Говорили мужики - воздух очень горячий там - задохнуться можно - и этого не боялся Мишка. Наверное, речки есть, как у нас. А раз речки - можно купаться.

Когда Сережка упомянул про киргизов, мимо которых придется ехать, Мишка и тут не сробел.

- Если киргизы - люди, чего их бояться?

- А можа, они не люди?

- Там увидим. Сейчас наскажут всякой всячины.

4.

На полях стояла тишина. В голубом небе пели жаворонки. Ниже гудела проволока на телеграфных столбах, уходящих вперед длинной вереницей. За столбами - станция. На станции чугунка. Мишка два раза видел ее, когда с отцом в Самару ездил. Интересная! Ползет сажен на пятьдесят, из трубы - дым. как печка топится, и дудок свистит.

Шел Мишка в отцовском пиджаке, подпоясанный солдатским ремнем, широко размахивая палкой. За плечами мешочек-пудовичек. В нем другой мешочек, сшитый из материной станины красной. В красном мешочке - кружка жестяная, тряпочка с солью, кусок травяного хлеба и старая бабушкина юбка, которую надо продать городским.

Сережка шагал босиком с левой стороны. Большие мужичьи лапти с длинными бабьими чулками висели через плечо. К лаптям привязаны два мешка, скатанных трубкой.

Шли и уговаривались - друг друга не бросать. Захворает один - другой должен ухаживать. И кому подадут вперед, чтобы пополам делить.

Когда показалась маленькая станция, Сережка сказал:

- Гляди, Мишка, я дымок вижу. Это не наша чугунка?

Мишка растопырил ладонь около глаз.

- Теперь вся чугунка наша. На которую поспеем прежде, там и поедем.

- А много их?

- Штук двадцать.

- Ты передом пойдешь?

- Угу.

Сережка улыбался.

- Я все равно не боюсь. Сколько верст ушли, а ноги не устали. Давай сажени мерить!

- У меня шаги шире твоих.

- Я тоже буду широко шагать.

Мишка советовал:

- Не надо торопиться - хуже устанешь.

На бугорке присели отдохнуть. Вытащили тряпички с солью, расстелили на травке. Сережка сказал:

- У меня соли больше, чем у тебя.

- А хлеб у тебя есть?

- Положила мама четыре картошки.

- Картошкой не наешься, хлеба надо.

- Где я возьму?

Мишка нахмурился.

В мешке у него лежал кусок травяного хлеба. Хорошо, если бы и у Сережки лежал кусок травяного хлеба. Тогда у обоих поровну, а теперь невыгодно. Куснут раза по три - останется половина.

- Почему ты хлеба не взял маленько?

Сережка лежал на животе, обсасывая травку. Глаза у него стали скучными, верхняя губа плаксиво топырилась. Поглядел он в ту сторону, где деревня осталась - даже колокольни не видать. Поле кругом да столбы телеграфные. Если назад вернуться - до вечера не дойдешь.

Жалко стало товарища Мишке.

Вспомнил уговор - помогать друг другу, отломил кусочек хлебца.

- На! Придем на станцию отдашь. Ты думаешь, хлеба мне жалко?

Сережка молчал.

С'есть он мог больше фунта, а Мишка дал маленькую крошку. Не станут давать на станции - жди до утра. Не станут утром давать - жди до вечера. Посмотрел еще раз в ту сторону, где деревня осталась, вздохнул.

- Ты что вздыхаешь?

- Это я нарошно.

- Испугался?

- Ну, испугался! Чего мне бояться?

- Теперь все равно домой не дойдешь до вечера. Вечером волки нападут...

Оглянулся Сережка во все стороны, а Мишка рассказами страшными мучает:

- Дойдешь до Ефимова оврага - там жулики по ночам сидят. Недавно лошадь отняли у мужика и самого чуть-чуть не убили.

Поднялся Сережка, сел - ноги калачиком - со страхом поглядел на товарища.

- Ты сколько дней можешь не емши протерпеть? - спросил Мишка.

- А ты?

- Три дня могу.

Сережка вздохнул.

- Я больше двух не вытерплю.

- А сколько без воды проживешь?

- День.

- Мало. Я день проживу да еще полдня.

Когда отошли от бугорка, Сережка сказал неожиданно:

- Я тоже проживу день да еще маленько.

5.

Вот и чугунка невиданная.

Стоят на колесах избы целой улицей, из каждой избы народ глядит. Тепло в избах, мужики с бабами на крышу лезут, друг друга подсаживают, снизу подталкивают. Сверху вниз мешки летят, чайники, холщевые сумки. По крыше солдат с ружьем ходит, громко на баб с мужиками покрикивает:

- Нельзя сюда!

Сгонит с одной крыши, они на другую забираются. Опять сверху вниз мешки летят, опять солдат с ружьем кричит:

- Нельзя сюда!

Мишка тоже на крышу забраться хотел, поближе к народу, но раз нельзя - не полезет, надо правило знать. Сережке совсем непонятно. Глядит во все глаза, с места не оторвешь.

- Зачем их толкают оттуда?

- Нельзя тут - казенный. Видишь - солдат с ружьем.

И мужику с двумя мешками совсем непонятно. Сдвинул шапку на затылок, крепко задумался:

- Куда вскочить?

На трех крышах был - везде нельзя. Бросился за водокачку в дальний вагон, там, наверное, можно. Мишка ударился за мужиком, Сережку торопит:

- Айда скорее, не отставай!

А Сережка понять ничего не может.

Направо - невиданные вещи, налево - невиданные вещи. У них в селе на столбах по три проволоки - здесь по восемь в два ряда. Шары стеклянные висят, на рожках играют. Двое мужиков с фонарями прошли. Везде железные полосы гайками привинчены. Споткнулся Сережка об одну полосу, а спереди прямо на него изба без окошек двигается, колесами и хрустит.

- Задавит, мальчишка, уйди!

Лезет мужик с двумя мешками на вагонную крышу, и Мишка за ним, словно кошка, вверх.

- Ты куда?

- В Ташкент мы с Сережкой.

- Слезай скорее, это не в Ташкент!

- А куда же, дяденька?

- В Сибирь, в Сибирь! Прыгай!

- Стукнуло Мишкино сердце, волосы на голове так и поднялись. Где Сибирь? Какая Сибирь? Сам на крыше сидит, Сережка около колеса бегает.

- Лезь, Сережка, лезь!

Хотел ухватиться Сережка за приступок вагонный, а вагон пошел.

- Батюшки!

Бежит Сережка вдоль колеса, не отстает. Дух захватило, голова треплется, глаза помутились.

- Не догонишь!

Сильно разболелось Мишкино сердце, жалко товарища: пропадет. И домой итти забоится. Если на ходу спрыгнуть расшибешься. Очень шибко вагон пошел: крыша покачивается, колеса постукивают.

Спутался ногами Сережка, полетел вниз головой.

- Пропал теперь!

Смотрит Мишка на станцию, на упавшего Сережку, вспомнил уговор не бросать друг друга. Чего делать? Придется ворочаться с другой станции. А вагон вдруг тише пошел, остановился: наверно, забыл чего-нибудь. Дернул раз вперед, попятился по другой дороге. Еще дернул раз вперед, опять пошел по другой дороге. Раз пять обернулся туда и сюда. Вывез в самое поле позади станции - встал. Выпустила дух машина, в сторону пошла от него.

Мужик с двумя мешками ругается.

- Ах, нечистая сила! Я думал - настоящий он, в Сибирь повезет...

Мишка рад до смерти.

Прибежал на станцию, а Сережки нет. Побежал на то место, где Сережка упал, и места того нет. Вот будто тут и будто тут. Метался - метался, насилу разыскал товарища около стрелочниковой будки. Уткнулся Сережка головой в колени, плачет.

Мишке это не понравилось.

- Зачем плачешь?

- Потерял ты меня.

- Держаться будем друг за дружку, расспросим хорошенько дорогу, которая на Ташкент, зря больше не сядем. Жди пока я на станцию сбегаю, послушаю, чего мужики говорят. Никуда не ходи, на этом месте будь.

Нельзя перечить: Мишка - вожак.

Прижался Сережка около будки и глаза закрыл.

- Эх, дурак! Зачем поехал?

Есть хочется, плакать хочется. Забудет Мишка про него, сядет один и уедет, а он и дороги не знает, как домой дойти. Если бы и знал - нельзя: дойдешь до оврага - там жулики. Мужиков больших убивают, мальчишку маленького ничего не стоит: сразу - смерть.

А дома, наверное, думают: когда Сережка приедет? Ходит мать по шабрам, рассказывает "Сережка наш за хлебом в Ташкент поехал". Бабушка, пожалуй, не дождется - умрет. Хорошая бабушка. Сроду не била Сережку. И мать тоже хорошая. А речка какая! Все лето можно купаться, если бы не голод.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: