Тарелка

Всё тарелками пугают, дескать, подлые, летают. В.С. Высоцкий

На деревню тихо, но неизбежно, будто пущенные по рельсам под уклон вагоны, накатывался весенний вечер. В разгоняемых машущими ветками берез воздухе вихрились майские жуки, довольные жизнью, словно Мальчиш – Плохиш, получивший от буржуинов бочку варенья и корзину печенья. Свежие липовые листья одуряюще пахли, застенчиво нашептывая о грибах, которые вскоре появятся под липками. Мы с братом Пашкой сидели на теплых деревянных ступенях крыльца и смотрели на небо, где с достоинством проявлялся узкий серп раннего месяца, который, прищурившись, наблюдал за нами.

– А жуков есть можно? – глядя на копошащихся под ногами хрущей, которые ударяясь в стекла веранды, падали и не могли перевернуться, чтобы взлететь, спросил брат.

– Китайцы едят…

– А люди? У нас?

– Кошки едят – я видел.

– А собаки?

– Чтобы собаки ели не видел.

– Значит, собаки не едят?

– Значит, не едят.

– А если пожарить?

– Кошки их сырыми едят, – засомневался я. – Зачем собакам жарить?

– Я не собакам, я людям хотел, – замялся Пашка. – Можно на Шурике испытать…

– Хватит того, как вы грибы на нем испытывали. Пожалел бы друга.

В это время из-за кирпичного угла выступа ванной комнаты осторожной лисой вынырнула мать.

– Чего вы тут мерзнете? Живо в дом!

– Тут тепло, – возразил я.

– Живо, я сказала! Спорить он еще со мной будет! Желудь от дуба недалеко падает… Бегом домой!

– Вить, люди говорят, что над нашим домом летающую тарелку видели, – ворвавшись в дом, заявила мать супругу, расслабленно валяющемуся на диване и созерцающему телевизор.

– Какую тарелку? Кто украл? – не расслышал тот, азартно наблюдая на телеэкране очередное шоу.

– Тарелка… летает…с инопланетянами…

– В смысле? – по телевизору пошла реклама и отец начал со скрипом соображать. – Кто какие тарелки куда бросает?

– Вить, ты совсем того? Кто что бросает?

– Валь, ты же сама сказала!

– Я тебе, буйку глухому, про инопланетян, а ты!

– Где инопланетяне? – насторожился отец, решивший не ставить чугунок беседы томиться в русской печи, поднимаясь с дивана и топая в спальню.

– Кто и где их видел? – вернувшись с ружьем, он на ходу переломил стволы, снаряжая патронами. – Может, это шпионы? Вспомни, как Гагарина за шпиона приняли. Тут надо тонко действовать, а не носиться сломя голову, чтобы не спугнуть, – глаза отца заметались, словно дворники по лобовому стеклу. – Выследить и накрыть с поличным.

– С каким поличным? Кого выследить? Что ты вообще несешь? Дети в опасности, а он с поличным накрывать собрался!

– А это опасно? – подал спертый от ужаса голос Пашка, категорически не переносивший угроз своему здоровью, сделав стойку, словно насторожившийся возле норы суслик.

– Мало ли? – ответила мать. – Зачем-то же они тут крутятся, висят над нами. Кто знает, что у них на уме? Может, они детей воруют, как цыгане.

– Валь, не плети ерунды. Наши дети даром никому не нужны. С ними кто свяжется, тот или поседеет или как я, – отец ткнул оттопыренным большим пальцем правой руки в обширную лысину, – облысеет к чертям!

– Вить, а вдруг это не инопланетяне, а бесы? – истово перекрестилась мать, трижды плюнув в горшок с геранью. Герань, как проверенное средство от ведьм, она выращивала на каждом подоконнике.

– Эвон как все вывернулось! Инопланетяне, бесы, цыгане… Валь, у тебя, как в том доме Обломовых, все смешалось в голове. Ты сядь, успокойся, и определись, кто и где летает. А если не в состоянии, то доверь это тому, кому партия доверяет, то есть мне! – большой палец отца, вернувшись от лысины, воткнулся ему в грудь. – Я как обличенный доверием, делегат, можно сказать, сам со всем разберусь, а ты меньше по спектаклям своим чкайся и больше дома бывай, а то все тарелки разворуют, пока ты за летающими тарелками носишься да всякую чушь за бабками повторяешь.

– Знаю я, как ты разберешься.

– Не нуди. Лучше без эмоций расскажи, что там да как. А то развела тут ребятам о маслятах.

– Ночью над нашим домом висит летающая тарелка и светит оранжевым светом.

– Ладно, поглядим, – отец ушел в спальню, откуда вышел в костюме и с ружьем.

– Вить, ты что, в галстуке собрался караулить? – удивилась мать.

– А что, мне в «старомодном ветхом шушуне» надо к братьям по разуму выйти? Я директор! Власть тутошняя, а не Вася Кенюш какой-нибудь! Мне представительность нужна!

– Бог с тобой, – махнула она рукой. – Делай, как знаешь, но учти – не позволяй никакой женщине завязать на себе галстук.

– А почему? – заинтересовался я, зная любовь матери к различным приметам.

– Примета плохая, – махнула она рукой.

– Ладно, Влад, пошли, будешь на подхвате – поторопил отец.

Мы вышли во двор и сели на пеньки вокруг обода от колеса, на котором я варил свиньям еду.

– Светит? Ишь ты, прожектор перестройки! Ничего, разберемся, чего тут летает. Редкая птица долетит до середины Днепра, – затягиваясь сигаретой, разглагольствовал отец, – так что чужим в нашем мирном небе не летать!

Майский жук с гулким звуком врезался в широкий лоб отца и оглушенный отскочил каучуковым мячиком.

– Тут главное затаиться и ждать. Понял?

– Да, – глядя на светлячка сигареты, описывающего в темноте дуги, ответил я.

– Молодец! – похвалил отец, широким движением отбросив тлеющий окурок. – Пущай проваливают в свои тартарары! Неча тут крутиться, нам самим жрать нечего! Я схожу, подремлю слегка, а ты бди, как тот Карацюпа на границе. Помни, – поднимаясь на крыльцо, напутствовал он, – отступать некуда, как говорится, за нами Москва. Прилетят – толкни меня. Я разберусь.

Дверь за ним закрылась, оставив меня наедине с холодным Космосом и предположительно враждебными инопланетянами. Космос смотрел на меня мигающими звездами, жуки успокаивающе гудели. Убаюканный ими, я заснул. Проснулся среди ночи от ощущения странного присутствия. В свете двух наших фонарей: на столбе и на березе, над крышей дома неспешно колыхался тускло-оранжевый шар. Я замер как белка, глядя на него. Потом в памяти всплыли слова отца:

– Отступать некуда, как говорится, за нами Москва. Прилетят – толкни меня. Я разберусь.

Я сломя голову кинулся в дом. Влетел в него, споткнувшись об поставленное отцом в прихожей ведро из-под угля, которое он любил использовать вместо ночного горшка. На счастье, использовать по непрямому назначению в эту ночь он его не успел, но грохоту было много. Падая, я ударился лбом о край стола и потерял сознание. На грохот выбежал отец, тычущий в темноту ружьем.

– Кто здесь??? – истошно заорал он.

Выключатель находился на стене слева от входной двери и отец кинулся к нему, чтобы зажечь свет. Понятно, что он налетел на опрокинутое мною ведро, а потом, падая, на мои ноги. В это время я пришел в себя и понял, что меня душит инопланетянин. Лягнувшись и истошно заорав, я вскочил. Отец, не понимая, кто это мечется, сшиб меня на пол. Борясь в темноте, мы подрубили ножку стола и на нас посыпались, лежавшие в коробке, ложки и вилки, и чайные чашки. Неизвестно, чем бы закончился этот переполох, если бы не включившая в зале свет мать, которая выбежала на шум с топором в руках. В отблесках света из зала мы с отцом узнали друг друга и перестали драться.

– Вы что, совсем свихнулись? Дуб и желудь! – заорала мать. – Лучше бы вы поубивали друг друга, только тихо!

– Ты чего орал? – поднимаясь с пола, спросил отец.

– А ты чего меня душил?

– Я думал, что ты инопланетянин…

– Я тоже…

– Точно психи, – подытожила мать. – По вам обоим психушка плачет. Стол поломали, бараны.

– Валь, ты сама со своими инопланетянами науськала! – вскипел отец.

– Да, там это… шар летающий, – вспомнил я.

– Где? – подхватил с пола ружье отец.