Посреди этого безобразия стояли знакомые фигуры: Его превосходительства и сразу все три высокородия. Первого полицмейстера, уважаемого Константина Никифоровича, Мих знал; второго, того румяного в очках, видел раз всего, когда к князю ездили. А вот третьего, дюжего молодчика с пышными усами, широкой грудью и красивым мужественным лицом, видел впервые. Ну гусар, чисто гусар, под натиском такого ни одна женщина не устоит. Хотя форма у всех одинаковая, полицмейстеры и есть, ближайшие помощники Его превосходительства.

— Витольд Львович, ты как тут?! — увидев вначале орчука, а потом уже подчиненного, крикнул обер-полицмейстер.

Господин не стал надрывно кричать в ответ, прошел по черной от гари земле и, уже оказавшись достаточно близко, сказал.

— Проезжали, из Захожей.

— А, ты все с аховмедцем…

Голос Александра Александровича выразил всю ту небрежность, какую только мог. По всей видимости, смерть козлоногого действительно представляла не такой большой интерес для Его превосходительства, как нынешняя беда. Мих заключил по обеспокоенному виду обер-полицмейстера, что случилось тут нечто весьма неприятное. То бишь пожар он сам по себе мало хорошего несет, но тут было нечто большее.

— Ваше превосходительство, — подскочил тут городовой старшего оклада, выглядевший не молодо, и не особо внушительно, ростом даже ниже румяного полицмейстера в очках, но его груди висела серебряная медаль «За усердную службу», а подобная награда дорого стоит. — Старушка одна, что в хибаре неподалеку живет, говорит, видела человека, отсюда шествовавшего.

— Понятно, что человека, или ты думаешь, я поверить должен, что только обнаружили все похищенное, а оно случайно возьми само да вспыхни? Ты главное скажи, человек был пламенем объят или нет?

— Вот это неясно. Старая она, зрением слабая. По ее словам, вообще все вокруг в огне было.

— Толку нам от подобного свидетеля. Николай Соломонович, — обратился Его превосходительство к бравому полицмейстеру, которого про себя орчук все же стал называть «гусаром», — езжай до Павла Мстиславовича, вежливо, но настойчиво пригласи в Столешников переулок. Нет, лучше сопроводи, скажи: к Александру Александровичу для срочного разговора.

— Ваше превосходительство, у нас и доказательств никаких против Аристовых нет, — вступился Константин Никифорович, — подумайте, каким скандалом дело обернуться может.

— Ой, да куда уж больше?! У меня за спиной Его Императорское Высочество стоит и после каждого шага велит отчитываться. Езжай, Николай Соломонович, за Аристовым, езжай, а уже потом что-нибудь придумаем… Петр Андреевич, — это он уже к «румяному», — оставайся здесь, может, что найти получится еще или свидетелей найдешь.

Пока он это все говорил, заметил Мих одну странную штуку, которую Витольд Львович выкинул. Вот господин вроде стоял, стоял, а потом быстро, как не всякий человек может, наклонился да с земли что-то поднял. Точнее оторвал, запекшееся, в остов сгоревший вросшееся. Орчук разглядеть не успел, только понял, что малозначительная по размерам вещица, не более пяди, серая, сажей покрытая. Но то ладно, увидел что и увидел, но вот потом…

Сунул в карман, ловко, уверенно, как тать заправский, будто всю жизнь только тем и занимался. У орчука аж челюсть разинулась, и глаза на лоб поползли, а Витольд Львович на него взглянул и палец ко рту приложил, мол, помалкивай. Что тут оставалось?

Давеча, еще когда в трактир ходил, думал дорогой Мих, что прикипел вроде к господину. Тот без орчука, как человек из деревни несмышленый, первый раз в городе оказавшийся. Еще подумал и о том, как сможет и закон преступить за Витольда Львович. Славийский закон он что — дышло: куда повернул, туда и вышло. Не всегда со справедливостью водится, порой наоборот. Главное — закон Божий, чтобы по совести жить.

Но теперь орчук смешался. Видел прямо сейчас, что непотребное господин делает, против совести и разума, да промолчал. Тогда и пропал. Кончился Мих как честный человек, как отцом воспитанный, не было его более. Может, стоило еще рот открыть, воспротивиться, да теперь Его превосходительство заговорил, к титулярному советнику обращаясь.

— Поедешь со мной, Витольд Львович, до полицмейстерства. Сейчас со всей этой кутерьмой разберусь, а потом вернемся к нашим баранам. А так с нами посидишь, человек ты неглупый, может даже, подскажешь что. Сейчас Аристова Николай Соломонович привезет, такой кордебалет начнется…

Взял Александр Александрович Меркулова, как доброго приятеля под руку, и повел прочь, после Константин Никифорович пошел, а уже совсем позади Мих. Причем орчук плелся с самым угрюмым выражением лица и твердым решением в ближайшее же время крепко поговорить с Витольдом Львовичем и объясниться.

— У, нечистая сила, натоптал-то, натоптал, бесстыжий, своими ножищами.

Поломойщица, старая высохшая бабка, яростно выжала тряпку и расстелила ее прям перед Михом.

— Ноги вытирай, подлая душа.

Орчук послушался. Зря она так, ему самому совестно было. Хоть и не один он тут грязь развел, с того злосчастного пожара людей хаживало порядочно, но свою ощутимую лепту внес. Не стал роптать или оправдываться, чужой труд Мих уважал, ноги вытер, а после еще и поднял, пока под ним вытирали.

Сидел орчук в приемной самого обер-полицмейстера, аккурат напротив кабинета. Внутрь не пошел, там вдоволь людей важных набилось. Тем паче от постоянного хлопания и беготни дверь не плотно затворили, и помимо того, что в щелочку многое видно, еще и слышно все было в лучшем виде.

— И что теперь, каждый раз, когда красного петуха увидите, сразу на Аристовых будете думать? — Возмутился, причем, как показалось Миху, искренне, привезенный глава дворянской семьи.

— Павел Мстиславович, давайте не будем нервничать, — голос Его превосходительства звучал ровно, но вместе с тем твердо. — Поймите, надо мною сам великий князь, вечером все газеты трубить будут, что найденные сокровища Имперского музея сгорели при пожаре. Вынуждены отрабатывать все варианты.

— Могли бы попросту спросить, а не везти сюда. Не думали же, что убегу? Александр Александрович, — Аристов повысил голос, заметив, что его шутка не произвела должного эффекта, — побойтесь Бога, ну какой я преступник?

— Никто не говорит, что именно вы.

— Ага, но кто-то из моих, — даже смотря на спину дворянина, Мих понял, что тот улыбнулся, — нет, боюсь, что разочарую вас, Ваше превосходительство.

— Почему же?

— Потому что Аристовы ездили на званый ужин к Приклонским. Уж можете у последних спросить, они на память никогда не жаловались.

— Все ездили?

— Все, владеющие даром. Надеюсь, мои внуки-груднички вне подозрений.

Александр Александрович досадливо крякнул. Как понял орчук, не потому что Аристовы оказались непричастны к пожару, сколько по другой причине — он на виду не только у своих подчиненных, те будут молчать, а вот перед самым острым на язык аристократом сел в лужу. Последний этого точно не спустит.

— Прошу прощения, Павел Мстиславович, — совершенно бесцветным голосом закончил обер-полицмейстер, — Николай Соломонович проводит вас.

Аристов встал, слегка поклонился сначала Его превосходительству, потом каждому Константину Никифоровичу, пожал руку Меркулову.

— Честь имею, господа. Ежели что еще полыхнет, вы знаете, где меня искать.

Он вышел в приемную, скорчил рожу оторопевшему Миху и сопровождаемый «гусаром» направился к лестнице. Секретарь Его превосходительства, молодой прыщавый юнец, сидевший за столом в двух шагах от орчука, притворил дверь, но сделал это не очень прилежно, оставив ощутимую щель. Орчук встретился с ним взглядом, после чего служивый вдруг пошел краской, и потомок кочевников чуть не улыбнулся — так этот тоже подслушивает.

— И что же, спрашивается, за человек там был?