Действующие лица этой трагедии, над которой сейчас опустится занавес, люди скверные. И сам сластолюбивый курфюрст, хитрый, эгоистичный, расчетливый, знающий толк в вине и прочих радостях жизни (его неизменным довольством, мне кажется, лишь усугубляется мрачный колорит этой истории), и его курфюрстина, которая говорит мало, но все замечает; и старая Иезавель его фаворитка; и его сын, принц, тоже расчетливый и самодовольный, эгоистичный, невозмутимый и обычно безмолвствующий, пока его не вывел из себя острый язычок его прелестной супруги; и сама несчастная София-Доротея со своей бессмысленной верностью и пылкой страстью к негодяю-любовнику, совершающая открытые безумства и пускающаяся на тонкие хитрости, кокетка и жертва со своей дикой ревностью к мужу (которого ненавидела и обманывала) и ложью, ложью без конца; и, разумеется, доверенная подруга, в чьи руки попадают письма; и кончая самим Лотарио, ничтожеством, который, как я уже говорил, ни по красоте, ни по испорченности не имел себе равных.

Неуместная неотступная страсть преследует негодяя! Как безумна эта женщина в своей верности ему, как она беззастенчиво, невероятно лжет! Она очаровала нескольких человек, изучавших ее историю, и они отказываются признать ее неправой. Подобно Марии Шотландской, она имеет своих приверженцев, ради нее готовых устраивать заговоры даже в истории, ибо тех, кто соприкасается с нею, она околдовывает, зачаровывает, побеждает. Как преданно отстаивала мисс Стрикланд невиновность Марии! И разве десятки моих слушательниц сегодня не разделяют ее мнения? Невиновна? Помню, когда я был мальчиком, большая группа людей провозглашала Каролину Брауншвейгскую святой мученицей. Так же ни в чем не повинна была и Елена Прекрасная. Никогда она не убегала от мужа с Парисом, молодым разгульным троянцем. Муж ее Менелай плохо с ней обращался; и никакой осады Трои просто не было. И жена Синей Бороды тоже была ни в чем не виновата. Она вовсе не заглядывала в чулан, где находились обезглавленные его прежние жены, не уронила ключ и не измазала его в крови; и совершенно правы были ее братья, прикончившие этого жалкого злодея Синюю Бороду. Да, да, Каролина Брауншвейгокая ни в чем не виновна; мадам Лафарж не отравила мужа, Мария Шотландская своего не взорвала вместе с домом, бедная София-Доротея не была изменницей; а Ева не ела яблока, - это все наветы коварной змеи.

Георга-Людвига предают анафеме как убийцу и злодея, а между тем он не принимал участия в том деле, когда Филипп фон Кенигсмарк расстался с жизнью. Его вообще не было там, когда это происходило. А принцессу предупреждали сотни раз: мягко, намеками - родители мужа, суровыми увещеваниями - он сам; но она, несчастная, как полагается в таких случаях, совершенно потеряла голову и не слушала ничьих советов. В ночь на 1 июля 1694 года Кенигсмарк нанес принцессе весьма продолжительный визит и, расставшись с ней, отправился готовиться к побегу. Муж ее находился в отъезде, в Берлине; ее кареты стояли заложенные, и все было готово к бегству. Между тем соглядатаи графини Платен донесли обо всем своей хозяйке. Она явилась к курфюрсту Эрнсту-Августу и получила у него ордер на арест шведа. Четыре стражника поджидали его на дороге, по которой он должен был ехать к принцессе. Он попытался пробиться и двух или трех из них ранил. Они на него навалились, изранили, стащили с лошади, и когда он, истекая кровью, лежал распростертый на земле, появилась его ненавистница графиня, чьи нежные чувства он предал и оскорбил, и пожелала насладиться видом поверженного врага. Испуская дух, он осыпал ее бранью, и разъяренная женщина каблуком раздавила ему рот. Дальше всем распорядились быстро; тело его назавтра же сожгли и все следы замели. Стражникам, его убившим, было приказано молчать под страхом ужасной кары. Было объявлено, что принцесса больна и не выходит из своих покоев, а в октябре того же года ее, тогда двадцати восьми лет от роду, перевезли в замок Альден, где она и провела узницей ни много ни мало как тридцать два года. Еще до ее заточения принц получил формальный вид на раздельное жительство. Отныне она звалась "принцесса Альденская", и ее молчаливый супруг ни разу больше не произнес ее имени.

Четыре года спустя после катастрофы с Кенигсмарком умирает Эрнст-Август, первый курфюрст Ганноверский, и его сын Георг-Людвиг воцаряется на его месте. Он правил в Ганновере шестнадцать лет, после чего, как мы знаем, стал "королем Великобритании, Франции и Ирландии, Защитником Веры". Старая злобная графиня Платен умерла в 1706 году. Перед смертью она ослепла, но все равно, гласит легенда, постоянно видела у своего грешного старого ложа окровавленный призрак Кенигсмарка. С тем ей и конец пришел.

В 1700 году умер маленький герцог Глостер, последний из детей бедной королевы Анны, и ганноверское семейство сразу приобрело для Англии огромное значение. Курфюрстина София была объявлена ближайшей наследницей английского престола. Георг-Людвиг получил титул герцога Кембриджа; из нашей страны в Германию были отправлены пышные депутации; но королева Анна, сохранявшая в сердце слабость к своим Сен-Жерменским родичам, ни за что не соглашалась, чтобы ее кузен курфюрст и герцог Кембридж приехал к ней засвидетельствовать почтение и занять свое законное место в ее палате лордов. Проживи королева хоть на месяц дольше; прояви английские тори столько же смелости и решительности, сколько они выказали хитроумия и проницательности; будь принц, которому принадлежали все симпатии нации, достоин своей судьбы, никогда бы Георгу-Людвигу не разговаривать по-немецки в королевской часовне Сент-Джеймского дворца.

Но английская корона все же досталась Георгу-Людвигу. Однако он не торопился надевать ее. Он пожил еще немного доЭа; сердечно распрощался с любимым Ганновером и Херренхаузеном и не спеша двинулся в путь, дабы "взойти на трон наших предков", как он сам выразился в первой своей речи к парламенту. С собою он привез целую свиту немцев, которые были милы его сердцу и постоянно окружали королевскую особу: и верных немецких камер-пажей, и немецких секретарей, и своих невольников-негров, которых добыл себе копьем и луком в турецких войнах, и двух старых немок - фавориток Кильмансэгге и Шуленберг, которых пожаловал в Англии титулами графини Дарлингтон и герцогини Кендал. Герцогиня была высокой и тощей, как жердь, и, естественно, получила прозвище "Майский Шест". Графиня же была дама крупная и тучная и была прозвана "Мадам Элефант". Обе эти вельможные дамы любили Ганновер и его прелести и так прилепились душой к липовым аллеям Херренхаузена, что поначалу вообще не хотели уезжать. Собственно, Шуленберг не могла выехать из-за долгов, но, узнав, что Майский Шест отказывается сопровождать курфюрста, Мадам Элефант тут же собрала чемоданы и, как ни была грузна и малоподвижна, украдкой выскользнула из Ганновера. Ее соперница спохватилась и немедленно последовала за горячо любимым Георгом-Людвигом. Впечатление такое, будто мы рассказываем о капитане Макхите и его подружках Полли и Люси. Короля мы получили по своему выбору; но все эти придворные, приехавшие вместе с ним, и английские лорды, собравшиеся, чтобы приветствовать его прибытие, - а он, старый стреляный воробей, преспокойно повернулся к ним спиной, - это поистине превосходная сатирическая картина! Вот я, английский гражданин, жду где-то, скажем, в Гринвиче и кричу "ура" королю Георгу; но при этом я с трудом сохраняю серьезное выражение лица и удерживаюсь от смеха над столь нелепым шествием. Все опускаются на колени. Вон архиепископ Кентерберийский распростерся ниц перед Главой Церкви и Защитником Веры, позади которого скалятся размалеванные лица Кильмансэгге и Шуленберг. Вон милорд герцог Мальборо, он тоже на коленях, этот величайший полководец всех времен, предавший короля Вильгельма, и короля Иакова II, и королеву Анну, предавший Англию - Франции, курфюрста - Претенденту и Претендента - курфюрсту. Вон лорды Оксфорд и Болинброк, второй наступает первому на пятки, - ему бы еще только один месяц, и он короновал бы в Вестминстере короля Иакова. Великие виги картинно кланяются и преклоняют колена, как им велит ритуал; но старый хитрый интриган знает цену их преданности. "Преданность - мне? - должно быть, думает он. - Абсурд. Есть полсотни более прямых наследников престола. Я - это случайность, и вы, блестящие господа виги, избрали меня не ради моих прав, а ради своих собственных. А вы, тори, меня ненавидите; и ты, архиепископ, умильно бормочущий на коленях о царстве божьем, отлично знаешь, что я плюю на ваши Тридцать Девять догматов и ни слова не понимаю в твоих дурацких проповедях. Вы, милорды Болинброк и Оксфорд, еще месяца не прошло, как вы злоумышляли против меня; а вы, милорд герцог Мальборо, с потрохами продадите меня, да и всякого, если только цена окажется сходная. Так что пошли-ка, добрая моя Мелюзина и честная София, в мои комнаты, будем есть устриц, запивать рейнвейном и покуривать трубочки; воспользуемся, как можем, нашим новым положением; будем брать, что сумеем, и предоставим этим крикливым, задиристым, лживым англичанам орать, драться и лгать на свой собственный лад".