них целехонько. Надеюсь, что и Ваше сердце не пострадало. Я не люблю друзей, у которых нет сердца, а мне хотелось бы числить Вас своим другом".

Когда лорду Питерборо было семьдесят лет, этот неукротимый юноша написал миссис Говард несколько пламенно-любовных, вернее, пламенно-галантных, писем, - это весьма любопытные образчики существовавшей тогда романтической манеры ухаживать за женщинами. Это не страсть, не любовь, - это галантность, некая смесь правды и игры: высокопарные комплименты, нижайшие поклоны, клятвы, вздохи и взоры в духе романов о Клелии, а в комедии - в духе Миламонта и Дорикура. Существовал тщательно разработанный этикет и ритуал восторгов, коленопреклонений и чувствоизъявлений, теперь бесповоротно ушедший из нашей прозаичной жизни. Генриетта Говард принимала волокитство благородного старого графа, благодарила его за его удивительные любовные письма, на нижайший поклон Питерборо отвечала нижайшим реверансом и пользовалась помощью Джона Гэя при сочинении ответных писем старому рыцарю. А он писал ей прелестные стихи, в которых правда сочеталась с элегантностью:

О умная женщина, чудо природы!

Ты чужда и гордыне, и прихотям моды!

Кто сей ангел - понятно, и только одна

Миссис Говард не знает, что это она {*}.

{* Здесь и далее перевод стихов В. Рогова.}

А миссис Говард, поверите ли, даже не подозревает что речь о ней. Великий Поп тоже восхвалил ее в не менее лестных строках, оставив нам портрет дамы, очевидно достойной всякого восхищения:

Того не встретишь повсеместно:

Для Зависти причина мук,

Мне женщина одна известна,

Умна, мила и верный друг.

Вовек ее не омрачали

Гордыня, страсти, клевета,

В ней с тихой нежностью печали

Соединилась доброта.

И, Зависти на изумленье,

В ней слабость есть всего одна:

Когда гремят ей восхваленья,

Глухой становится она!

Даже женщины сходятся в своей любви к ней. Так, например, герцогиня Куинсберри обращает к ней такие слова: "Говорю о Вас это, потому что Вы любите детей, а дети любят Вас". Веселая красавица Мэри Белленден, которую современники характеризуют как "совершенно бесподобное создание", после того как перестала быть фрейлиной двора, вышла замуж и покинула Лондон, шлет ей из деревни письма, называя ее и "любезная моя Говард", и "любезная швейцарка". "Как поживаете, миссис Говард? - пишет Мэри. - Я шлю Вам мой привет. Нынче на меня нашел писательский стих, а так как писать мне не о чем, остается развлекать Вас известиями о моем хозяйстве. Поэтому описываю скотину, которую откармливаю для собственного пропитания. Как хорошо известно по всему графству Кент, у меня есть четыре жирных тельца, две жирных свиньи, как раз в поре для закалывания, двенадцать многообещающих черных поросят, два молоденьких петушка, три превосходных гусыни, и каждая сидит на тринадцати яйцах (из которых часть - утиные, иначе остальные не вызреют); ко всему этому еще кролики, голуби, карпы в изобилии и говядина да баранина по умеренным ценам. Если, милая Говард, у Вас возникнет желание вонзить нож во что-либо из мною перечисленного, дайте мне знать!"