Мы уже давно пообедали и сейчас машинально потягиваем из стаканов кисленький компот, увлеченные рассказом Игоря Леонидовича. Поднимаемся мы из-за стола, кажется, самыми последними и идем по опустевшему залу, где снуют лишь официантки, убирая грязную посуду.

Между прочим, я только сейчас замечаю, что здесь все знают Игоря Леонидовича и чуть не каждая официантка, уборщица и сестра с ним приветливо здоровается и называет по имени и отчеству. Во дворе нам попадается Мотька, так и тот сначала здоровается с Игорем Леонидовичем, а потом кивает мне, довольно, кстати, снисходительно.

Двор большой, и зданием столовой он разделен как бы на две части. Та, куда мы сейчас вышли, даже не двор, а сад, с клумбами, дорожками, подстриженным кустарником вдоль них, раковиной эстрады и рядами скамей перед нею, а дальше, за тенистой аллеей, — спортивные площадки и второй санаторный корпус с большими, во всю стену, окнами и лентами пестрых балконов. А вот по другую сторону столовой раскинулся хозяйственный двор. С того места, где мы стоим, видна только часть его: потемневшая от времени стена склада, торец главного корпуса с дверью, ведущей в котельную, асфальтовая площадка для машин и распахнутые ворота с будкой для сторожа.

В этот момент в ворота лихо вкатывает старенький газик, дребезжа всеми своими металлическими суставами, взвизгивает тормозами и резко, «на всем скаку» замирает возле двери в котельную.

Из газика выскакивает паренек, с силой хлопает дверцей и, обогнув машину, скрывается в черном проеме двери.

Игорь Леонидович поворачивается к нам и говорит, кивнув в сторону подъехавшей машины:

— Вот, кстати, живой свидетель всей этой истории с девицей. Он ее увез, он ее и привез.

— Ой! — всплескивает руками Раечка. — Может быть, он теперь меня увезет? Это так романтично! А вы будете искать.

— Если история повторяется дважды, — иронически замечает Яков Захарович, — то, как известно, первый раз это может быть трагедия, а второй раз уж непременно фарс. Так что лучше придумайте что-нибудь оригинальное, мадемуазель.

— Я постараюсь, — кивает Раечка. — Но на этот раз героем будете вы, приготовьтесь.

— Ну, тут есть кое-кто помоложе, — усмехается Яков Захарович, бросая взгляд в мою сторону.

— К сожалению, не получится, — притворно вздыхает Раечка. — Товарищ Лосев совершает подвиги в честь другой дамы.

Она, конечно, намекает на мой недавний разговор с Валей, когда я признался, что чувствую себя как собака на сене. Но мне вдруг становится не по себе, мне кажется, что Раечка имеет в виду Веру.

— Так вы узнали не только машину, но и водителя? — спрашиваю я Игоря Леонидовича. — Вот это память!

— Да уж… — самодовольно хрипит он. — Не жалуюсь. Уф!.. Его, кстати, Анатолием зовут. Это я тоже помню.

— Ой, одолжите мне вашу память! — восклицает Раечка. — Сдам минимум и верну, честное слово.

Тем временем мы спускаемся по широким ступеням в сад, и тут мои спутники меня покидают, они все живут в главном корпусе, а я во втором.

Но я и не думаю идти к себе в комнату. Я неторопливо пересекаю сад, огибаю здание столовой и оказываюсь на заднем дворе. Далее я следую прямо в котельную. Я прекрасно запомнил парня, выскочившего из газика.

Спустившись по гулкой железной лестнице в душную темноту котельной, я начинаю ориентироваться по голосам, доносящимся до меня из глубины коридора, и медленно, вытянув вперед руки, пробираюсь в их сторону. Слов я вначале не разбираю, слышу лишь, как громко переговариваются два, а может быть, и три голоса.

Но постепенно я начинаю разбирать слова. Ребята орут что есть силы, перекрывая вой пламени в котлах.

— У тебя же братан на базе работает! — запальчиво кричит кто-то из парней. — У них там этого добра навалом. Я тебе бутылку поставлю. А если в сборе — красненькую отвалю, ей-богу.

— Их сейчас поприжали, — колеблется второй.

— Тю! Всюду прижимают и всюду достают, если надо. Что, я не знаю. А тут машина стоит, соображаешь?

— А тебе-то что? Твоя, что ли, стоит?

— Так мне ж на ней работать!

— И направо, и налево, — смеется третий голос. — Ты парень ходовой, Толясь, не теряешься.

— И как ты на ней от Москвы допилил? — спрашивает второй голос.

— А что? Новая же машина. В ней один карбюратор только инвалидный. Для блезиру поставили. Если бы не он, только бы я такую машину и видел. А так она уже ждала меня, милая, ненаглядная. В пять минут актик сварганили.

— По блату, значит?

— Вроде того. Ну как, Севка? Значит, или новую иглу, или весь карбюратор в сборе, усек?

Но тут я толкаю дверь и заглядываю в котельную. Ну, и здорово же там жарко! Двое из ребят без рубашек, перепачканы в угле. Это, конечно, местные. А третий — приезжий, он в кожаной куртке на «молнии», с кепкой в руке. Все трое молча глядят на меня.

— Здорово, — говорю я. — Анатолий здесь?

— Ну, я, — настороженно говорит парень в кожаной куртке.

— Потолковать надо. Выдь во двор.

— А ты кто?

— «Кто, кто»! — грубовато отвечаю я. — Выдь, говорю. Здесь не продохнешь. Чего боишься?

— Надо мне бояться, — сердито бурчит Анатолий. — Сейчас выйду. Ступай к машине.

— Ну, давай. Жду.

Я ухожу, нарочито громко топая по дощатому полу коридора. Чтоб не думали, что я интересуюсь их секретами. Хотя и любопытно бы знать, о какой это машине говорил ребятам Анатолий, как это он так ловко ее в Москве оформил. Значит, выдали ее за списанную, что ли? Ох и ловкач, видать, этот Анатолий. Да и один ли он такой в этом колхозе? И вот туда «по служебным делам» ездила Вера, с этим самым прохвостом Анатолием, кстати.

По той же железной, гремящей лестнице я выбираюсь на двор и тут убеждаюсь, что снова льет дождь. Не раздумывая, залезаю в машину и принимаюсь ждать Анатолия.

Как же мне вести с ним разговор? Ту поездку с Верой, наверно, запомнил. И конечно, помнит, ездил ли кто-нибудь с ней, или она поехала одна. Значит, остается только завести с ним разговор о Вере и о той поездке. Кажется, все тут просто? Но это только кажется. Анатолий, по-видимому, только что вернулся из Москвы, получал там машину для колхоза. Вполне возможно, что получал ее как раз по разверстке того самого управления, где работала Вера. Меншутин говорил мне о таких операциях, в соответствии с решением Моссовета. И вот Анатолий, попав в Москву, мог зайти в управление и… и узнать о смерти Веры. Или мог побывать там раньше и увидеться с Верой, с еще живой Верой. Как же ему напомнить о ней?

В этот момент сквозь потоки дождя за ветровым стеклом я замечаю, как в дверном проеме котельной появляется долговязая фигура в черной кожаной куртке и мятой кепке. Анатолий оглядывается и, видимо, замечает меня в машине. В два прыжка он оказывается возле дверцы, с силой рвет ее на себя и валится на сиденье возле меня, ухватившись руками за рулевое колесо.

Теперь я могу рассмотреть его получше. У него круглое лицо с вздернутым носом, густые, суровые брови и хмурые глаза. Словом, парень решительный, инициативный и находчивый, как, впрочем, все шоферы. Сейчас он смотрит на меня весьма подозрительно и с неудовольствием спрашивает:

— Ну, чего тебе?

— Толь, ты помнишь Веру? — в свою очередь, но вполне миролюбиво, даже дружески, спрашиваю я его. — Прошлым летом из Москвы сюда приезжала, ты еще в колхоз к себе ее возил.

— Почему ж не помню? Помню, — спокойно отвечает Анатолий, и в голосе его исчезает настороженность, кажется, ему даже приятно это вспомнить.

— Ты после ее видел?

— Не, — вздыхает Анатолий и лезет в карман куртки за сигаретами. — Отличная девка. А ты ее откуда знаешь?

— Сестренка моя.

Который раз уже произношу я эти слова, и каждый раз они волнуют меня не фальшью своей, а какой-то странной, нереальной своей правдивостью, словно и в самом деле стала мне Вера близкой, стала почти сестрой. Мистика какая-то, а мне почему-то не по себе.

— Ну да? — изумляется Анатолий. — Чего же она тебе про меня говорила, интересно?