— Замечательная маскировка! — похвалил Строганов вслух ротмистра, как военный военного.

Старик засиял и дружески похлопал полковника по плечу.

Затем они направились к хижине. Перед домиком стояли простая лавка и грубо сколоченный обеденный стол, чуть в стороне виднелся очаг, выложенный из камней и обмазанный глиной. Вдоль стен тянулись аккуратные грядки с какими-то тропическими культурами, рядом — небольшой водоем с дождевой водой для полива, далее — навес и нары под ним. За домиком в гору вела узкая извилистая тропка, которая на середине подъема терялась из виду среди камней и кустарника. Видимо, она шла к тому самому загону для взрослых животных, которым так гордился хозяин.

«Молодец старик! — мысленно опять похвалил ротмистра Серж. — Хорошо обжил островок, основательно, на века. Наверное, решил помирать на чужбине. А действительно, куда ему плыть? Вернуться домой для него будет означать попасть на каторгу или на плаху, а тут он сам себе хозяин. Сыт, пьян и нос в табаке».

Табачком и правда потянуло, это ротмистр набил трубку и с наслаждением закурил. Затем, подбоченясь, он орлиным взором окинул все свое хозяйство и вопросительно посмотрел на гостей. Ну и как вам, мол, мой острог?

— Солидно. Думаю, если что, здесь можно отбиться от большой банды дикарей, — сказал Сергей.

— Что мне дикари! Этих антихристов я быстро отвадил от моих владений, — хвастливо отозвался на слова Строганова старик. — Один раз шайка людоедов приплыла, голов двадцать, но никто из них не возвратился к своим женам. Мушкеты у меня всегда наготове, а порох держу сухим. Гораздо опаснее пираты, которых в этих морях тьма-тьмущая!

— Пираты? Ты, дядя, не перепутал? Откуда они тут возьмутся? — удивился Сергей. — Ты часом не заговариваешься?

— А как я тут очутился? С пиратами и приплыл! — гнул свою линию старый ротмистр. — Думаете, тронулся умом мужик? Нет, разум мой ясен, а рука крепка, как и прежде!

Дед вдруг погрозил кулаком неведомо кому.

— Тогда приглашай к столу, наливай вина в чарки и рассказывай о пиратах! — предложил Строганов. — Продолжим разговор по русскому обычаю — за столом.

Хозяин спохватился, усадил гостей на лавку, сам метнулся к навесу, достал жбан с бражкой, кружки, из печи вынул кусочки жареной рыбы, перекрестил лоб, и изголодавшиеся гости без молитвы с жадностью накинулись на еду. Ротмистр под страстное чавканье и громкое причмокивание путешественников принялся рассказывать о своих удивительных, порой драматических приключениях. А пережил на своем веку ротмистр Степанов немало.

— Эх, ребята! Я повидал много разных стран, поучаствовал во многих битвах, обогнул два раза земной шар! Земля и правда круглая!

Рассказ его был долгим, но интересным. Сначала ротмистр пытался говорить на ломаном французском, чтобы было понятно Гийому, но память все время изменяла старому вояке, постепенно он перешел на русский и в конце концов так увлекся, что забыл о французе. Юнга Маню несколько раз пытался переспрашивать, но затем перестал вникать в разговор русских и задремал, разомлев от еды и бражки.

— Веришь, мил человек, я пострадал за правду. Я за нее всю свою жизнь маюсь! Когда погубили императора Петра Третьего, меня не было ни в Петербурге, ни при дворе, но и у нас в уезде многие о том злодеянии шепотом, но рассказывали. Позже молодая императрица принялась новые законы сочинять, и призвали нас со всех краев для оформления согласия. У меня и в мыслях тогда не было не соглашаться с коронацией Екатерины, воспротивиться смене власти. Зачем мне, простому помещику, влезать в династические споры? Я был, по своему обыкновению, весел и пьян, буйствовал и развлекался в Белокаменной. На ассамблее много говорил, шумел, спорил. Обозвал фаворита императрицы срамным словом. Со мною, я уже говорил раньше, это бывает. Подумаешь, выражался! Вот за этакий пустяк меня, русского дворянина, со скандалом и турнули из Петербурга. Так я завсегда был по молодости горяч. Но я же русский человек, не голландец какой или швед! Одних дуэлей на моем счету была целая дюжина! И вот сослали не за поединок, не за дебош в присутственном месте, а — подумай только! — за дерзкие слова, сказанные против полюбовника царицыного Гришки Орлова. Скрутили руки, в кибитку сунули. Надеялся, что не на гауптвахту, до дому везут, в имение, ан нет, дело повернулось гораздо хуже. Прямо из зала собрания в ссылку направила меня государыня императрица, чтобы ее любимцу больше никогда и никто не смел и слова поперек сказать.

Попал я на окраину империи, на Камчатку. Об этих краях я никогда раньше и не слыхал! Казалось бы, терпелив человек, ко всему привыкает, но вышло иначе. Среди ссыльных родился заговор, а главным зачинщиком бунта стал поляк Мориц Беньовский. Кем он только в жизни не был, вроде бы даже иноземной службы бывший полковник. Только я склоняюсь к мысли, что он, скорее всего, обыкновенный проходимец. Этот полячишко подлый придумал манифест сочинить, что, мол, присяга императрице была незаконной! Объявили мы в ту смуту Павла Петровича законным императором, об этом заранее у Беньовского грамотка была заготовлена и зашита за подкладку! Народ смутили и подбили на выступление, во время бунта разбили морды служивым и торговым мужикам, немало прочего чиновного люда покалечили. Дальше еще хуже, убили мы коменданта Камчатки, капитана Нилова, захватили галиот «Святой Петр» и подались в дальние странствия. Набралась нас сотня человек за счастьем плыть, искать его неведомо где, за тридевять земель. Слыхали мы про остров справедливости, что стоит посреди моря-океана.

— Нашли? — с сочувствием спросил Сергей.

— Какое там! Нет справедливости ни на море, ни на суше! Кругом одна подлость и предательство! — тяжело вздохнул Степанов. — Негодяй полячишко, или Бейпоск, как мы его прозвали, и нас вскоре предал! Мы проплыли всю гряду островов от Камчатки и до японцев, до самого их порта Нагасаки. Туда русские люди до нас никогда не добирались! Затем Формозу воевали, угрожали разорением колонии на Сиаме. Португалы страх как испугались, думали, что русская эскадра позади нас плывет. Губернатор ведь не знал, что мы лишь небольшая шайка смутьянов… Хитростью только и осилили нас португалы, подкупили гада Беньовского. Продал этот подлый выжига и корабль, и товар, и такелаж, и даже наших баб! Одну сам даже ссильничал. Хорошую такую, молодую камчадалку, девку безответную. Ох и дал я ему за это по харе! С такой свиньей не до дуэлей. Он стерпел тогда, а позже взял и спровадил меня обманом в крепость, в тюрьму к португальцам упек! В приказной бумаге написал: «За бунт против начальства». Это против его, жулика-то! Тоже мне, начальник… Первый в Европе пройдоха и жулик! Покуражился он, но потом освободил меня из неволи, ему в дальнейшем путешествии люди были нужны. Беньовский опять хитростью вернул себе «Святого Петра», обобрав до нитки доверчивого губернатора. Мы уплыли из порта, и где нас после этого только не носило. Были на большом острове, Мадагаскаром называется, затем плыли вокруг Африки и в Европу перебрались. За это время устали, поистрепались. Вот команда и разбрелась с галиота кто куда. Я в Лондоне лишь несколько месяцев пожил, а затем, чтобы избежать ареста, от греха подальше перебрался к французам, оттуда в Испанию, а через год подался к португалам и нанялся на судно в торговую экспедицию. Язык их я знал, морское дело уже понимал неплохо, а в ратном всегда смыслил. Но кораблик-то оказался не купеческим, а пиратским. Капитан Мигель Барбоза замыслил грабить купцов в океанах от берегов Индии и до Китая. Для того он и набирал многочисленные абордажные команды и экипажи на три военных корабля. Настоящий хитрый барбос был этот Барбоза. Подобралось народу две сотни, головорез к головорезу! Жуткая компания, и я среди них по недоразумению. Вечно попадаю впросак!

Эскадра Барбозы обогнула Африку, и я опять побывал на острове Мадагаскаре. Позднее мы пересекли океан и месяц ходили у берегов Индии, но без особого успеха. Англичане вскоре прознали о коварных намерениях Барбозы и выслали целую эскадру на поиски пиратов. Мы едва ноги унесли, но один корабль потеряли в бою у берегов Индии. Капитан Барбоза тогда сумел увести из-под носа англичан свои основательно потрепанные корабли к островам вблизи Формозы на отдых и для поиска новой добычи. Там у него были старые приятели, местные пираты из китаезов. Наши португальцы их всех за хлеб-соль, в благодарность за гостеприимство на прощанье порубили на куски. Всему виной проклятое золото, жемчуга и рубины, человеческая алчность. Капитаны пиратских кораблей на тайном совете порешили: зачем воевать города, грабить торговые шхуны, брать с боем крепости, если вот она, добыча, только руку протяни. Сокровища, награбленные азиатами, лежат себе в тайниках и ждут, когда их заберут новые хозяева.