Минуту спустя в кухню уже трудно было войти от жара и витающих там запахов нестерпимо аппетитного свойства. В печи ревело пламя, а на плите, захлебываясь, пускали апры разнообразные кастрюли.

Банкет затевался на славу. На длинном, как дорога, обеденном столе под навесом стояли котелки с винегретом, кастрюли с вареной картошкой, испускающие такой пар, что над ним хотелось дышать для профилактики простудных заболеваний. Вскрытые банки с тушенкой нетерпеливо ожидали момента соединения с картошкой в изумительную закусь. В двух жестяных лотках, заменивших противни, шкворчало жареное мясо по-бургундски, парадная рыба, запеченная в углях, заняла почетное место в центре стола. В тарелках уже светились крутые яичные желтки, стыдливо полуприкрытые майонезом. Укроп, петрушка и прочая зелень оживляли стол пучками и в мелкую сечку. Умельцы уже колдовали над лабораторными колбами, разводя спирт.

Стараясь не встретиться ни с кем глазами, Наташа поставила на стол последний салат и пошла прочь.

— А где же Игорь? — спросил кто-то. — Ау! Дементьев!

— За ним пошли! — резко обернулась Наташа. — Он позже подойдет. Просил начинать без него!

— А ты куда? — взрыкнул подвыпивший Мхат. — Ну-ка, садись поближе, Соловьянова, разговор есть! Очень для тебя важный!

— Сейчас, сейчас приду! — отмахнулась Наташа.

Ее больше не интересовали разговоры. Ни малейшего значения не имеет, что говорят и думают все эти люди, очень скоро никого из них не будет. Теперь самое главное — чаша Тха. Добраться до нее как можно скорее! Каждое мгновение дорого…

Наташа обогнула кухню и, свернув с тропы, углубилась в лес. Нужно сделать крюк, чтобы выйти к палатке артефактов с той стороны, которую не видно от стола. Ухо уловило хоровой стеклянный звон. Первый тост подняли. Что-то быстро. Обычно Мхат по каждому поводу разводит речи на полчаса. Ладно, главное — все в сборе, и ей никто не помешает.

Она уже видела палатку в просвете между деревьями, когда позади вдруг стал слышен быстро нарастающий треск сучьев. Кто-то ломился через бурелом следом за ней. Наташа прижалась к дереву, но было поздно. Рогачев вывалился из кустов прямо на нее, будто и в самом деле шел, как медведь, по следу.

— Наташка! Стой! — прохрипел он тяжело дыша. Ты куда?!

Он был пьян и страшно возбужден. Чего доброго, еще крик поднимет, подумала Наташа.

— Ну чего вы сорвались, Константин Сергеевич? Сказала же — сейчас приду! Что мне уж и отлучиться нельзя?

Мхат вдруг пошел прямо на нее, широко расставив руки. Даже при своем маленьком росте он теперь точь-в-точь походил на медведя-шатуна.

— Брось, Соловьянова! — взревел он. — Я все про тебя знаю! Давно слежу! Грибы твои, травки — все видел! А сегодня — банкет за пять минут откуда взялся? Ведьма ты! Ведьма, чертовка зеленоглазая! Жить без тебя не могу!

— Что ж вы так орете… — Наташа ловко увернулась от объятий. — Стыдно вам, ученому, такие слова говорить! Люди услышат.

— Люди?! — Рогачев мутно глянул по сторонам. — Вот и хорошо, что услышат! Полюби меня, Наташка! А то всем расскажу, что ты к вазе подбираешься!

— Молчи, дурак! — ахнула Наташа.

— А ваза-то волшебная! — хитро сощурился Рогачев. — На глазах ренеги… регериниру… тьфу! Растет, говорю, на глазах! Знакомая, поди, вазочка-то? Сдается мне, вы с ней из одной глины слеплены! А, Наташка?

Его нужно было немедленно заткнуть. Наташа прекрасно это понимала, но что-то мешало ей просто взять и свернуть ему шею. Давно, слишком давно не приходилось…

— Да ну вас, в самом деле, — машинально говорила она, поглядывая с тревогой в ту сторону, откуда доносился шум банкета. — Больно мне нужна какая-то ваза…

— А чего ж ты здесь делаешь? — зло спросил Мхат, играя не то палача-инквизитора, не то следователя по особо важным делам.

— Ну, на речку пошла, — улыбнулась Наташа. — Упарилась вся с этим ужином, искупаться решила. Не желаете проводить?

Она взяла Рогачева под руку и повела. Трава ложилась им под ноги, лес расступался, и, не сделав, казалось, десяти шагов, они вышли к реке.

— Куда ты меня… — вяло шевелил губами притихший Мхат. — Он хотел оглядеться, но почему-то никак не мог повернуть голову.

— Не надо, не обрачивайся! Ты на меня смотри, милый!

Наташа вдруг оказалась перед ним. Мхат охнул. Она была совершенно голой и манила его за собой. Под ногами захлюпала вода, идти стало труднее. Рогачев опустил глаза и обнаружил, что стоит по пояс в воде.

— Не надо, — прошептал он растерянно. — Я не умею…

— Ну как же не надо, дурачок? — рассмеялась Наташа. — Посмотри! Ты ведь этого хотел?

Она медленно опустилась под воду и, поманив Рогачева пальчиком, легла на дно. Волосы плавно колыхались у ее лица, с губ срывались пузырьки. Сквозь быстро поднимающуюся воду Рогачев видел ее тело все ближе, все яснее, только протяни руку…

— На-та-ша… — проговорил он, захлебываясь, и канул в омут…

Чаша восстановилась почти до половины. Хорошо видна была порядком отросшая ручка. Вероятно, на недостающей половине была вторая, точно такая же. Накхта повернула черепок и прочитала надпись на внутренней поверхности: «Хаман кхаран шибени удрах, та сот уни пхар кадах …». На этом фраза обрывалась.

Понятно, почему Стылый так заботится о тайне языка. Любой человек может прочесть и понять это, а потому чаша не должна оставаться в руках людей. И не останется. Людям ни к чему бессмертие. Слишком много смертей оно принесет.

Накхта решительно шагнула к выходу, но вдруг отпрянула. Полог раздался, и в палатку вошел Миша Симак.

— Человек?! — вырвалось у Накхты. — Почему ты…

Она хотела сказать «жив», но в последний момент совладала с собой и спросила спокойнее:

— Миша? Ты что же так рано ушел?

— Откуда? — глаза Миши беспокойно бегали, словно искали здесь что-то. Лицо его осунулось, нос заострился и побелел, на висках явственно обозначились серебристые проблески. Он словно постарел за этот день лет на двадцать. Видно было, что какая-то неотвязная мысль сверлит его мозг.

Он даже не обратил внимания на то, что первую часть вопроса Накхта произнесла на своем языке. Он уже знал этот язык.

— Я говорю, рано ты с банкета, — сказала Накхта.

— С какого… А, нет. Я там не был…

Чаша в руках Накхты притянула его взгляд, и больше он ни на что уже не смотрел.

— Остракон… — прошептал Симак. — Ты хочешь его забрать?

— Да. — ответила Накхта.

Миша облизнул растрескавшиеся губы.

— Я знал, что за ним кто-нибудь придет… Между прочим, он регенерирует. Совсем маленький черепок был, а теперь…

— Я знаю.

— Кто ты? — спросил Миша, не отрывая глаз от чаши.

— Я Накхта.

— Накхта, — повторил Симак. — Откуда ты пришла?

— Ниоткуда. Я была здесь всегда.

— Ты человек?

Накхта презрительно скривила губы.

— Люди были домашними животными моего народа.

Миша все так же пожирал чашу глазами, не решаясь спросить о главном. Наконец, он собрался с духом.

— Ты можешь прочитать, что здесь написано?

Накхта пожала плечами.

— На это способен даже тот, кто вообще не умеет читать! «Ты станешь неподвластен старости и смерти после того, как отведаешь…»

— А дальше? — жадно спросил Миша. — Ты знаешь, что там дальше?

— Знаю.

— Скажи мне! — он протянул к ней руки. — Скажи!

— Зачем? Такое условие слишком трудно выполнить.

— Я выполню! — крикнул Миша. — Что бы это ни было! Я! Я сделаю все! Говори!

— Нет… — Накхта покачала головой. — Ты уже не успеешь. Жизнь человеческая вообще коротка, а твоя и вовсе оборвалась в самом расцвете. Бедный мой, сумасшедший мальчик!

Она погладила Мишу по щетинистой щеке и протянула ему чашу. Дрожащими руками Симак принял вожделенный Остракон. Он хотел бережно прижать чашу к груди, но она вдруг легко, словно песочный кулич, рассыпалась в его руках. Струйки пыли потекли между пальцами, бесследно растворяясь в воздухе. Через мгновение чаши не стало.

Симак медленно поднял голову и с ужасом посмотрел в глаза Накхты — злые змеиные глаза.