Она видела бродячих канатоходцев в раннем детстве, когда дед по матери генерал в нарядном зеленом мундире с орденами и нарядными погонами водил её в большом городе на какой-то праздник.

Из невидимого динамика в ванную комнату, украшенную плитками, расписанными восточными мотивами, лилась мелодия гортанных карнаев и сурнаев, сопровождавших движения канатоходцев.

И барабаны… Барабаны… Барабаны…

Кажется барабанные дроби проникают сквозь уши в мозг, и бьют по нервам, бьют по нервам… Еще шаг по канату малъчика-канатоходца, балансирующего длинным шестом. Еще шаг по тросу над пропастью девочки с десятками тугих черных косичек, развевающихся на ветру. Еще шаг… Гул барабанов, гул реки внизу, шум в ушах от густых звуков карнаев…

– Яаа, пирим… Яа, Алла.., – тонко закричал мальчик на канате.

– Апа.., мама.., – закричала, вздернув к небу красивое тонкое, личико Марфа на двух своих родных языках…

И что-то произошло… Прошла боль в груди, легче заскользили ноги, обутые в стертые веревочные туфли, по тросу, перестали ладони ощущать жжение от ржавого троса…

Дошла Марфа до другого берега… Победила…

Но рано обрадовалась… Жизнь – как не очищенный рис, – то чистое зернышко попадет, а то и мелкий камешек. Отделять их надо уметь. Ни беда, ни радость не бывают подряд… Только засмеялась счастливо, что победила. Как налетел ветер, – ему тут свободно летать, между гор речная долина – как труба, по которой ветры носятся как им заблагорассудится. Вот и сейчас налетел ветер из-за границы, с далеких, покрытых снежными шапками гор, ударил в грудь, чуть не сбросил в пропасть. Еле удержалась двумя руками за трос, нога соскользнула по красной глине, сорвалась вниз ещё немного, и не удержат руки, сорвется, разобьется от хищно скалящие свои острые зубы камни на берегу реки… Холодный ужас сковал обручем сердце. Зажмурила Марфа глаза… Все… Конец…

А открыла – сверху на неё ласково смотрят самовлюблённый нарядный павлин и его скромная, робкая жена с детишками.

Боль в сердце отошла… Ну бок ещё побаливал. От боли в голову интересная мысль пришла. Члены правления банка «Евразийский коммерческий ипотечный банк» имеют один контрольный пакет акций на всех, без права изъятия своей доли, без права передачи их по наследству, в случае естественной (это оговаривалось специально в контракте, – иначе давно бы все друг друга поубивали) смерти одного из членов правления, его доля делалась равно на всех остальных.

Денег у Марфы и так было много. Но была Марфа с детских лет горда, независима и крайне самолюбива. Неприятно было ей делить и деньги, и власть с остальными десятью членами правления. То, что их надо убить, у неё не было никаких сомнений.

Весь вопрос – когда и как.

Ну, когда, это понятно. Чем скорее, тем лучше. Все-таки ей уже 80 бабахнуло. Не девочка…

А вот как, – не её ума дело. Главное, точно технические задания сформулировать: убить надо так, чтобы была полная иллюзия естественной смерти. К чему рисковать… А подробности её не интересовали.

Она вынула из глубокой ниши в стене трубку мобильного, защищенного от прослушивания телефона, потыкала толстым, разноцветным от люмбаго пальцем в цифирки, набрала нужный номер.

– Слушаю Вас, Марфа Асхатовна, – ответил на другом конце связи приятный низкий женский голос.

Марфа приглушила льющиеся из динамика звуки карнаев, сказала тихо и внятно:

– Софочка, ты помнишь, мы с тобой о банковском плане повышения рентабельности говорили месяц назад?

– Месяц – большой срок.

– Ну, да головка у тебя молоденькая, светлая. Так ты подумай, как нам этот план реализовать. Ты меня знаешь, – я тебя и твоих людей не обижу. Но только одно жесткое условие: все должно быть естественно. Ты меня поняла, голубонька?

На этот вопрос вместо ответа Марфа услышала приятный мелодичный смех. И сразу пошли гудки конца связи…

Роберту Локку, техасскому миллионеру, исполнилось 81. Возраст преклонный: за плечами яркая, полная приключений долгая жизнь. Он строил фабрики и искал нефть в Средней Азии, ещё мальчишкой, в начале 30-х годов. Недоучившийся студент-американец, авантюрист, отправляется, мало сказать, в кровожадную Азию, но – к большевикам! Интересное было время…

Первая настоящая любовь…

Удивительно – он помнил её тонкие косички на голове, чуть выпяченную полную нижнюю губу, помнил выпуклую коричневую родинку на три сантиметра ниже и левее пупка, помнил дивный запах её бархатной в жару и шелковой в прохладе кожи… Но имени её он не помнил…

Старость…

Когда он был вынужден по давлением посольства покинуть Россию (иначе ОГПУ, или к тому времени уже НКВД, какая разница? – заподозрив его в шпионаже на полном серьезе собралось его арестовать), эта прелестная, юная (юная? Конечно – юная, ей было, как и ему, лет 20) была кажется беременна. Нет, все честь по чести. Они зарегистрировали свой брак в этом… как его… в ЗАГСЕ. Но, документ о законном браке вряд ли помог в жизни и этой девочке – узбечке из хорошей знатной семьи, там, в Азии, и их общему ребенку… Гадость, конечно, что он оставил юную беременную жену в Москве без денег, без поддержки…

…Интересно, что с ней стало потом?

0н пытался узнавать и по официальным, и по неофициальным каналам. Хотел поддерживать материально… Но она пропала. И был ли ребенок? Интересно, – мальчик, или девочка? Похож, ли ребенок на него, Роберта Локка. Он сам, Бобби Локк, был как два капли воды похож на своего отца и деда. То есть, если взять фотографии одного возраста, то отличить можно только по костюму – моды менялись, а лица мужчин в роду Локков оставались неизменно породистыми – высокие лбы, крупные с небольшой горбинкой носы, волевые подбородки, белесые тонкие брови и неизменный пробор в волосах, вне зависимости от моды…

Они и по характеру были все похожи. Дело прежде всего!

Миллионером стал ещё его дед. Похоже, он не дистанцировался и от криминальных методов расширения своих ранчо. Отец ранчо не интересовался, его волновала нефть. И он приумножил богатства семьи. Он, Роберт Локк, тоже вложил немало сил в семейную нефтяную империю. Но волновал его совсем другой жизненный сюжет, – картины, старинные драгоценности, антиквариат.

И все предки были авантюристами. Дед, оставив свои животноводческие фермы на надежных помощников, в одиночку отправился в Сакраменто и нашел там золотую жилу. Отец, будучи уже миллионером, стал в годы минувшей большой войны главой гигантского концерна, по обеспечению горючим американской армии, лез в самое пекло, был награжден многими орденами и медалями…

А он сам? Сын и внук миллионеров, все бросил и отправился в советскую Россию, – построил по привезенным из Америки чертежам фабрику по переработке хлопка в Гуржанте, и, запросив у отца нужную документацию по изысканиям нефти, стал искать её в безнадежных песках Кара-Кумов. И нашел – в сотне километров от Каспийского моря. Мог бы сделать свой миллион, если бы не большевики. А они, вместо того, чтобы сказать «спасибо» – по-русски или по-английски, вначале рекомендовали ему выехать с молодой женой в Москву, а затем и вовсе выперли из страны, заставив бросить беременную жену.. Боже ты мой, как же её звали Фатима? Фариза? Фархад? Или Фархад – это мужское имя… Эх, старость, старость… Ее скорее всего давно нет в живых – сталинские лагеря, ссылка, нищета, преследования «за связь с иностранцем»… Нет, её давно уж нет в живых… А ребенок? Он (или она) уже тоже старик, (или старуха), если вообще ребенок – смог выжить в этом большевистском аду… А ведь ребенок, если он жив, даже не знает его…

…Как это ужасно – не знать своих родителей.

Он, Роберт Локк, гордился не только своим отцом, потомственным авантюристом, но и матерью, которая была родом из древней испанской семьи. Предки её по отцовской линии когда-то прибыли в Америку как конкистадоры… Вот тоже интересно – века прошли, а род Афуэро Бюстаманте де Толедо до сих пор живет в Техасе. И, по семейной традиции, по-испански в этом доме говорят так же свободно, как и по-английски…