— Мих, не толкайся.

Сели, орчук в самом благодушном настроении, Меркулов напротив, подобен грозовой туче: брови сдвинуты, губы сжаты, лоб нахмурен. И буркнул даже, вроде как, неодобрительно.

— В последнее время все ко мне в друзья набиваются.

— Разве то плохо? Добрый друг лучше ста родственников.

— Если это и вправду друзья, — ответил Витольд Львович, — пока же все больше видимость. К примеру, тот же самый Петр Андреевич.

— Согласен, хоть человек учтивый да самых расприятных манер, но промеж него у меня опасение существует, — сказал Мих медленно, еле дыша от всего съеденного.

— Аристов свои услуги предложил, великий князь товарищество практически навязал, теперь этот Петр Андреевич. Все время мне кажется, что я маленькая муха, находящаяся в большой паутине. И идет игра на жизнь, а я единственный, кто правил ее не знает.

— А что вы, господин, про Аристова говорили. Будто проверить его хотели?

— Я подозревал, что у Аристова существует определенная сила в нашем ведомстве, а он нечаянно проговорился о Константине Никифоровиче, сам того не подозревая. Вот и сделал ход. По моему разумению, он должен был рассказать все своему другу, а уже полицмейстер поведать все Его превосходительству. Так бы я выяснил про связь Павла Мстиславовича и Константина Никифоровича.

— Как мудрено, черт ногу сломит в ваших думах, — восхитился Мих, хотя по причине забитости живота сделал это не вполне чувствительно.

— Но вышло все совсем по-другому. Аристов не сказал.

— Значит, не друзья они вовсе.

— Или дальше надобно смотреть. Не сказал, потому что чувствует за собой прегрешение. Перо — доказательство вины его лично или семьи, не важно. Но оно сработало. Он испугался.

— Глупо. Вы же все равно сказали бы Его превосходительству.

— Аристов это понимал. Единственное, что он мог выиграть, это время.

— Все равно глупо. Если по разумению вашему идти, то следует, — поднял палец вверх орчук, — как только такое произошло, сразу же рассказать своему другу в полицмейстерстве. Рука руку моет.

— Верно мыслишь, Мих, а вот тут начинаются предположения. Если мы все додумали правильно, то почему Аристов так не сделал?

— Потому что глупец.

— Павел Мстиславович кто угодно, но уж точно не глупец. Давай думать вместе. Он не говорит первому полицмейстеру, потому что, — тут Витольд Львович поднял указательный палец, — ни такие уж они и хорошие товарищи, как нам все говорят. Но это версия так себе. Либо, — к указательному персту присоединился средний, — дело касается семьи. Нет, не так, дело касается Дара семьи. Куда даже ближайшему другу входа нет. Ну или, — поднял Меркулов безымянный палец, — тут имеется в виду, что произошедшее не проступок, а серьезное преступление. Против царя, членов его семьи или Славии. Не зря же за делом пристально наблюдает великий князь.

— Эй, аккуратнее ты там, шельма, не поленья везешь! — Крикнул орчук извозчику после очередного крутого поворота. — Думается мне, влипли мы, господин, по самые уши.

— Я примерно такого же мнения. Но теперь ничего не попишешь, придется расхлебывать.

Остаток пути проехали молча. Витольд Львович занятый думами и встревоженный разностными загадками. Мих, обуреваемый всеми несчастиями своего грузного тела, начиная с натертых ног, заканчивая набитым животом, старался устроиться поудобнее. Он хоть и понимал всю тяжесть их всеобщего положения, в данный момент был занят более насущными проблемами.

Истринская, как и приличествует центральным улицам, встретила их чинно: редкой, но дорогой публикой, высокими чугунными фонарями, чистыми стеклами лавок, украшенных разноцветьем вывесок, и хорошо выметенной мостовой. Дорого в таких местах жить, не каждый себе может позволить. И магазинчик, даже самый крохотный, открыть тоже больших денег стоит. А такой, как у «Гудьира и сыновей» вовсе немыслимого состояния: в два этажа, стоявший отдельным зданием, с огромными прозрачными витринами, отмытыми до такого состояния, что было видно собственное отражение.

Миху даже робко стало заходить туда, благо Витольд Львович никаких сомнений не чувствовал. Он расплатился с извозчиком и лишь мельком глянул на все великолепие (хотя, как думалось орчуку, сразу подметил все детали) и направился к двери. Тренькнул колокольчик, пахнуло прохладой, и они вошли внутрь.

— Добрый день, — приветствовал их человек в дорогом костюме-тройке.

Низенький, плотный, точно из теста дрожжевого сбитый, с лысой макушкой и короткими волосами по бокам, широким носом, щеткой усов и большими губами. Позади него еще двое подчиненных. Их тщательнее разглядывать смысла не было, но самое престранное для себя Мих заметил — все люди. А уж он-то ожидал встретить гоблинарцев.

— Здравствуйте, меня зовут Витольд Львович, я исполняющий обязанности пристава следственных дел по особым поручениям сыскного управления при Моршанском обер-полицмейстерстве.

— Если вы не против… — Омрачилось приветливое лицо толстяка этой нерадостной новостью.

— Конечно, — достал Витольд Львович гербовую бумагу и отдал на минутное изучение.

— Прижницкий Карл Дмитриевич, управляющий магазина, — поклонился толстяк. — Чем обязан? Неужто кто из моих оболтусов…

— Ну что вы, что вы, — поспешил успокоить его Меркулов, — мы хотим лишь поговорить. Посмотрите, — он вытащил клочок плаща, — может, существует какой-нибудь способ опознать плащ по его остаткам?

— Позвольте, — протянул ручку Карл Дмитриевич, — мы, конечно, не всесильны, но кое-что рассказать могу. Плащ «макинтош», с острова, старой модели. Ему не меньше года-двух.

— Жаль, я думал, что, может, его приобрели в этом магазине и вы могли бы мне рассказать кое-что о покупателе.

— Нет, смотрите вот на эти бороздки, здесь и здесь, — показал он что-то Меркулову, — так уже не делают. Старая модель. Нашему магазину всего несколько месяцев и производство у нас по новой технологии, сами понимаете.

— Тогда надежда только на то, что он придет чинить плащ к вам, — сделался Витольд Львович мрачнее тучи.

— Сделаем все в лучшем виде, — заверил его Карл Дмитриевич, — возьмем плащ к себе и сразу вам сообщим. А вы уж, когда злоумышленник забирать придет, тут как тут. Мы честные люди, Ваше благородие, имперцы, за Славию.

— Что ж вы тогда на гоблинарцев работаете?

— А жить как-то надо. Мы же не против своего государства. Напротив, хорошим и качественным товаром своих же соотечественников снабжаем. Конечно, дворян в основном и богатых особ. Они нашу продукцию для охоты и прочего развлечения берут.

— Почему у вас тут одни люди работают, ни одного гоблинца? — Встрял Мих.

— Менталитет, — поднял палец вверх управляющий. — У нашего брата товар берут с большой охотой, нежели чем у гоблинарцев. Хотя есть у нас… — глаза Карла Дмитриевича вдруг приобрели испуганно-удивленное выражение, он хлопнул себя по лбу и тихо забормотал. — Да что же это я, голова дырявая. Чуть не отпустил вас, а самое важное не сообщил, — он повернулся к одному из помощников, — Игорь, за Яриком сбегай. Пусть сюда сию же минуту поднимается, — и тут же принялся объяснять Витольду Львовичу, — Исключительной полезности человек, — при последнем слове он смутился, но ненадолго, — почти человек.

— Почти? — Изогнул бровь Витольд Львович.

— Полукровка он, из гоблинарцев. По отцу, знамо дело. Прельстил коварный черт служанку одну тут, и ищи ветра в поле. Она родила, Ярославом нарекла. Потом у нас с женой прислуживать стала. Баба хорошая, хоть и глупая, какая еще на ласки гоблинарца согласится? Ну теперь делать нечего, ребенок какой есть, а ее. Да и парень неплохой, рукастый, все может, умеет. Может, и вправду у них это как передается по крови. Взял его к себе, чинит, латает, вот эту вот оказию, — показал он на клочок плаща, — в миг бы починил, даже не заметит сторонний человек потом, что порвано было. Ко всему прочему глазастый…

Послышался звук шагов, и в магазин с заднего входа вошли двое — давешний прислужник и полукровка. Редко, но видел Мих полулюдей-полугоблинцев, и этот почти ничем от них не отличался. Уши вытянуты, но не вверх, как у эльфийцев, а вбок и более широки, нос крючком, хотя не такой длинный, как у сородичей, цвет кожи бледно-зеленый, будто хворь одолела, и пальцы морщинисты. Но в целом, лицом больше в мать похож — глаза лучистые, человеческие, разве что немного испуганные.