Разболтанный ЛАЗ, курсировавший между стройплощадками будущих институтов и барачным городком строителей, в этот час был еще почти пуст. С укороченной смены возвращалась, попивая молоко и сыто отрыгивая ацетоном, бригада маляров. Отгульная бухгалтерша из Управления, перегородив проход двумя огромными корзинами с грибами, сладострастно гужевалась над добычей. Пузатые духовитые боровички и подберезовики радовали сердце женщины не меньше, чем зависть огнедышащих маляров. Бригадир Морок вольно раскинулся на двух сидениях в середине полупустого салона и, надвинув кепку на нос, задремал. Котлованы и огрызки свай, проплывавшие за окном, постепенно сменились сплошной стеной леса. Автобус плавно покачивался на песчаных барханах свежей грунтовки. За всю дорогу до поселка он остановился только раз, в том месте, где от дороги в зелено-бурую глубь леса уходила неширокая просека. В открывшуюся дверь ворвался первый вечерний холодок. Следом, кряхтя, влез мужик в драном нагольном тулупе, лохматой шапке неопределенного покроя и каких-то совсем уж бесформенных валяных сапогах. За собой он тащил неподъемный мешок, сшитый вроде бы даже не из ткани, а из шкуры какого-то огромного, подозрительного на ископаемость зверя.

Мешок застрял в дверях и никак не хотел подниматься в салон вслед за хозяином. Мужик тихо ругался не по-русски. С шипением совершенно змеиным он высыпал сквозь зубы короткие злые слова.

— Кхараш сурухак! Настарап маштух! Удух сурухак! — повторял он, дергая мешок.

Первые же звуки этого голоса вывели Морока из дремы. Он поднялся с места, решительно отстранив корпусную бухгалтершу, подошел к двери, ухватился за мешок и рывком втянул его в салон.

— Чахорлук! Кобурнан пхом! — закричал старик, пытаясь отобрать мешок. Голос его стал похож на лай охрипшего пса. — Гах’м! Грахма акам!

— Шкеррах! — вдруг рявкнул Морок и, ухватив странного пассажира за отворот зипуна, притянул его вплотную к себе.

— Гулупек хартуф, — тихо проговорил он, оглянувшись на бухгалтершу. — По-русски говори, сволочь! Расточу!

Лицо старика вытянулось. Он пристально посмотрел в глаза Мороку, затем медленно согнулся в поклоне.

— Слушаюсь, господин!

— Ну ты еще в ноги упади! — зашипел Морок.

Он подхватил старика под руку, усадил его на заднее сидение, привалил сверху мешком, а сам сел рядом.

— Свояк мой, — улыбнулся он бухгалтерше. — Подгулял малость. У них в лесничестве получка сегодня…

— Вон что! — бухгалтерша тоже расплылась в улыбке. — Тогда имеет полное право!

— Ты откуда взялся такой? — тихо спросил Морок, навалившись на плечо «свояка». — Законов не знаешь? На Истинном — ни слова!

— Так я ить, ваше… — захрипел старик, — только что отрылся, не обсмотрелся еще.

— Кто таков?

— Из упырей мы. Пятого круга.

— Давно тут не был?

— Ох, давно! Еще при демонах закопали. Тогда тут город был, крепость на горе. Вот сейчас как раз будем проезжать недалеко от того места, где башня пыток стояла…

За окном все также мелькал частокол сосновых стволов.

— И не узнать теперь, — вздохнул старик. — Поросло.

— За что закопали? — спросил Морок.

— А ни за что. Про запас. Как война с оборотнями кончилась, так многих под грунт пустили. Чтоб дармоедов не плодить. Нашему брату, упырю, только покажи деревню. Через день-два полна будет упырей. А жрать чего? Вот и сэкономили кой-кого. Тут по старым подвалам уймища наших лежит. Цельными отрядами, и с командирами вместе. Да вон, хотя бы, под башней пыток, если знаючи копнуть…

— А еще где? Показать можешь?

— Показать-то могу, да добраться туда мудрено. Под море ушли. Я и сам кое-кого по старой памяти отрыть хотел. Сунулся, а там вода. Черт их знает… перегородили зачем-то реку, или само завалилось? Надо будет разворочать…

— Я тебе разворочаю! — Морок погрозил старику пальцем. — Это же водохранилище, тьма ты темная!

— Ну, пускай будет хранилище, — согласился упырь. — Только под ним дружки мои лежат…

— Ничего, полежат, — Станислав задумчиво смотрел в окно. — Пока не понадобятся, там им самое место. А с тобой так: поступаешь в мое распоряжение…

Старик глянул на него с хитрым прищуром.

— Да я с радостью, конечно… Только доложить бы, как положено… по начальству кому или по старшинству.

— Я тебе здесь и начальство, и старшинство! — отрезал бригадир. — Считай, что попал на доклад к Иерарху.

На свежем комсомольском лице Станислава появилось вдруг такое властное выражение, что упырю стало не по себе.

— Слушаюсь, господин, — пробормотал он.

— Пойдешь ко мне в бригаду сварщиком, — решил Морок.

— Ох! — старик помрачнел. — Не люблю я этого ихнего электричества…

— Не бойся, — успокоил Станислав. — Покойника током не убьет.

— Убить-то не убьет, да перепугаешь всех вокруг до смерти. Объясняй потом, отчего уши в темноте светятся! Нет, не могу я с людьми. Мне бы, как вашей милости угодно было сразу сказать — в лесничестве, на отшибе где-нибудь. Сидеть у большой дороги, не давать прохода ни конному, ни пешему…

— Хм… — Морок в раздумье погладил подбородок, когда-то обрамленный густой курчавой бородой. — Ни конному, ни пешему? Ладно, поглядим. До вечера посидишь на объекте в инструменталке, а ночью покажешь, где тут у вас башня пыток была.

— Повинуюсь, о, Владыка! — старик с готовностью кивнул. — Только вы уж меня на довольствие-то поставьте!

— С голоду не умрешь. Тут теперь народу навалом. Скоро весь лес изведут… — Морок смотрел на ветки сосен, вскользь задевающие стекла автобуса.

— Как этот так — изведут?! — забеспокоился упырь. — А охотиться где?

— В парке будешь охотиться. Тот же лес, только деревьев поменьше, а народу побольше.

— Так это ж другое дело! — оживился старик. — Мне лишь бы темно, тихо и чтоб прохожий человек иногда забредал…

— Будет тебе человек… — успокоил Станислав.

Замотавшись, как обычно, между объектами и Управлением, Александр Иванович вернулся домой уже затемно. Трое соседей по бараку, во главе с Коромыслычем, сидели во дворе за столом, слабо освещенным оконным светом и угощались портвейном. Из закусок на столе были только шахматные фигуры, съедаемые игроками в скоротечных эндшпилях.

— После трудовой вахты портвешок ум вострит! — Коромыслыч поднимал к ночному небу узловатый палец. — А от пива только спать тянет, да, извиняюсь, сцать. Нет, с пивом шахматной игры не постичь! Это мне еще Боря Смыслов говорил. Я ему доску на заказ делал. Полисандрового шпона! С Ир… кун… страцией. Тьфу! Вот тоже особенность: язык от него, от портвешка, заплетается, а голова, в смысле мозгов, наоборот, светлеет. А отчего такое?

Собеседники молчали, погруженные в непростую ситуацию на доске. Коромыслыч, рассуждая о живительныз свойствах портвешка, успевал теснить их по всем линиям и диагоналям.

— А оттого это, — продолжал он наставительно, — что ум после каждого стакана получает значительное ускорение, и язык за ним уже не успевает! Называется — эффект Доплера… Вот, ученый человек не даст соврать, — Коромыслыч ловко подсек взглядом проходящего мимо Куприянцева. — Верно же, Александр Иванович?

Кандидат наук устало покивал и прошел к себе. В бараке у Куприянцевых была отдельная квартира, то есть — комната и кухня со своей печью, которую супруге Алле Андреевне приходилось топить углем и дровами, чтобы приготовить обед. Даже после шумной московской коммуналки такие условия казались ей чересчур спартанскими. Впрочем, в новом, спешно возводимом квартале домов Куприянцевых уже в будущем году ожидала шикарная полногабаритная квартира.

Но сегодня эта радужная перспектива почему-то уже не радовала Александра Ивановича. Его больно жег тот факт, что докторам наук в новом научном городке сразу предоставляется собственный коттедж. Удивительно! Раньше ему как-то удавалось примириться с этим фактом, а сегодня он вызывал горький сарказм по отношению к самому себе.

Неужели всерьез поверил в призрачную возможность проскочить в доктора без очереди, на худеньких плечиках Лидочки Паркан? Да ни на столечко вот не поверил! Что за дурацкая идея, вообще? Отбить девятнадцатилетнюю девчонку у завидного жениха, да еще и заочно! Посредством карточных фокусов!